Глава шестая. НА ПОДСТУПАХ К ЗРЕЛОСТИ (3)

И все же прав был Гагарин. Эта работа — летать в космос — под определение «заведомо счастливый и лёгкий путь к славе» не очень-то подходит…

Полет «Восхода» был последним, в котором я наблюдал космонавтов непосредственно на космодроме — начиная от старта и кончая послеполётным отчётом. На том моё посильное участие в делах, связанных с пилотируемыми космическими полётами, практически закончилось.

Подоспели новые проблемы, новые задания — снова в родной мне авиации (хотя по солидности возраста и небезукоризненности здоровья, увы, уже не за штурвалом испытуемого самолёта, а на грешной земле).

Космонавтов последующих лет я, естественно, знаю гораздо меньше. Хотя многим из них — в плане, так сказать, частного знакомства — по-человечески искренне симпатизирую. Но все-таки в том самом деле, на котором они проявили свои знания, умение, волю, я их вплотную не наблюдал. Поэтому и рассказывать о них чувствую себя не очень-то вправе.

И тем не менее об одном из них скажу!

Скажу потому, что хотя и не принимал участия в подготовке и не видел его космического полёта вблизи, но зато хорошо знают многие, очень многие его «докосмические» полёты.

Читателю, наверное, уже ясно, что речь пойдёт о Георгии Тимофеевиче Береговом.

В произведениях художественной литературы — того же Теодора Драйзера, например, — мы читали о людях, вынужденных несколько раз в своей жизни «начинать с нуля». Но почти всегда именно вынужденных — в результате какого-то постигшего их делового или иного жизненного краха. И умение человека встать на ноги после глубокого нокдауна всегда вызывало у нас уважение.

Береговой в своей жизни начинал заново трижды! Причём — только по собственной воле, никак не вынужденно! Более того — вопреки жизненным обстоятельствам, которые складывались у него так, что, казалось бы, прямо толкали не на какие-то изменения, переломы судьбы, а на продолжение и естественное развитие указанных, более чем благоприятных для Берегового обстоятельств.

Первый раз он начал с нуля тогда, когда оно и положено — как все, — в начале своей сознательной жизни. Точнее, несколько раньше, чем все: шестнадцатилетним юношей (я чуть было не написал: мальчиком) он поступил в аэроклуб, а годом позже — в школу военных лётчиков. Поначалу его не брали, говорили, что лет маловато (много времени спустя возраст снова станет помехой для осуществления его жизненных планов: в отряд космонавтов ему опять придётся прорываться сквозь недоверие, вызванное возрастом — теперь уже не недостаточным, а, напротив, избыточным). Однако не раз было замечено, что человека целеустремлённого, твёрдо знающего, чего он хочет в жизни, препятствия подобного рода только подстёгивают — или, если хотите, мобилизуют. И, попав все-таки в лётную школу, Береговой вполне успешно в ней учился и столь же успешно закончил. Закончил, как говорится, в самый момент — к началу войны.

Воевал он на штурмовике Ил-2 — без преувеличения, самой нужной над полями сражения летающей машине. Воевать на ней было почётно, но очень нелегко: атакуя противника с малых высот, штурмовики подвергались встречному огню буквально всех калибров и родов оружия, а потому и потери несли немалые. Берегового тоже за время войны трижды сбивали — и трижды он возвращался в свою часть. Каково оно, сбитому лётчику добираться до своих — отдельная тема, так что ограничимся здесь тем, что скажем: честное слово, не такое это простое дело!

Как-то, ещё до своего полёта в космос, Береговой, что называется, к случаю рассказал нескольким своим коллегам, будущим космонавтам, и работникам Центра о том, в каких условиях воевали штурмовики — условиях почти рукопашного боя самолёта с танками, с артиллерией, чуть ли не с автоматчиками противника. Рассказал очень спокойно, по-деловому, явно желая просто проинформировать собеседников, а никак не поразить их. Но тем не менее конечно же поразил. И один из слушавших покачал головой:

— Да, Жора, нелегко она тебе досталась, твоя Золотая Звезда! Это надо же: сквозь такое пройти! И не раз, и не два, а изо дня в день, из года в год! Сколько их там у тебя было, боевых вылетов?

Боевых вылетов за время войны у Берегового набежало сто восемьдесят пять. День Победы он встретил Героем Советского Союза, кавалером многих орденов, капитаном. Дальнейший его путь представлялся совершенно ясным и как бы предопределённым: академия, служба в строю, полёты, ещё одна академия, снова служба, снова полёты — соответственно все в более высоких званиях, на все более высоких должностях, на все более скоростных самолётах…

И вот тут-то Георгий Тимофеевич и решил, сильно удивив этим окружающих, опять начать если не совсем с нуля, то, во всяком случае, с исходных позиций, стоящих несколько в стороне от столь блестяще начавшейся линии его жизни.

— Хочу быть лётчиком-испытателем, — решительно заявил он.

— Жора, ну подумай, — уговаривали его доброжелатели. — Подумай! Ведь все придётся начинать сначала. Военный лётчик ты сильный, опытный, а испытания — это ведь совсем другое дело. Всему учиться заново. Да и самолёты совсем не такие, на которых ты летал. Зачем тебе это?..

Сформулировать словами, почему лётчика непреодолимо тянет не просто летать, а испытывать новые самолёты, довольно трудно (меня тоже спрашивали, и я тоже не мог дать на вопрос «зачем тебе это?» чёткого ответа). Может быть, привлекает творческий характер этой работы. Может быть, возможность иметь дело с техникой, простите за громкое слово, будущего. Пусть не очень отдалённого — но будущего. Может быть, что-то ещё — у каждого своё. Да и не в этом дело. Я сейчас обращаюсь к биографии Берегового — вернее, к отдельным узловым моментам его биографии — только для того, чтобы проиллюстрировать эти «три раза от нуля».

На испытательной работе Береговому действительно пришлось многому поучиться — тут предсказания доброжелателей оправдались сполна. То есть, вообще-то говоря, учиться приходится каждому испытателю, и учиться непрерывно, — как только он возымеет намерение счесть этот процесс завершённым, сразу же как испытатель и кончится. Но Береговому — «человеку со стороны» — досталось особенно. И он справился! Справился и с освоением новых классов самолётов, на которых раньше никогда не летал, и с методикой лётных испытаний, и с необходимостью разгадывать загадки, да что там загадки — головоломки, которые исправно возникают в ходе испытаний. Словом, вскоре стал ведущим, профессиональным испытателем, одним из тех, кому поручаются самые сложные, самые важные, самые — одно другому, как правило, сопутствует — каверзные задания.

Вроде, например, одного из таких — и сложных, и важных, и каверзных — испытаний на штопор реактивных самолётов со стреловидными крыльями. Эта новая по тому времени (сегодня она давно привычна) конструктивная форма — стреловидное крыло — дала возможность преодолеть так называемый звуковой барьер и выйти в область сверхзвуковых скоростей полёта. Но одновременно — такова уж диалектика развития техники — она принесла новые сложности, поставила новые вопросы. В частности, оказалось, что штопорят стреловидные самолёты совсем не так, как их прямокрылые предшественники. Они и сваливаются в штопор как-то по-своему, и в установившемся штопоре вращаются иначе, а главное — проявляют свой особый характер при выходе из штопора. Нетрудно догадаться, что это такое — особый характер при выходе. Неумение приспособиться к этому характеру может легко обернуться самым худшим — невыходом…

Сейчас, в наши дни, совсем не требуется быть пилотом экстра-класса, чтобы спокойно и безопасно штопорить на реактивном самолёте. Но эту безопасность добыли своим самоотверженным творческим трудом испытатели, раскрывшие тот самый «особый характер», о котором я говорил.

И в первой шеренге наших испытателей-штопорников был Георгий Береговой.
[1] [2] [3] [4]