XV. Мох (2)

– Почему малыми?

– Этот мох чувствителен к ультрафиолету и не может расти и даже просто выжить при прямом облучении. Его споры есть везде, а он растет только в темных углах, в трещинах статуй и на нижней поверхности предметов, поглощая энергию редких фотонов света, в местах, где есть источник двуокиси углерода.

– Я поняла, что вы считаете его опасным, – сказала Блисс.

– Он вполне может оказаться таким. Если несколько спор прилипло к нам, когда мы входили внутрь корабля, они найдут здесь достаточно света и отсутствие вредоносного ультрафиолета. Кроме того, они найдут достаточное количество воды и бесконечные запасы двуокиси углерода.

– Всего 0.03 процента от нашей атмосферы, – сказала Блисс.

– Это очень много для них… а в выдыхаемом нами воздухе его уже 4 процента. Что, если споры прорастут в наших ноздрях и на нашей коже? Что, если они уничтожат наши продукты? Что, если они вырабатывают токсины, которые убьют нас? Если осталось хотя бы несколько живых спор, то занесенные в другой мир, они могут заразить его, а потом распространиться и дальше. Кто знает, какой вред они могут нанести?

Блисс покачала головой.

– Иная жизнь не обязательно опасна. Вы же готовы убить ее.

– Это говорит Гея, – сказал Тревиз.

– Конечно, но я надеюсь, это имеет смысл. Этот мох приспособлен к условиям своего мира. Он использует свет в малых количествах, но большие убивают его. Он использует крошечные количества двуокиси углерода, но, может быть, погибнет от ее изобилия. Он может оказаться неспособным выжить ни на одном мире, кроме Мельпомении.

– Вы хотите, чтобы я дал ему шанс попробовать? – спросил Тревиз.

Блисс пожала плечами.

– Ну, хорошо, хорошо, не становитесь в позу. Я понимаю вашу точку зрения. Будучи изолянтом, вы можете действовать только так и не иначе.

Тревиз хотел ответить, но ему помешал высокий голос Фоллом, произнесший что-то на своем языке.

Тревиз повернулся к Пилорату.

– Что она сказала?

– Фоллом говорит… – начал Пилорат, но она, как будто вспомнив, что ее язык понимается с трудом, повторила на Галактическом:

– Там, где вы были, был Джемби?

Эти слова были произнесены идеально, и Блисс просияла.

– Как хорошо она говорит на Галактическом! А как мало времени ей потребовалось!

Понизив голос, Тревиз сказал:

– Я все запутаю, если начну объяснять, поэтому скажите ей, Блисс, что мы не нашли на планете роботов.

– Это объясню я, – сказал Пилорат. – Идем, Фоллом. – Он мягко положил руку на детское плечо. – Идем в нашу комнату, и я дам тебе почитать еще одну книгу.

– Книгу? О Джемби?

– Не совсем… – И дверь за ними закрылась.

– Вы знаете, – сказал Тревиз, глядя им вслед, – мы теряем время, нянчась с этим ребенком.

– Теряем? Каким образом это мешает вашим поискам Земли, Тревиз? Да никаким! С другой стороны, «нянчась» мы совершенствуем общение, успокаиваем страх и запасаем любовь. Разве эти достижения ничего не стоят?

– Это вновь говорит Гея.

– Да, – сказала Блисс. – Однако, вернемся к делу. Мы посетили три древних мира космонитов и не получили ничего.

Тревиз кивнул.

– Это так.

– Фактически, мы нашли на них одни опасности, разве не так? На Авроре – одичавшие собаки; на Солярии – странные и опасные люди; на Мельпомении – угрожающий мох. По-видимому, когда мир предоставляется самому себе, независимо от того, есть на нем люди или нет, он становится опасным для межзвездного сообщества.

– Нельзя рассматривать это как всеобщее правило.

– Три из трех – это достаточно убедительно.

– И в чем это убеждает вас, Блисс?

– Я расскажу вам. Но, пожалуйста, выслушайте меня с открытым разумом. Если вы имеете в Галактике миллион взаимодействующих миров, а так оно и есть на самом деле, и если каждый является полностью изолированным – а это тоже так – значит, на каждом мире люди являются доминирующими и могут навязать свою волю негуманоидным жизненным формам, неодушевленным геологическим формациям и даже друг другу. Таким образом, Галактика является очень примитивной и неверно функционирующей Галаксией. Это самое начало объединения. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Я понимаю, что вы пытаетесь сказать, но это не значит, что я соглашусь с вами, когда вы это выскажете.

– Вы просто послушайте меня. Согласитесь вы или нет, это как вам угодно, но выслушайте. Единственный путь для Галактики – это стать прото-Галаксией, и чем меньше прото– и больше Галаксия, тем лучше. Галактическая Империя была попыткой жесткой прото-Галаксии, и когда она распалась, пришли тяжелые времена, а вместе с ними стремление к постоянному усилению понятия прото-Галаксии. Федерация Основания является такой попыткой. Ею же была и Империя Мула. Такой же планируется Империя Второго Основания. Но даже если бы не было подобных Империй и Федераций, если бы вся Галактика была в смятении, это было бы смятение объединения, где каждый мир взаимодействовал с каждым другим, хотя бы только враждебно. Это само по себе должно быть разновидностью объединения, и это еще не самый худший случай.

– В таком случае, что же хуже этого?

– Вам известен ответ на это, Тревиз. Вы видели его. Если населенный людьми мир совершенно отделяется, становится действительно изолированным и рвет все связи с другими человеческими мирами, это приводит… к загниванию.

– Значит, рак?

– Да. Вы видели это на Солярии. Они настроены против всех других миров, а у себя дома каждый индивидуум против всех остальных. Вы видели это. Если же люди полностью исчезают, пропадает даже видимость порядка. «Каждый против каждого» становится главным принципом, как с теми собаками, или же проявляются стихийные силы, как с этим мхом. Надеюсь, вы понимаете, что чем ближе мы к Галаксии, тем совершеннее общество. Зачем же тогда препятствовать ее возникновению?

Некоторое время Тревиз молча смотрел на нее.

– Я думал об этом. Но к чему притворяться, что если немного – это хорошо, побольше – еще лучше, то все – это вообще идеал? Разве вы не говорили недавно, что мох приспособился к малым количествам двуокиси углерода и обилие ее может убить его? Двухметровый человек лучше человека высотой в метр, но лучше и трехметрового. Мышь не станет лучше, если разрастется до размеров слона. Она просто не сможет жить. Точно также слон не станет лучше, уменьшившись до размеров мыши.

– Имеется некое оптимальное качество для всего. Будь это звезда или атом, и это применимо и к живым существам и к живым обществам. Я не говорю, что древняя Галактическая Империя была идеалом, так же как вижу недостатки Федерации Основания, но я не могу сказать, что всеобщая изоляция это плохо, а всеобщее объединение – хорошо. Эти крайности могут быть одинаково ужасны, и древняя Галактическая Империя, хоть и несовершенная, может оказаться лучшим из того, что мы можем создать.

Блисс покачала головой.

– Сомневаюсь, что вы сами верите в это, Тревиз. Вы хотите доказать, что вирус и человек одинаково плохи и высказываетесь за что-то промежуточное – скажем, влажную плесень?

– Нет. Но я могу поспорить, что и вирус и сверхчеловек одинаково плохи и высказываюсь за нечто промежуточное – скажем, простую личность… Впрочем, этот спор не имеет смысла. Я решу эту задачу, когда найду Землю. На Мельпомении мы нашли координаты остальных сорока семи миров космонитов.

– И вы хотите посетить их все?

– Да, если это будет необходимо. Рискуя на каждом из них.

– Да, если это поможет мне найти Землю.

Из комнаты, где осталась Фоллом, вышел Пилорат, который, казалось, хотел что-то сказать, но был остановлен разговором между Блисс и Тревизом. Они говорили, а он смотрел то на одного, то на другого.

– И сколько это может продолжаться? – спросила Блисс.

– Довольно долго, – сказал Тревиз. – Но мы можем найти искомое и с первой попытки.

– Или не найти вообще.

– Это можно узнать только закончив поиски.

И тут Пилорат, наконец, ухитрился вставить слово.

– А зачем искать, Голан? У нас же есть ответ.

Тревиз нетерпеливо махнул на него рукой, но на середине движения замер, повернул голову и тупо спросил:

– Что?

– Я сказал, что у нас есть ответ. Я пытался сказать это вам на Мельпомении по крайней мере пять раз, но вы были так заняты своими делами…

– Какой ответ у нас есть? О чем вы говорите?

– О ЗЕМЛЕ. Я думаю, нам известно, где находится Земля.