или
Как мы с Кларой ездили в Россию
"Эмиграция, плаванье в океане, все дальше от берега, так что мало по малу покрываешься серебристой чешуей, с залитыми водой легкими; с незаметно выросшими жабрами; эмиграция, превращение в земноводное, которое в состоянии еще двигаться по земле, но уже мечтает о том, как бы скорей окунуться в воду..."
Борис Хазанов "Жабры и легки">

А не здесь вы не можете не ходить !, или Как мы с Кларой ездили в Россию

[1] [2] [3]

Из посольства нам прислали два билета на балет "Жизель", в Мариинский театр. А я, надо сказать, в последний раз была в Кировском лет двадцать назад. И вот, эта тающая люстра над головой, и эта позолота, и лепнина, и маслянисто бархатный тяжелый занавес, и семенящая Семеняка...Черт возьми, я прослезилась, я ужасно расстрогалась. Да, думала я, следя за проносящейся в воздухе Жизелью, да, мы жили в тоталитарном государстве, но мы слушали Растроповича, Рихтера, в нас воспитывали эту могучую тягу к мировой культуре и, между прочим, давали неплохое образование...

Я страшно взволновалась. Вот тут, сидя в ложе Кировского театра, я почувствовала, что этих семи лет, прожитых в Иерусалиме, словно бы и не было. Вот тут впервые я ощутила, что именно этот зал с парящей в воздухе известной балериной, эти колдобины в асфальте дорог, эти хмурые лица в проносящейся толпе - была и есть настоящая реальность моей жизни, а ветры Иудейской пустыни, Масличная гора с карандашиком монастыря Елеонской обители - это только один из странных долгих снов...

Несколько секунд ощущение затянувшегося сна настолько владело мною, что я зажмурилась, не совсем уверенная в том - что увижу, когда открою глаза.

Открываю глаза.

Напротив меня в ложе великих князей сидит прославленный генерал израильской армии Ариэль Шарон и мерно хлопает в пухлые ладони, ласково улыбаясь кланяющейся балерине.

Я похолодела. Решила, что у меня поехала крыша.

В это время Кларик наклонилась ко мне и спрашивает:

- Мась, ну-к глянь, это там не Шарончик-ли наш сидит?

Я взглянула искоса на ее нежный профиль и в очередной раз восхитилась способностью этой женщины не только принимать огромный странный мир во всем его пугающем разнообразии, но и ее поразительной готовности ориентироваться в самых немыслимых нагромождениях обстоятельств, скользить меж них своей танцующей походкой, по пути объясняя себе и другим причинно-следственные связи.

- Он самый, - сказала я.

- Вот почему нам из посольства-то билеты отстегнули, - невозмутимо отметила она.

С Ариэлем Шароном в этой поездке мы столкнулись еще раз. В Москве, во время нашего выступления в культурном израильском центре.

Это было завершающее наше турне, выступление. К тому времени мы с Кларой уже замечательно сработались. Как жонглеры с давно отрепетированным номером. Я читала два-три коротких своих рассказика, затем Клара проникновенно говорила минут десять о культурной жизни русского Иерусалима (как-то получалось само собой, что эта культурная жизнь побогаче и поинтереснее жизни какой-нибудь задрипанной Москвы). Клара расцвечивала пурпуром и золотом эти развесистые фрески, в довершение рассказа демонстрировала сборник, изданный к двухсотлетию Пушкинской даты Иерусалимским университетом и возглавляемой ею библиотекой. Демонстрировала его, прислоняя к своей роскошной груди. Пользовалась грудью, как стендом. Вот, мол, и мы к Пушкину отношение имеем.

Далее - мы переходили к завершающему этапу программы: вопросы-ответы.

(Так и не могу объяснить, почему во время этих выступлений я напоминала сама себе Великого комбинатора, собирающего деньги на беспризорных детей. Ведь не врала же, не агитировала "за сионизьм", не звала в молочные реки-кисельные берега?... А вот, поди же, не покидало меня чувство, что я кого-то надуваю. Пока не поняла: себя. Это я перед собой придуривалась - ну что ж, мол, вот я свободный писатель, пригласили меня поехать прогуляться за казенный счет на бывшую родину, я и согласилась. Врешь, не свободный. Свободные писатели за казенный счет не ездят, потому что два этих понятия - "свободный писатель" и "казенный счет" - есть вещи несовместные...)

Вопросы нам - врать не стану - разные задавали. Вполне, кстати, едкого свойства. Сейчас трудно уже вешать людям на уши лапшу патриотического толка. Контора пишет, как говаривал тот же директор концессии. Газеты доходят, письма идут, радио и телевидение, опять же, просветительствуют...Трудно наше противоречивое государство живописать раем на земле. Приходится честно объяснять, что - да, не рай, что - да,бывает хреново, и довольно часто, но нам нравится...

И вот, в разгар полемического сражения на последней нашей встрече в зале культурного израильского центра, вдруг распахиваются обе створки двери и в зал вплывает брюхо Шарона, обрамленное со всех сторон усиленной охраной.

И тут, как по команде, зал встает. Ну, просто, что называется в единном порыве. И я бы нисколько не удивилась, если б Ариэль Шарон что-то такое выдал насчет того, что есть, мол, такая партия. Собственно, приблизительно то же он и сказал. По-русски, сильно картавя.

- Маленький страна... - сказал он значительно, - Но это наша страна...

И тут зал взвыл, весь. Вся престарелая публика, досидевшая до девяносто седьмого в своих размышлениях "ехать-не ехать", критикующая все абсолютно действия правительства Израиля и знающая КАК надо управлять нашей страной вся, повторяю, эта престарелая московско-еврейская публика дружно и громко пустила национальную слезу.

И вот в тот момент я поняла, что наша с Кларой поездка себя оправдала.
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.