Эрих Визенер знал толк в писательском ремесле; он мог по достоинству оценить силу и остроту статьи. Как фамилия автора? Траутвейн? Не музыкант ли? Смотрите-ка, кое-кому эмиграция пошла на пользу. Господин профессор музыки, например, научился писать.
Хотя и материал мы дали ему, надо сказать, богатейший. Да, опять основательно сели в лужу">

7. ОДИН ИЗ НОВЫХ ВЛАСТИТЕЛЕЙ (2)

[1] [2] [3]

На этот раз все сошло довольно сносно. Когда Рауль заговорил с ним о слете молодежи, Визенер, конечно, сильно испугался. Вот, значит, зачем пришел мальчик. Но он, Визенер, ловко выпутался из этого дела.

Он тяжело поднимается. Он редко ощущает, что уже не очень молод, но сегодня он это ощущает. Перейдя в библиотеку, он останавливается перед портретом Леа. Спокойно, с легкой иронией смотрят на него сверху вниз зеленовато-синие глаза, оттененные темно-каштановыми волосами; крупный хрящеватый нос с широкой переносицей придает матовому лицу умное, своевольное выражение. Леа немножко надуется, когда мальчик предстанет перед ней во фраке. Не особенно приятно иметь такого взрослого сына. Но вряд ли ей захочется даже самой себе признаться в подлинном мотиве своего недовольства, и Визенеру будет нетрудно ее успокоить. Во всяком случае, юноша ушел от него без неприязни, фрак сыграл роль масличной ветви.

В общем, Рауль любит и понимает его. Мальчик сказал ему несколько одобрительных слов, а в устах Рауля это чуть-чуть снисходительное одобрение равносильно беспредельному восхищению в устах других людей. Рауль пришел не только по делу клуба "Жанны д'Арк", а еще процентов на десять из сыновней любви.

Все же мальчик довольно чувствительно задел его. "Что это вы опять натворили? Статья некоего Траутвейна..." Он еще слышит тон, каким Рауль произнес эти слова, его глухой насмешливый голос. Негодный мальчишка.

Удивительно, до чего его волнует каждое посещение Рауля. Ведь он давно изучил сына до последней черточки. Все, что можно сказать о его отношениях с Раулем, аккуратно записано в Historia arcana. Он достает книгу, читает.

Затем делает очередную запись, рассказывает обо всем, что произошло за день. Старается подстеречь свои мысли в том виде, в каком они рождаются в голове. "Что это вы тут опять натворили?" - записывает он, и дальше: "Статья некоего Траутвейна".

И вдруг он заносит в дневник - он и сам не знает, как это у него вырвалось: "Некоего Траутвейна надо укокошить". "Укокошить" - как странно, что под перо легло это слово из мальчишеского жаргона, обычно он его не употребляет. Но вот оно - черным по белому.

Он перечитывает свою запись: "Укокошить". Он качает головой. И почти машинально отливает свою последнюю фразу в другую форму - совсем не детскую, злобную, мрачную, патетическую: он вписывает цитату из Нового завета, из главы, где первосвященники слушают, как свидетельствуют апостолы. "Слыша это, - записывает он, - они разрывались от гнева и умышляли умертвить их".
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.