Глава 23

Глава 23

– Входи, ма, – сказал Рейч, улыбаясь. – Плацдарм пуст. Я услал Ванду и Манеллу погулять.

Дорс вошла, по привычке огляделась и села на первый попавшийся стул.

– Спасибо, сынок.

Некоторое время она сидела молча. Казалось, Империя всем своим колоссальным весом легла на ее плечи.

Рейч подождал немного и сказал:

– Мне до сих пор не удалось спросить тебя о твоем отважном вторжении на дворцовую территорию. Не у каждого есть матушка, способная на такой подвиг.

– Об этом мы не будем говорить, Рейч.

– Ну хорошо, тогда скажи… по тебе никогда не скажешь, как ты себя чувствуешь, но сейчас такое впечатление, что ты вроде бы не в себе. Что случилось?

– Я действительно, как ты говоришь, не в себе. Настроение паршивое, поскольку я думаю об очень важных вещах, а с папой говорить о них невозможно. Он замечательный человек, но ладить с ним ужасно трудно. Его никакими силами невозможно вывести из равновесия. Начну говорить, что я волнуюсь за него – он отмахнется и скажет, – что это все из-за того, что я без всяких оснований боюсь за его жизнь и стараюсь оберегать его.

– Ма, но это правда – ты действительно чаще всего боишься за папу безосновательно. Если у тебя на уме что-нибудь страшное, то скорее всего ты ошибаешься.

– Спасибо, утешил. Ты говоришь в точности как он, а я не могу найти себе места. Просто не знаю, что делать.

– Ну, тогда тебе надо выговориться, ма. Расскажи мне все. С самого начала.

– Все началось со сна Ванды.

– Ах, со сна Ванды? Ма, лучше не продолжай. Папа, будь он на моем месте, не дал бы тебе дальше говорить. Нет, ты говори, конечно. Малышке приснился сон, и ты сделала из мухи слона. Это глупо.

– Я думаю, что это был не сон, Рейч. Я думаю то, что она приняла за сон, было на самом деле явью, и в этой яви двое мужчин разговаривали о смерти ее деда.

– Это всего-навсего твоя догадка. Как можно доказать, что это правда?

– А ты все-таки представь, что это правда. Единственное слово, которое она запомнила, кроме слова «смерть», это слово – «финики». При чем тут могут быть финики? Скорее всего, она слышала какое-то другое слово, оно ей было незнакомо, но по звучанию похоже на слово «финики». Что это могло быть за слово?

– Ну, это уж я не знаю, – пожал плечами Рейч.

Дорс не оставила без внимания его реакцию.

– Ты, конечно, считаешь, что это плод моего болезненного воображения. И все же, если это окажется правдой, это может означать, что против Хари существует заговор – прямо здесь, среди сотрудников Проекта.

– Заговор среди сотрудников Проекта?! Для меня это столь же невероятно, как поиск логики в детском сне.

– Однако во всяком большом коллективе существуют свои обиды, зависть, ссоры.

– Конечно, конечно. Мы говорим друг другу обидные слова, хмуримся, злорадствуем – все что угодно, но все это не имеет никакого отношения к желанию убить папу.

– Тут все дело в степени желания. И очень может быть, что различие крошечное, но его окажется вполне достаточно.

– Ни за что не заставишь папу поверить в это. И меня, кстати, тоже. Значит, – сказал Рейч, расхаживая по комнате, – именно этим ты занималась в последние дни – пыталась выявить наличие так называемого заговора, да?

Дорс кивнула.

– Ничего не вышло?

Дорс опять кивнула.

– А тебе не показалось, что у тебя ничего не вышло именно потому, что никакого заговора нет и в помине?

Дорс покачала головой.

– У меня пока ничего не вышло, однако убежденность в том, что заговор существует, осталась. Я это интуитивно чувствую.

Рейч рассмеялся.

– Это как-то банально. От тебя даже странно такое слышать, ма.

– Видишь ли, есть слово, похожее на слово «финики». Это слово «физики».

– При чем тут могут быть «физики»?

– В Проекте работают сотрудники разного профиля. В том числе и физики.

– Ну и?

– Допустим, – упрямо тряхнула головой Дорс, – это означает, что убить Хари хотят с помощью одного или нескольких физиков, сотрудников Проекта. Ванда слова «физики» не знает, так почему бы ей вместо этого не послышались «финики», если учесть, что она их просто обожает?

– Ты хочешь сказать мне, что в личном кабинете отца находились люди… кстати, сколько их там было?

– Ванда, вспоминая свой сон, говорит, что их было двое. У меня такое чувство, что одним из двоих был не кто иной, как полковник Хендер Линн, большая шишка в хунте, что ему был продемонстрирован в действии Главный Радиант, и он с кем-то вел разговор об уничтожении Хари.

– Мама, ты меня прости, но это звучит все более и более дико. Полковник Линн и кто-то еще разговаривали о том, чтобы убить отца в его собственном кабинете, и при этом не заметили, что в кресле – маленькая девочка, которая может услышать их разговор? Так у тебя получается?

– Вроде того.

– В таком случае, раз речь шла о физиках, следовательно, второй человек, скорее всего – математик.

– Да, мне так кажется.

– А мне кажется, что это совершенно невероятно. Даже если бы это было так, о каком математике может идти речь? Их пятьдесят человек в Проекте.

– Я не со всеми беседовала. Но с некоторыми поговорила, и кое с кем из физиков, кстати, но пока ни до чего не докопалась. Но ты же понимаешь, я не могу задавать слишком конкретных вопросов.

– Короче говоря, никто из тех, с кем ты говорила, не вызвал у тебя ощущения существования заговора.

– Нет.

– Неудивительно. Этого не произошло, потому что…

– Я знаю, что ты скажешь, Рейч. Неужели ты думаешь, что люди возьмут и в приятной беседе раскроют все карты? Я же не пытаюсь силой вытягивать показания у кого бы то ни было. Ты представляешь, что скажет отец, если я обижу кого-нибудь из его драгоценных математиков? – И вдруг, совершенно другим голосом. Дорс спросила:

– Рейч, ты в последнее время говорил с Юго Амарилем?

– В последнее – нет. Ты же знаешь, он не большой любитель разговоры разговаривать. Если у него отнять психоисторию, только кожа и останется.

Дорс печально усмехнулась, представив себе созданный Рейчем образ Юго.

– А я говорила с ним на днях. Знаешь, он показался мне каким-то отрешенным. Даже не то чтобы усталым. Нет, такое впечатление, что он ничего вокруг себя не замечает.

– Да. Это Юго во всей красе.

– А тебе не кажется, что в последнее время это состояние у него прогрессирует?

Немного подумав, Рейч ответил.

– Очень может быть. Он тоже стареет, как все мы, кроме тебя, ма, конечно.

– А тебе не кажется, что он стал вести себя несколько необычно – стал неуравновешенным, что ли?

– Кто? Юго? С чего бы это ему становиться неуравновешенным? Дай ему только спокойно заниматься психоисторией, и он будет с ней возиться до конца своих дней.

– А мне так не кажется. Есть нечто, что его очень интересует – очень сильно. Вопрос о преемственности.

– Какой преемственности?

– Я намекнула, что в один прекрасный день у отца может возникнуть желание уйти в отставку, и оказалось, что у Юго нет никаких сомнений, что его преемником станет он.

– Ничего удивительного. Думаю, все согласны с тем, что Юго – законный наследник на этом посту. И отец наверняка думает так же.

– Все так, но у Юго явно пунктик на этот счет. Представляешь, он решил, что я явилась для того, чтобы намекнуть, будто Хари хочет назначить после себя на пост руководителя не Юго, а кого-то другого. Ты можешь себе представить, чтобы кто-то такое подумал о Хари?

– Да, это удивительно… – пробормотал Рейч и пристально посмотрел на мать.

– Мама, ты собираешься сказать, что ниточки заговора, о котором ты говоришь, тянутся к Юго? Что он хочет избавиться от папы и занять его место?

– Разве это абсолютно невозможно?

– Да, мама, невозможно. Если с Юго что-то не так, то это всего-навсего переутомление, и ничего больше. Поглядеть на эти бесконечные уравнения с утра до ночи – да кто хочешь с ума сойдет!

– Ты прав, – резко поднявшись со стула, кивнула Дорс.

Рейч вздрогнул.

– Ты о чем?

– О том, что ты только что сказал. Ты подсказал мне совершенно новую мысль. Потрясающе важную.

Дорс ушла уверенным шагом.