В начале Второй мировой войны попала в Вильнюс и оставалас">

Пламя под пеплом (18)

[1] [2] [3] [4]

Когда с "Большой земли" подбросят достаточно снаряжения, можно будет дать его и личному составу "Мести", а до тех пор ему придется нести тыловую службу, на роли хозвзвода, обслуживающего партизан. В отряде останутся несколько вооруженных бойцов, в задачу которых будет входить добыча продовольствия для всего личного состава. В заключение Марков объявил, что вооруженные бойцы "Мести" будут слиты с белорусским отрядом "Комсомольский", который реорганизуется в "Первый комсомольский кавалерийский отряд имени Ворошилова".

Белорусы, с коими предстояло "слиться", к этому моменту уже появились и пока держались в стороне. Во время смотра рядом с Марковым стоял Шаулевич, назначенный командиром новоиспеченного отряда. "Месть" была расформирована и разоружена немедленно. Обойдя ряды, Марков приказал отобрать оружие у многих, прежде всего у девушек из ЭФПЕО, которые пришли с оружием из гетто. Тут же он роздал его белорусским партизанам. Покончив с этим, он поинтересовался, есть ли вопросы. Бася Зивкович, боец ЭФПЕО, член "Хашомер хацаир", принесшая оружие из гетто, не выдержала и взорвалась: "Мы пришли сюда не прятаться, а сражаться. Нам дорого досталось наше оружие, и по какому же праву его отбирают? Наши девушки показали себя в бою еще до того, как явились в лес". Марков усмехнулся и промолчал. Перед ним стояла маленькая девчушка с детским личиком, на котором были написаны негодование и обида. В гетто, помогая советским военнопленным, она не раз рисковала жизнью. Теперь Марков постановил, что она недостойна носить оружие.

Затем он приказал выйти вперед ремесленникам. Из строя невооруженных вышли портные, сапожники, швеи, фотографы, кожевники и заготовщики - более 60 человек. Это был будущий хозвзвод, и Марков распорядился, чтобы они покинули базу и перешли в другое место. Оставленное им вооружение состояло из двух поломанных ружей и пяти пистолетов. С помощью этого "арсенала" хозвзвод должен был оборонять себя и прокормить шестьдесят человек. Командовать этим взводом Марков назначил Бориса Гронемана.

В строю еще оставались те, у кого не было ни оружия, ни какой-либо специальности. Этих Марков свел в "рабочую роту" с задачей обслуживать все партизанские отряды в лесу.

Ни в одном партизанском стане не было ничего подобного: это была не только первая, но и единственная "рота" такого рода.

На этом, однако, еще не закончились несправедливость и глумление: новый командир Шаулевич продолжил конфискацию оружия у евреев. Он отобрал пулемет у бойца Бургина, а у Михаила Ковнера - его автомат. К другим он полез в карманы, забирая пистолеты и говоря, что выдаст ружья - в лесу они, мол, сподручней. Так принесенные из гетто пистолеты, автоматы, пулемет были отняты у евреев и отданы белорусам "в законном и официальном порядке".

На следующий день разоруженным людям приказали явиться к штабу бригады. Туда их препроводили под конвоем. Вызывали по одному. Разговаривал с ними Шаулевич в присутствии своих штабников. Он объявлял входившим, что, поскольку отряд недостаточно вооружен, а ожидается карательная операция немцев, он должен позаботиться о покупке оружия для своих бойцов.

Поэтому евреи должны сдать все ценные вещи, деньги и золото. Ему требуются часы, кольца, сапоги и кожанки. Тут же евреев обыскивали и стаскивали с них сапоги. Реквизиция продолжалась несколько часов. Дожидавшиеся своей очереди не подозревали, что происходит в штабном блиндаже, потому что "обработанных" выводили через другой ход и отправляли подальше от места действия... К полудню все было кончено. Люди бродили по базе, как оплеванные, преследуемые насмешками и издевками белорусов. В тот день никто не пошел за обедом и не притронулся к еде. Расформирование отряда и способ, каким его ликвидировали, усиливающиеся слухи о приближении немецких войск и предстоящей облаве - все это снова напомнило о гетто, о днях и ночах акций, о кошмаре, от которого люди еще не освободились.

Для многих это потрясение совпало с их первыми днями пребывания в лесу. Они еще не успели вкусить партизанской жизни и понять обстановку. У них не было никакого практического опыта и никакой предварительной подготовки, которые помогли бы им устоять перед целой горой осложнений и разочарований. Они пришли в лес из гибнущего гетто, прямо с баррикад ЭФПЕО, с надеждой на борьбу, с мыслью о еврейском боевом отряде.

Буквально на пороге все эти мечты разлетелись вдребезги. Нескольких членов ЭФПЕО взяли в белорусский отряд ("Комсомольский"), остальным, то есть большинству, пришлось уйти с базы, построенной собственными руками, в "хозвзвод", подавив все свои мечты о борьбе и мести, чтобы заняться пошивкой штанов для партизан и их командиров или изготовлением колбасы. Юноши и девушки, которые провели в гетто два года в борьбе, не могли примириться с этим, но были бессильны что-либо изменить. Тем более что в решающий момент они оказались лишенными всякого руководства. Человек, которого они считали своим командиром и который еще со времен гетто был для них авторитетом, бросил их на произвол судьбы: Иосеф Глазман с кучкой самых близких приятелей ушел с согласия Юргиса в Литовскую бригаду. Во время злополучного смотра и расформирования "Мести" его уже не было в отряде.

Командир "Мести" Бума Боярский был назначен взводным в отряд "Комсомольский" и вместе с Богеном, назначенным командиром отделения, получил приказ добыть коней, чтобы превратить своих пеших партизан в кавалеристов. "Хозвзвод", изгнанный с базы, принялся налаживать свой быт на новом месте.

И в то время, как он лишь приступил к строительству, а "рабочая рота" все еще не знала, куда ее пошлют и что с нею будет, началась немецкая карательная экспедиция.

В штаб Маркова поступили сведения, что с двух направлений движутся крупные силы немцев. Отрядная разведка подтвердила это известие. Тогда был отдан приказ уходить из леса, оставив на базах лишь отдельные группы для встречи и отсылки партизан, находившихся в этот момент на боевых заданиях.

На базу "хозвзвода" официальное извещение об облаве поступило ночью. В потемках спешно распределили паек. Молодым приказали перевести в укромное место бригадный госпиталь и немедленно покинуть базу. Остальные, забрав свои пожитки, двинулись на свою старую базу, переименованную теперь в "Комсомольскую". Там они услыхали, что крупные соединения немцев, литовцев и эстонцев, оснащенные танками, артиллерией и разведывательными самолетами, идут на лес и что все партизанские отряды с их штабами уходят, готовясь к бою.

Отряд "Комсомольский" тоже был наготове. Его командир Шаулевич отдавал последние распоряжения перед выходом в путь. Кроме бойцов, сюда собралось множество евреев из семейных землянок с женами, детьми и стариками. Долгие месяцы они просидели в этих землянках, терпя ужасные лишения и находясь в полной зависимости от покровительства партизан. Теперь, прослышав про облаву, они бросились на ближайшую базу, умоляя пожалеть детей и не оставлять их немцам. Тут же находились и люди из "рабочей роты", которых исключили из отряда буквально в последний момент.

Шаулевич взял с собой всех белорусов, в том числе и тех, у кого не было оружия, из евреев же забрал только вооруженных. Остальным - среди них и тем, у кого накануне он сам же отобрал оружие и кто до сих пор официально числился в отрядном резерве, он приказал оставаться на месте. Он посоветовал им укрыться от немцев на болотах и оставил им два негодных ружья.

К утру партизаны покинули базу. Несколько человек кинулись вдогонку, умоляя не бросать их на верную смерть. По трем девушкам из ЭФПЕО - Басе Зивкович, Мире Шведской и Шпринце Шварц, пытавшимся идти за отрядом, по приказу командира был открыт огонь из автомата. Из всех женщин он взял только одну, отдавшую его жене свое золотое кольцо.

Оставались болота, но и там спасти могло только чудо. Однако другого выхода не было, и только несколько человек решились идти за сто километров в Кажианские леса. Этот невероятный путь проделали в одиночку Мира Шведская с Шпринцей Шварц. На третий день блужданий к ним, правда, присоединились двое знакомых парней - Гросс и Свирский, но затем оба повернули в другую сторону. Через двое суток девушки узнали, что их бывшие попутчики наскочили на пьяных партизан, застреливших Моше Гросса; Свирскому удалось спастись. Когда же на шестые сутки Мира с Шпринцей добрались до Кажиани, где базировались литовские партизаны, оказалось, что немцы закончили прочесывать Нарочь и идут сюда. Литовский комбриг Казимир, уже сидевший в телеге, рассказал, что видел Глазмана с его людьми и послал их в Рудницкие леса; он разрешил девушкам присоединиться к группе Глазмана, которая находилась неизвестно где, и пообещал принять их в Литовскую бригаду, если Мира с Шпринцей дойдут до Рудников. А затем оставил их одних в лесу, в кольце облавы.

Лес был полон беззащитных одиночек, безоружно и бесцельно двигавшихся навстречу своей судьбе. Люди гибли, и некому было рассказать об их смерти. Группа партизан случайно наткнулась на восемь виленских евреев. Меир Хадаш, находившийся в этой группе, попробовал заступиться за своих соплеменников, прося командира, чтобы тот позволил их взять с собой. Не помогло. Тогда Хадаш попросил разрешения провести их хотя бы в безопасное место. В этом ему тоже было отказано. Как стало известно позднее, все восьмеро погибли в лесу.

О судьбе "хозвзвода" имеются свидетельства Меира Шумахера и Ицхака Рогалина.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.