65. МОСКВА. ДЖАНГИРОВ. ГЕНЕРАЛЬСКАЯ.БОЛЕЗНЬ

[1] [2]

65. МОСКВА. ДЖАНГИРОВ. ГЕНЕРАЛЬСКАЯ.БОЛЕЗНЬ

Когда секретарь доложил о приходе Джангирова, Павел Николаевич Келарев пребывал в мире прекрасного. Он грустил о безвременно сгоревшем Бастаняне, с восхищением рассматривая полотно Пиетро Вануччи «Святой Себастьян». Эту картину мазурики сперли в Петербурге из музея полгода назад, и сейчас ее неожиданно отловили во время перепродажи. От восхищения Павел Николаевич нежно поглаживал ладонями лак на красочном слое, причудливые изгибы каннелюров и раздумывал о том, что нужно сегодня же, не откладывая, вызвать Савоськина, бомжующего художника-реставратора. Челкаш по призванию, пьяница и босяк, Савоськин был гениальным копиистом и фальсификатором картин. Он делал копии со старых полотен, которые спокойно могли пройти экспертизу «Сотби».

В свое время Павел Николаевич, человек предусмотрительный, обошелся с попавшимся Савоськиным весьма милосердно и теперь время от времени пользовался его услугами. Надо будет, чтобы за неделю Савоськин сделал копию «Себастьяна», застарил ее, и Келарев с удовольствием возвратит ее в музей. А оригинал, эта прекрасная старая крашеная тряпочка, пускай полежит в запаснике у Келарева.

Ведь как ни долог служивый век, а всему конец приходит. Нужно думать о той грустной поре, когда ты снимешь генеральский мундир и любой твой рассказ будет начинаться с фразы: «Когда я был заместителем министра внутренних дел…»

И на формальный вопрос Джангирова о том, как идут дела, ответил искренне благодушно:

– Ну какие могут быть у нас дела в министерстве поддержки добродетели и предотвращения греха? Уголовные! – показал на свой полированный пустой стол и развел руками: – Как указал нам классик – «генерал-полковнику никто не пишет».

– Но, наверное, исправно стучат, – заметил Джангиров.

– Это бывает, конечно. Не без этого, – согласился Келарев. – С чем пожаловал, дорогой друг?

– Посоветоваться надо, – сказал Джангир и показал на картину, где корчился в смертной муке распятый Себастьян: – Это кто? Христос?

Келарев снисходительно засмеялся:

– Нет, это не Христос. Это святой Себастьян, начальник охраны императора Нерона. Шеф его преторианцев. Знаешь, этакий античный Коржаков. Из сочувствия к христианам сплавлял им важную информацию, совсем как наш. Но был разоблачен и распят.

– Ну, нашего-то если и разоблачат, то не распнут, – вздохнул Джангиров.

– О, я на это очень надеюсь! – сказал Келарев. – Наш – человек очень хороший. Важный и нужный!

Джангиров глянул подозрительно:

– А что? Он тоже в деле?

Келарев вздохнул:

– Петя! Надо нам с тобой обсуждать такие вопросы? Знаешь, за это и головы можно не сносить. Ну, просто хороший мужик! Человек на своем месте.

– Паша, мне надоели игры в прятки! Я хочу точно знать: кто стоит за нашей спиной? А точнее говоря – на наших плечах. Спрашиваю я это не из любопытства, а чтобы знать резерв своей безопасности.

– Петя, друг, не возбухай! Я ведь особого секрета из этого не делаю. То, что не нужно, я не говорю. А чтобы ты не дергался, я могу тебе сказать, что за нами приглядывает, помогает и участвует первый вице-премьер товарищ Александр Семенович Половцев. Это тебя устроит? Мои слова для тебя могут быть просьбами и советами, а вот то, что говорит Половцев, я прошу тебя выполнять неукоснительно. Ты это уяснил?

– Уяснил, – смирно сказал Джангиров, который и раньше был почти уверен в том, что на вершине пирамиды восседает Половцев. И это его устраивало и успокаивало. Но не хотелось оставить последнее слово за Келаревым. – Я думаю, Паша, что ты такой давно успешный, потому что ты глубоко равнодушный ко всему и ко всем человек…

– Ну-ну-ну! – замотал головой Келарев. – Это не правда. Я не равнодушный. Это самообладание и умение контролировать свои дела и разговоры.

– Не знаю, может быть, – пожал плечами Джангир. – Но самообладание и равнодушие у тебя, разделяет столь тонкая граница, что мне ее различить невозможно. Человек должен испытывать страсть в том деле, которым он занят. Иначе ничего не выйдет. Для меня это истина в последней инстанции.

Келарев посмотрел на него с добродушной усмешкой, неторопливо сказал:

– Знаешь, это звучит страшно: «истина в последней инстанции». Такое впечатление, что она приговорена окончательно и ей остается ждать только помилования.

– Приятно, что ты такой шутник. Есть возможность и время веселиться.

– Петро, я не веселюсь. Я просто стараюсь на все смотреть с юмором. Это помогает от нашего профессионального заболевания – генеральской болезни. Знаешь, когда человек надевает тяжелые золотые погоны, они сдавливают кровоток в мозг. И нормальный человек на глазах глупеет и злеет. Надо в себе контролировать эти симптомы…

– Я был бы рад позволить себе такое философски-спокойное отношение к окружающему нас бардаку. Наверное, я устал от всего того грязного ужаса, который происходит вокруг нас.

– Друг мой Джангир, не сгущай краски, не передергивай и не запугивай меня. По-моему, ничего такого страшного не происходит. Как видишь, назревает новый политический поворот. Через полгода скорее всего будет другой президент. Произойдет очередная смена власти, а народ наш очень ярко и отчаянно безмолвствует. Всех устраивает происходящее, так что ты напрасно так гонишь пену. Твоя экстремистская реакция от ненависти к демократии…

Джангир рассердился:

– Паша, ты что, издеваешься надо мной? Я был бы самым страстным защитником демократии в России, если бы те, кто украл это имя, не были бы грязными ворами и самозванцами, убийцами нашего будущего. Они лишили меня цели в жизни. Нет больше противостояния между добром и злом, которому я служил всю жизнь, а идет вялое соревнование между говном и грязью.

– Ай-яй-яй-яй! – развел пухлые руки Келарев. – Как страшно звучит! Читай школьную литературную программу. Великий русский демократ Николай Гаврилович Чернышевский указывал нам полтораста лет назад: «В России сверху донизу все рабы». Он знал свой народ. А сейчас все рабы и воры. Ничего страшного. Поверь мне. Я знаю, о чем говорю. О системном государственном кризисе кричат только корыстные дураки и заинтересованные невежды.

– Ты так думаешь всерьез? – спросил Джангир.

– Конечно! Конечно. Ровно два века назад, при Павле Первом, внешнеторговый долг России составлял сто двадцать четыре миллиона рублей! Это всего в тысячу раз меньше, чем сейчас. Но рубль был другой. То есть сейчас положение России намного лучше, чем при императоре Павле, когда считалось, что все дела прекрасны. И сейчас все дела прекрасны. Для нас с тобой, во всяком случае…

– Я тебя понял, – сказал горько Джангир. – Пускай нам общим памятником будет построенный в слезах капитализм? Так, что ли?

– Наверное, наверное, – махнул рукой Келарев. – Так о чем хотел посоветоваться?

– Нужна, Паша, твоя помощь. Мы развели все концы с Нариком и его компанией. Но в результате внутренних разборок погиб один из самых крупных криминальных вьетнамцев – Вонг.

Келарев кивнул:

– Знаю этого желтого истязателя. Туда ему и дорога…

– Это-то конечно. Но его гибель может привести к большой войне. Вьетнамцы способны набраться духу и выйти против наших… Возможна большая резня…

– Что ты хочешь?

– Ты сам знаешь, что вьетнамцы в Москве – черная финансовая дыра. Они получают на четыре миллиарда долларов в год товаров, которые впоследствии исчезают неведомо где. Ни отчетности, ни налогов – никаких концов, никаких следов. Нужно, чтобы, не откладывая, сегодня, максимум завтра, ты организовал тотальный наезд на все вьетнамские точки в Москве. Это должна быть не демонстрация силы, их надо потрясти всерьез. Им не до Вонга будет, когда их возьмут за грудки.

– Как говорят наши незалежные братья-хохлы, як свиню шмалят, ей не до порося…

– Вот именно! Ты это можешь сделать?

– Могу! Конечно, могу! Это абсолютно богоугодное дело. Все, что найдем, – изымем, пусть в казну пойдет. Мы, кстати говоря, давно планировали что-то вроде этого, но руки не доходили. А если для пользы дела, то – всегда.

– Ну и слава Богу. Договорились…

– Петро, мне не нравится твой тон. Ты говоришь так, как будто я тебе в чем-то когда-либо отказываю. С тем, с чем ты приходил ко мне раньше, я вынужден был отказать, потому что это была глупость. Я хочу, чтобы ты знал: вероломство и предательство – вещи простые и естественные, неприятные, как запах изо рта, но с этим можно мириться. А вот глупость – это уж простите, этого я допустить не могу. Поэтому и отказал…

– Занятно, – покачал головой Джангиров. – Как просто и душевно ты стал со мной разговаривать. Глупостью попрекаешь…

– Петя, мы с тобой люди военные и знаем, что такое дисциплина. А в армии первый принцип субординации: я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак. А что касается вьетнамцев, то сегодня же затею на них большой погром.

Джангиров собрался уходить. Келарев ласково спросил:

– Что твои зарубежные гости?

– Нормально, все в порядке. Американец уже улетел.

– А еврей этот твой как поживает? – продолжал интересоваться Келарев. – Он, по-моему, из Одессы?
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.