РАССКАЗАТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ

Ему удалось достать листок папиросной бумаги, огрызок карандаша, и, собрав последние силы, он написал Андрею. Но кому передать листок? Доктору Клитиной? Кто знает, быть может, и она схвачена, выслана, погибла?

Среди его тюремщиков был один русский, тот самый, который помог ему добыть карандаш и бумагу. Довериться ему? Терять было нечего, а у этого парня было хорошее лицо. И Митя решился.

– Подойди-ка поближе, друг, – сказал он, когда тот заглянул в камеру на вечерней проверке. – Мне, кроме тебя, поговорить не с кем. Дело мое, как видишь, плохо. Еще дня три – и не поминай лихом! Так вот, возьми этот листок и при первой возможности перешли моему брату в Москву, Серебряный переулок, двадцать два, квартира четыре.

Листок, свернутый в трубочку, был засунут в окурок. Парень взял окурок, повертел его в пальцах. Потом оглянулся на дверь и наклонился к Мите.

– Погодите помирать-то, профессор, – быстрым шепотом сказал он. – Наши близко. Скоро небось увидите брата.

Это был наш разведчик, связанный с партизанами и служивший у немцев…

И наши действительно оказались близко. Через неделю Митя лежал в госпитале, а еще через две возился со своими пробирками в фронтовом СЭЛе.

Мы с Андреем сидели на кровати, а он шагал по комнате, натыкаясь на стулья, и огромная тень металась за ним, причудливо повторяя движения. Коптилка мигала, он нервно поправил ее. Он умолкал, иногда надолго. Справляясь с волнением, он крепко брался за спинку стула. Веселый тон подшучиванья над собой пропал, и он рассказывал тяжело, задумываясь над тем, что произошло с ним, и как будто не веря.

– Митя, а вы знаете, с кем я лежала в одной палате? – спросила я, когда стало удобно заговорить о другом. – С доктором Гордеевой. Я писала вам о ней, но вы, должно быть, не получили?

То было время, когда свет в Москве выключали по районам, – нужно же было, чтобы он вспыхнул в то мгновенье, когда я сказала об Елизавете Сергеевне!

Пожалуй, с хозяйской точки зрения, было бы лучше, если бы это произошло завтра утром, – в непривлекательном виде предстала наша комната, с измятой кроватью, с грязными тарелками на столе! Но это чувство только мелькнуло: Митя бросился ко мне так стремительно, что столик, за которым происходил наш «банкет», покачнулся, и я едва успела подхватить покатившиеся стаканы.

– Где она?

– Еще в госпитале.

– Ранена?

– Да. Но все обошлось.

Как будто просыпаясь, он провел рукой по лицу.

– Как вы думаете, Таня, могу я ей позвонить?

– Когда?

– Сейчас.

– Вы сошли с ума! Третий час ночи.

– Ну так что же! Я только передам ей привет.

– Ох, Митя! Не торопитесь. Она не уснет, если ей скажут, что вы звонили. У вас голова седая. Не торопитесь.
[1] [2]