Воспоминания о Корнее Чуковском (3)

К. И. и дедушка несколько секунд следили за сражением.

- Да, - вздохнул дедушка, указывая на Танюшу, - настоящая "рабыня веселья".

- Жертва общественного темперамента, - подтвердил Чуковский.

И вдруг произошло неожиданное. Сильной рукой отстранив нашу дерущуюся кучу, К. И. разлегся посреди кабинета, широко раскинув длинные ноги и руки. Мы с изумлением и даже некоторым страхом смотрели на это огромное распростертое тело.

А К. И. громко сказал:

- Можете делать со мной все, что хотите. Можете ползать по мне, щекотать, щипать, хватать за нос, дергать за уши, за волосы, но... - тут он торжественно поднял руку, - если кто-нибудь из вас дотронется до моего подбородка, произойдет что-то ужасное.

Мы с Володей, как дикари, жадно накинулись на него, хватая за нос и дергая за волосы, деликатная Танюша осторожно его пощипывала, и даже Шура отложила книжку, улеглась на его ноге и тихонько щекотала. Но если какая-нибудь рука приближалась к его большому гладкому подбородку, чей-нибудь голос испуганно предупреждал:

- Осторожно - подбородок!

Через несколько минут нашу живописную группу окружила вся семья. Никого не удивило, что взрослый человек, критик "с именем", как мальчишка, возится на полу с ребятами. Дедушка сказал:

- Ну, совершенно как статуя - Нил с притоками.

Потом эта игра возобновлялась много раз, но никто из нас никогда не прикоснулся к запретному подбородку. Так и осталось неизвестным: что бы все-таки произошло? Элемент тайны и грозящей нам неведомой опасности делал эту игру необыкновенно увлекательной.

К. И. стал своим человеком в нашей семье. Его дружба с моей матерью продолжалась до конца ее жизни. И к нам, ее детям, у него сохранилось теплое, дружеское отношение. Не раз, когда я была уже взрослой, он говорил: "Помните, я вас еще в ванне купал..." Я что-то такого случая не помню. Думаю, что это мифическое "купанье" символизировало его право на родственно-покровительственное ко мне отношение.

Чуковский и Маяковский

Мои ранние воспоминания о К. И. относятся к годам 1908-1912. Потом в жизни нашей семьи произошли печальные перемены. В 1912 году умер дедушка. Вместе с дедушкой ушла из нашего дома беззаботная радость. Весной 1915 года скончалась бабушка. С ее смертью для меня кончилось детство.

За это время мы видели К. И. редко, или эти встречи не запомнились.

Лето 1915 года мы опять жили в Куоккале. На этот раз К. И. сам подыскал нам дачу совсем рядом со своей. Дача Чуковских выходила на пляж, наша - на дорогу. Их садики разделяла небольшая поляна.

Как только мы переехали на дачу, мне показалось, что недавно пережитое большое горе осталось где-то далеко позади. Мысль о скорой встрече с К. И. была предчувствием праздника.

В день нашего переезда мама послала меня с каким-то поручением к Чуковскому. Я быстро побежала через поляну, радуясь, что увижу К. И.

На террасе меня встретила жена К. И. - Мария Борисовна.

- К. И. у себя в кабинете, поднимись к нему.

Я взбежала по узкой лесенке, постучала и, не ожидая ответа, открыла дверь.

В довольно большой темноватой комнате, у стены, заставленной полками с книгами, спиной ко мне стоял высокий темноволосый человек. Я с протянутой рукой шагнула к нему:

- Здравствуйте, Корней Иванович!

Он обернулся, и я отступила, подавленная своей тупейшей ошибкой, - это был совершенно незнакомый мне человек.

И тут же раздался спокойный голос К. И. Он сидел на диване в темном углу, и я его не заметила.

- Знакомьтесь, Сонечка, - это Владимир Владимирович Маяковский,

Незнакомец посмотрел на меня откуда-то сверху и молча пожал руку.

К. И. поздоровался со мной особенно дружески. Он, конечно, заметил, как я смущена, и старался подбодрить меня, хотя глаза его и смеялись.

А я едва пролепетала ему мамино поручение и поскорее выскользнула из кабинета.

Возвращаясь домой, я почти позабыла о своей оплошности - так заинтересовало меня неожиданное знакомство.

Имя Маяковского я уже слышала и очень запомнила. Последние две зимы много говорили о футуристах. Появилась у нас в доме тоненькая книжица, демонстративно отпечатанная на обоях, с непонятным названием "Засахаре кры". Так же невразумительны были и короткие строки на цветастых обоях.

Вернувшись с одного из футуристических вечеров, мама рассказывала, как футуристы пели или выкрикивали свои стихи, как свистела публика. Среди других она упомянула и Маяковского: "Такой высокий парень в желтой кофте". Вероятно, из-за кофты я запомнила эту фамилию. Однако Маяковский, которого я только что видела своими глазами, был в светло-синем костюме и голубой рубашке "апаш" с раскрытым воротом (такие только входили в моду). Одет он был много лучше Чуковского. Трудно было поверить, что такой "приличный", серьезный человек с красивым и печальным лицом на каких-то вечерах скандалит с публикой.

Вечером того же дня К. И. привел Маяковского к нам и познакомил с мамой. Маяковский молча сидел на крылечке террасы. Разговор поддерживал К. И. Он то и дело поглядывал то на В. В., то на маму. Видимо, ему хотелось, чтобы мама обратила на Маяковского особое внимание.

Уходя вместе с К. И., Маяковский остановился на крокетной площадке, расположенной за домом, как раз против поляны, разделявшей наши дачи.

- Хорошая площадка, - сказал он - значит, будем играть. - И он посмотрел на нас, девочек.

Мы радостно закивали - крокет был нашим любимым развлечением.

Бедный Корней Иванович! Он и не предполагал, сколько неприятных часов предстоит ему из-за крокета.

С этого дня начался чудесный месяц ежедневных встреч с Корнеем Ивановичем и Маяковским.

Видимо, в то время К. И. переживал особенно острый период увлечения Маяковским.

В своих статьях 1914 года о футуризме Чуковский с необыкновенной глубиной и беспощадным остроумием разобрался в этом литературном явлении. Он сразу же выделил из среды эго- и кубофутуристов Маяковского. Он не мог по первым вещам Маяковского определить то место, которое займет этот поэт в русской литературе. Но сразу же почувствовал его огромный талант. Талант совершенно особый, стоящий вне всяких групп, школ и течений. И не случайно среди других стихов Маяковского он привел и такие строки:

Я одинок, как последний глаз

У идущего к слепым человека.

Думаю, что в тот период жизни близкое знакомство с Чуковским было

для Маяковского значительным событием.

В Чуковском Маяковский встретил не только чуткого ко всему новому критика, поверившего в его талант, но и дружески расположенного человека. Вероятно, по совету К. И. он снял комнату возле станции, но с утра приходил к Чуковскому.

После раннего дачного обеда К. И. с М. Б. и Маяковским и мы с мамой и старшей сестрой собирались на берегу залива, против дачи Чуковских. К. И. обращался к Маяковскому:

- Владимир Владимирович, почитайте нам.

Маяковский никогда не отказывался.

Маяковский читает

Я была воспитана на классической поэзии, привыкла к строгим ритмам и четкой рифме, но это не помешало мне сразу и безоговорочно принять Маяковского. Думаю, что как раз моя поэтическая подготовка помогла мне. Сила чувства и глубина мысли поэта могут быть выражены только в тех словах и ритмах, которые он избрал. Так у Пушкина, Лермонтова, Некрасова, и так у Маяковского. Ритмы его новы и непривычны, рифмы странны и неожиданны, но свое чувство, свою мысль мог он выразить только в этих ему одному принадлежащих словах и ритмах.

Думаю, что впечатление от ею стихов еще усиливалось потому, что мы впервые слушали их в его чтении.

Я слышала выступления многих знаменитых поэтов и считаю, что чтение самого поэта всегда лучше артистического исполнения Маяковский просто потрясал своим чтением. Голос у него был глубокий и мягкий, немного глуховатый. Начинал он обычно на самых низких нотах. Потом раскачивал строку, ритмически повышая и понижая голос, и вдруг на самом патетическом месте взрывался резким, высоким вскриком.

Сидя на теплом песке, под искривленными ветром соснами, мы слушали, не отрывая глаз от его печального, почти угрюмого и прекрасного лица. Красота его была так же не шаблонна, так же индивидуальна, как его стихи. Широкий лоб, квадратный, тяжелый подбородок. Большой рот. Чуть желтоватая бледность подчеркнута резкой чернотой падающих на лоб прямых прядей. И черные неулыбающиеся глаза, мягкие и глубокие, как его голос.

А он читал, не глядя на нас, даже как будто не замечая, читал для себя, слушал, как звучат только что созданные строки, утверждая их своим голосом.
[1] [2] [3] [4]