Глава седьмая. ПИР ЗВЕРЕЙ (2)

Придя к власти на волне всенародной любви, он настолько свыкся со своей популярностью, что любые, даже самые безобидные упреки воспринимал как личное оскорбление.

Владимир Шумейко, ставший в 1992 году вице-премьером, рассказывает, как Ельцин, сидя в кругу соратников, неожиданно поинтересовался:

«– А что, анекдоты про меня рассказывают?

– Ну что вы, Борис Николаевич! Вас в народе любят, кто же про вас будет анекдоты рассказывать, – ответил за всех Бурбулис.

– Рассказывают, рассказывают, – возразил я. – Правда, пока еще рассказывают хорошие – это когда вы положительный герой.

– А ну-ка, расскажите хоть один…»

Шумейко рассказал два. Оба – сугубо приятственные. Ельцину анекдоты понравились.

«Уже тогда было заметно, как Б. Н. любит лесть», – подытоживает Шумейко.

(К слову говоря, заметно это было намного раньше, да и собиранием анекдотов про себя Борис Николаевич увлекался еще с конца 80-х. Моему другу Андрею Караулову он, например, в 1988 году поведал следующий анекдот:

«На пленум ЦК приходит мужик. Достает пулемет. “Кто тут Ельцин?” – спрашивает. “Вон он, вон…” – кричит Лигачев. “А ну, Борис Николаевич, пригнись-ка”… и: тра-та-та…»)

1992 год принес Борису Николаевичу первые неприятные потрясения. Шоковая терапия вызвала в обществе вполне понятные эмоции. Те, кто еще вчера боготворили Ельцина, сегодня стали его ненавидеть.

И двух месяцев после Нового года не прошло, а в центре Москвы состоялся уже шумный антиельцинский митинг, вышло на который аж сто тысяч человек. В мае по всей стране начался сбор подписей за отставку президента. Летом толпы оппозиции окружили кольцом телецентр «Останкино»: разгонять их было некому. Новый, демократический начальник столичной милиции Аркадий Мурашев укатил в тот момент на Филиппины: участвовать в каком-то неотложном шахматном мероприятии.

Конечно, Ельцин понимал, что начатые им реформы вряд ли вызовут у людей особый восторг. Но столь жесткой реакции он тоже не ожидал, наивно полагая, что народ по-прежнему боготворит и обожает своего президента.

Однако сухие цифры социологии говорили совсем о другом. Если летом 1991 года за Ельцина проголосовало 57 с лишним процентов россиян, то уже через год, по опросам общественного мнения, ему продолжало доверять лишь 24 процента респондентов.

Проблемы катились по стране точно снежный ком. К лету 1992 года в результате непомерного взвинчивания цен возник кризис неплатежей. Даже прибыльные обычно нефтегазовые предприятия не могли теперь покрывать убытков. Намертво встала «оборонка»: она не получала теперь госзаказов – и не получит еще очень долго; за все десять ельцинских лет российская армия не купила ни одной новой единицы военной техники – самолетов, кораблей, ракет.

Резко выросла преступность. Уличные разборки, перестрелки, вооруженные налеты – все, о чем граждане знали раньше исключительно из передачи «Международная панорама» – стали обыденной, повседневной реальностью. Улицы крупных городов заполонили проститутки.

Еще недавно на московских фасадах и заборах повсеместно красовались граффити: «Ельцин – да!». Теперь, к этому призыву, те же самые художники добавляли по две новых буквы: «Ельцин – ИУда!».

Обещанного экономического чуда не получалось. Более того, Ельцин не спешил выполнять и другие свои предвыборные обязательства. Его знаменитая борьба с привилегиями обернулась невиданным ростом привилегий для новой знати.

Еще вчера такие скромные и аскетичные демократы-ратоборцы походили теперь на дистрофиков, дорвавшихся к праздничному столу. Дачи, квартиры, машины… На смену ненавистному 4-му управлению Минздрава пришел Медцентр президента. Управделами ЦК КПСС и хозу Совмина – трансформировалось в Управление делами президента со 100-тысячным штатом обслуги.

Серый кардинал демократии, бывший доцент марксизма-ленинизма Бурбулис разъезжал теперь исключительно на хромированном ЗИЛе с милицейским кортежем. Для его проезда, равно как и других новоявленных вождей, ГАИ перекрывала дороги.

Новый спикер парламента Руслан Хасбулатов без зазрения совести занял самую роскошную в столице квартиру на улице Щусева, от которой отказались когда-то и Брежнев, и Горбачев: даже Ельцин, посмотрев эти хоромы, постеснялся в них переезжать. В квартире общей площадью 460 метров имелись даже танцевальный и каминный залы.

А ведь народ это все видел…

В сторону оппозиции начал дрейфовать и парламент, считавшийся прежде надежным президентским оплотом. В апреле 1992 года, на Шестом съезде, депутаты приняли постановление «О ходе экономической реформы», в котором камня на камне не оставили от правительственного курса. Все громче раздавались призывы отправить в отставку гайдаровский кабинет.

Спикер Верховного Совета Руслан Хасбулатов, человек, всей своей карьерой обязанный Ельцину, из соратника превращался в злейшего противника. Рядом с ним замаячила фигура усатого вице-президента Руцкого.

Поначалу, правда, все их критические выпады не касались личности президента. Хасбулатов и Руцкой осуждали исключительно экономический курс Кремля, взваливая всю вину – по традиции – на злых бояр при добром царе (Бурбулиса, Шахрая и Гайдара). Но так уж устроен был Ельцин, что любые, даже самые разумные упреки он принимал на собственный счет.

Вообще-то, если говорить начистоту, в конфликте с Хасбулатовым и Руцким, президент виноват был сам.

В предыдущих главах я уже упоминал, что в политике Ельцин признавал исключительно две позиции: либо сверху, либо снизу. Паритета он не допускал по определению.

Став полноправным хозяином России, Ельцин окончательно почувствовал себя наместником Бога на земле: по крайней мере, в одной седьмой ее части.

Все, кто находились рядом с ним, должны были безоговорочно признавать его преимущество; этакий король-солнце, вокруг которого вращаются малые планеты и астероиды.

Профессор Плехановского института Руслан Имранович Хасбулатов поначалу очень нравился Ельцину. Во время августовских событий профессор вел себя безупречно, отказавшись в минуты опасности покидать Белый дом. «Я не могу предать депутатов, – ответил он на предложение спешно эвакуироваться. – Вы идите, а я останусь до конца».

Именно стараниями Ельцина чеченец Хасбулатов стал в итоге председателем Верховного Совета, хотя сделать это было очень непросто. Хасбулатова фактически пропихнули в спикерское кресло, сломав упорное депутатское сопротивление.

Ельцин свято верил, что верный Руслан будет верой и правдой служить ему. Но он не учел одного: гордого, кавказского менталитета.

Все началось, в общем-то, с ерунды: с обычной бытовой мелочевки . Ельцин и Хасбулатов договорились регулярно ходить в баню. Но уже на второй раз Хасбулатов, не спросясь, притащил с собой личного массажиста Володю Хрякина и даже – о, ужас! – осмелился завести его в парилку, где отдувался и потел Борис Николаевич. Тот ничего на это не сказал, лишь посмотрел недобро и… перестал брать спикера с собой.

Бедолаге-массажисту и невдомек было, что его скромная персона очень скоро спровоцирует гигантский политический кризис, приведший к расстрелу Белого дома и чудом не переросший в гражданскую войну.

Но в понимании Ельцина этот мелкий, ничего не значащий инцидент имел значение принципиальнейшее. Явление массажиста означало, что Хасбулатов считает себя ровней президенту. Его болезненно гипертрофированная амбициозность допустить этого не могла.

Наверное, повинись тогда спикер, упади на колени – он был бы великодушно прощен. Банные походы, правда, на этом все равно бы закончились – к тем, кого ломал он, Ельцин разом терял уважение, – но никакого кризиса зато не случилось бы.

Однако Хасбулатов обладал характером не менее сильным. Да и не понимал он поначалу, в чем заключается его вина.

Руслан Имранович, напротив, искренне полагал, что Ельцину нравится его независимость и твердость; за это, дескать, он и был поставлен спикером – совсем как на Западе, где законодательная власть подстегивает власть исполнительную; это ли не основа основ демократии, о чем Ельцин сам много раз объявлял, заседая и в союзном, и в российском парламенте.

Хасбулатов никак не мог уразуметь, что все прежние демократические лозунги давно подверглись уже тотальной инвентаризации . То, что годилось для борьбы с Горбачевым, сегодня напрочь растеряло свою актуальность. От парламента требовалось теперь совсем другое: покорность, послушание, управляемость.

Когда Гайдар начал свои реформы, Хасбулатов в самом деле не понимал, куда тот столь лихорадочно торопится. Не в пример Ельцину, спикер отменно разбирался в экономике, долгие годы заведовал кафедрой экономики в Плехановском институте и даже дослужился до член-корра Академии наук. Руслан Имранович хорошо помнил, как в 1990 году Гайдар – он работал тогда зав.отделом «Правды» – зарубил его статью об экономическом будущем страны. «Автор фактически выступает за рынок, а рынок в Советском Союзе никому не нужен и невозможен», – начертал тогда рыночник Гайдар.

Та многочисленная информация, которая стекалась теперь со всей России к Хасбулатову, наглядно показывала, сколь ошибочными и поспешными были расчеты Гайдара. Спикер не считал нужным скрывать свои эмоции, полагая, что тем самым помогает Ельцину корректировать выбранный курс.
[1] [2] [3] [4]