Глава десятая. СОБАЧЬЕ СЕРДЦЕ (2)

Честно говоря, метаморфоза эта долго не давала мне покоя. Я никак не мог уразуметь причин раздвоения ельцинской личности.

С одной стороны, как и все употребляющие люди, президент должен был по идее отличаться чувственностью и сентиментальностью. Но почему-то он без всякого сожаления расставался с соратниками, с которыми связывала его многолетняя близость.

Загадку эту мне помог уяснить бывший помощник президента по международным делам Дмитрий Рюриков, проработавший с Ельциным шесть лет – с 1991 по 1997 год – и узнавший о своем увольнении из выпуска теленовостей. (Президент даже не пригласил его на прощание и никакой работы взамен, естественно, тоже не предложил.)

«Да ничего странного, – усмехнулся в ответ на мои вопросы Рюриков. – Просто у Бориса Николаевича есть одно исключительное качество: он легко обо всем забывает. Негативные эмоции не откладывались в его памяти. Был человек – и нет, словно и не было никогда».

К людям, окружавшим его, подобным образом Ельцин относился всегда: еще с юности. Не то чтобы был он совсем уж черствой, бессердечной натурой. Нет, просто все вокруг имели для него исключительно временную ценность: как только человек переставал быть нужен, он забывал о нем враз…

Он даже о единоутробных своих родителях почти никогда не вспоминал; уехав в город, редко виделся с ними, забывал поздравлять с днями рождения.

Его младший брат Михаил рассказывал, что когда стариков потребовалось забирать из деревни – мать тяжело заболела, отца парализовало, – Борис Николаевич и не подумал поселить их у себя.

«У тебя, Михаил, конечно, тесновато, – сказал он брату, – но и у меня, пойми: двое детей, жена, ответственная партийная работа. Так что ухаживай за стариками, а я мысленно с тобой».

Младший брат работал в то время простым монтажником и жил в однокомнатной квартире; старший – был уже секретарем обкома и занимал роскошные, по свердловским меркам, хоромы…

МЕДИЦИНСКИЙ ДИАГНОЗ

При функциональных расстройствах нервной системы человек может проявлять полное равнодушие к родным и близким. Он проявляет неблагодарность, бесчувственность, нечувствительность. Становится индифферентным, безразличным к происходящему и абсолютно равнодушным к вопросам общественной жизни и морали.

Мать Клавдию Васильевну, любовь к которой, уже будучи президентом, он всячески культивировал, Ельцин заберет к себе лишь в 1992 году: когда станет ей совсем худо и потребуется постоянный присмотр врачей. (Хотя мне лично кажется, что причина не только в этом. Просто в Екатеринбурге пошли уже разговоры о неблагодарном, бросившем мать президенте, и негоже было, чтобы расходились слухи эти на всю страну.)

Он поселит ее на даче в Барвихе, в боковом крыле, рядом с караулкой и комнатой охраны, но мать на то и мать: она не обижалась на сына, даром что не звали ее никогда к общему столу; питалась старуха отдельно от всей семьи…

По полуофициальной кремлевской версии, Клавдия Ельцина скончалась от переживаний за сына: в разгар противостояния Ельцина с Верховным Советом. Но работавшая на даче в день ее смерти обслуга говорила совсем другое: невестка – Наина Иосифовна – страшно накричала на свекровь, и та в расстроенных чувствах закрылась в своей комнате. Борис Николаевич узнал о кончине матери последним: спустя шесть часов после того, как преставилась она…

Похоже, родственные чувства вообще были ему чужды. До последнего времени Ельцин не общался ни с братом, ни с родной сестрой; сколько бы ни приезжал в Екатеринбург, никогда не навещал Михаила, но при этом – демонстративно – мог начать обниматься с шофером, который когда-то возил его, или отправиться с букетом цветов к врачу, лечившему мать, – разумеется, под прицелом журналистских камер.

По этому поводу генерал Коржаков недоумевает до сих пор:

«С братом при мне он не встречался ни разу. Михаила я вообще никогда не видел, а Валентину – сестру – только дважды: когда она переехала в Москву. Бородин дал Валентине квартиру в Проточном переулке, и Ельцин посылал меня посмотреть дом: сам он, разумеется, ни тогда, ни после к ней не ездил».

Реакция сестры на такое к себе отношение неизвестна, но Михаил Николаевич – еще в эпоху правления Ельцина – горячо уверял журналистов, что на московскую родню он совсем не в обиде: просто брат сильно занят. Он даже пытался помочь ему – услышал по телевидению, что Ельцины вынуждены всей семьей копать себе на зиму картошку и решил послать им два мешка. У него, пенсионера, времени чай больше – но высокие родственники от подарка почему-то отказались. «Говорят, у самих, мол, поспел хороший урожай», – простодушно объяснял бывший монтажник…

Люди – неважно: родственники, соратники, помощники, случайные встречные – были в восприятии Ельцина всего-навсего попутчиками; они заходили и выходили из вагона, навсегда оставались на пролетающих мимо перронах; иногда приходилось даже дергать стоп-кран, чтобы высадить кого-то, но до конечной станции вместе с ним не ехал никто…

Летом 1989 года Ельцин задавил человека. Генерал Коржаков хорошо помнит, как было дело.

– Мы поехали ко мне в деревню, в Молоково. Попарились, употребили, как полагается: у меня была бутылка вонючего китайского спирта; я, правда, разбавлял, а он – пил чистый. Ночью заснуть он не мог. Едва рассвело, в 6 утра, Ельцин заставил своего водителя завести его «Москвич», выгнать на улицу и сам сел за руль: развеяться. Как на грех, на выезде из деревни ему под руку попалась компания местных автолюбителей. У обочины стояли «Жигули» и мотоцикл: водитель «Жигулей», распахнув дверь, беседовал о чем-то с мотоциклистом.

– Не знаю уж, что случилось, – продолжает Коржаков, – но Борис Николаевич на всем ходу врезался в них. От удара у «жигуленка» отлетела дверь, а мотоцикл просто вынесло с дороги. Когда я примчался на место, там была уже полная каша. Кое-как мы уговорили пострадавших не писать заявлений, сами отремонтировали машину. Да черт с ней, с машиной! Главное, что пассажир мотоцикла, которого он сшиб, оказался в тяжелейшем состоянии. От удара у него повредился позвоночник, надорвались почки. Мы с друзьями, как могли, пытались его спасти. Покупали самые лучшие лекарства, возили по больницам. Но через полгода мужик скончался. Хоронить его пришлось тоже нам, потому что родственников у него не имелось: обычный деревенский пьянчужка…
[1] [2] [3] [4]