Глава одиннадцатая. Измененный разум
[1] [2] [3]– Зачем спрашиваешь? – неприязненно ответил Грю. – Что у тебя на уме?
– Пожалуйста, ответь! – взмолился совсем упавший духом Шварц. – Я человек безвредный. Я не знаю, кто я и что со мной случилось. Наверное, у меня амнезия.
– На то похоже, – бросил Грю. – Скрываешься от Шестидесяти? Только честно.
– Говорю же тебе, я не знаю, что такое Шестьдесят!
Грю поверил ему, и настало долгое молчание. Образ Грю в уме Шварца приобрел зловещие черты, но слов он разобрать не мог.
– Шестьдесят – это твои шестьдесят лет, – медленно сказал Грю. – Земля может прокормить только двадцать миллионов человек, не больше. Чтобы жить, надо работать. Если ты не можешь работать, то не можешь и жить. После шестидесяти ты не можешь работать.
– Значит… – Шварц так и остался с открытым ртом.
– Тебя выводят в расход. Это не больно.
– Убивают?!
– Это не убийство, – сурово поправил Грю. – Так надо. Другие миры не принимают нас к себе – надо же уступить место детям. Старое поколение должно уступать дорогу молодым.
– А если никому не говорить, что тебе уже шестьдесят?
– Зачем? Жизнь после шестидесяти – не сахар. Каждые десять лет бывают переписи, чтобы вылавливать таких умников, которые пытаются прожить лишнее. И потом, возраст каждого землянина регистрируется.
– Кроме меня, – выпалил Шварц (сказанного не воротишь). – К тому же мне только пятьдесят исполнится.
– Не имеет значения. Сделают костный анализ, и все. Не знал? Тут не скроешься. В следующий раз меня заметут. Слушай, ходи давай.
– Ты хочешь сказать…
– Мне, конечно, только пятьдесят пять, но вот ноги… Я уже не работник, верно? У нас в семье трое, и норма рассчитана на троих работающих. Когда у меня случился удар, об этом следовало заявить, тогда бы норму снизили, но меня бы отправили на Шестьдесят раньше времени, а Арбин с Лоа не захотели. Ну и глупо – пришлось им надрываться на работе, пока ты не появился. Все равно на будущий год меня заберут. Ходи.
– В будущем году будет перепись?
– Угу. Ходи.
– Погоди! И никому не разрешается жить дольше Шестидесяти? Никаких исключений?
– Только не для нас с тобой. Верховный министр живет полный срок, блюстители тоже, и некоторые ученые да те, у кого особые заслуги. Мало кому разрешают. Где-то десятерым в год. Да ходи же ты!
– А кто это решает?
– Верховный министр, само собой. Ты будешь ходить или нет?
Шварц встал.
– Чего ходить – тебе мат в пять ходов. Моя королева берет твою пешку и ставит тебе шах; тебе придется отойти на g1, я хожу конем на е2 и ставлю тебе шах; ты отступаешь на f2, моя королева ставит тебе шах на еЗ; ты отходишь на g2, моя королева идет на gЗ, загоняет тебя на h1 и ставит тебе мат на hЗ. Хорошая была партия, – машинально добавил Шварц.
Грю уставился на доску и с воплем смел ее со стола. Светящиеся фигуры покатились по газону.
– Всю голову мне заморочил своей проклятой болтовней, – орал Грю.
Но Шварц его не слушал. Теперь его заботило только одно: во что бы то ни стало избежать Шестидесяти. Когда Браунинг сказал: «Пусть мы стареем, но погоди – лучшие годы еще впереди…» – Земля могла прокормить биллионы людей. А теперь лучшее, что впереди – это Шестьдесят. И смерть.
Шварцу было шестьдесят два года.