Давидович. Сталин (Том 2) (11)

У Сталина была достаточно крепкая воля, чтобы противостоять чужим влияниям, тогда, когда он их природу понимал. Но ему часто не хватало этого теоретического понимания. Сталину свойственно презрение к теории. Теория берет действительность больших масштабов. Здравый смысл берет дейст

вительность в малых масштабах. От того Сталин чрезвычайно чувствителен ко всякой непосредственной опасности, но не способен предвидеть опасность, коренящуюся в больших исторических тенденциях. В этих особенностях его личности и заложена разгадка его дальнейшей судьбы.

По словам Николаевского, Бухарин называл Сталина "гениальным дозировщиком". Это выражение, только без гениальности, я слышал впервые от Каменева. Оно имеет в виду способность Сталина выполнять свой план по частям в рассрочку. Эта возможность предполагает в свою очередь наличие могущественного централизованного аппарата. Задача дозировки состоит в том, чтобы постепенно вовлекать аппарат и общественное мнение страны в иные предприятия, которые, будучи представлены сразу в полном объеме вызвали бы испуг, негодование и даже отпор.

Он был сильнее других наделен волей и честолюбием, но он не был ни умнее других, ни образованнее других, ни красноречивее. Он не обладал теми качествами, которые привлекают симпатии. Зато природа щедро наделила его холодной настойчивостью и практической сметкой. Он никогда не повиновался чувствам, а всегда умел подчинять их расчету. Недоверие к массам, как и к отдельным людям, составляет основу природы Сталина. От того в больших вопросах революции, где все зависит от вмешательства партии, он занимал действительно оппортунистическую позицию. Но в практических действиях узкого масштаба, где решал аппарат, он всегда склонялся к самым решительным действиям, Мржно сказать, что он был оппортунистом стратегии и крайним человеком действия и тактики.

Он долго и недоверчиво осматривался, прежде чем примкнуть к чужой инициативе. Революция сразу отодвинула партийный аппарат, революция предъявила особые требования: медлить, выжидать и комбинировать нельзя, нужно давать ответы на запросы масс и принимать решения на месте.

Перед лицом массы он чувствовал себя бессильным, у него не было дара речи. Он был журналистом поневоле. Ему нужно было орудие, машина, аппарат, чтобы действовать на массы. Он чувствовал себя уверенным только у рукоятки партийного аппа

рата. Мужество мысли было чуждо ему. Зато он был наделен бесстрашием перед лицом опасности. Физические лишения не пугали его. В этом отношении он был подлинным представителем ордена профессиональных революционеров и превосходил многих из их числа.

Нельзя понять Сталина и его позднейший успех, не поняв основной пружины его личности: любовь к власти, честолюбие и зависть, активная, никогда не засыпающая зависть ко всем тем, кто даровитее, сильнее или выше его. С отличающей его хвастливостью Муссолини сказал одному из друзей: "Я никогда еще не встречал никого, кто был бы мне равен". Сталин вряд ли мог бы повторить эту фразу даже самому интимному другу, ибо она прозвучала бы слишком фальшиво и несообразно. В одном только большевистском штабе были люди, превосходившие Сталина во многих отношениях, если не во всех. Во всем за исключением сконцентрированного честолюбия. Ленин очень ценил власть как орудие действия. Но чистое властолюбие, борьба за власть, были ему совершенно чужды. Для Сталина же психологически власть всегда стояла отдельно во всех задачах, которым она должна служить. Воля господства над другими была основной пружиной его личности. И эта воля получала тем более сосредоточенный, не дремлющий, наступательный, активный, ни перед чем не останавливающийся характер, чем чаще Сталину приходилось убеждаться, что ему не хватает многих и многих ресурсов для достижения власти. Всякая особенность характера, достигнув известной силы напряжения, превращается при известных условиях в преимущество.

Сталину нужно всегда насилие над самим собою, чтобы подняться на высоту чужого обобщения, чтобы принять далекую революционную перспективу. Как все эмпирики, он по существу своему скептик, притом цинического склада. Он не верит в большие исторические возможности, способности человека к усовершенствованию, возможности перестройки общества в радикальных направлениях. Глубокая вражда к существующему делает его способным на смелые действия. Эмпиризм или чисто крестьянский консерватизм мысли делают его неспособным долго оставаться на вершинах. Предоставленная самой себе, его

мысль неизбежно сползает вниз. Он фатально занимал во всех вопросах (поскольку был предоставлен самому себе) оппортунистическую позицию. Поскольку же под давлением Ленина и событий он поднимался на высоту революционного обобщения, он удерживался на высоте недолго и в конце концов сползал вниз. Цель, которую он себе поставил, он будет разрешать с большим упорством, с большей настойчивостью, чем подавляющее большинство других людей. Но он не способен поставить себе самостоятельно большую цель и долго держаться ее, поскольку она внушена ему событиями или людьми. Революционное движение окрыляет людей, требует смелости мысли, далекой перспективы. Именно в такие периоды мы наблюдаем Сталина в состоянии растерянности.

Наоборот, реакционные эпохи являются вместе с тем эпохами сползания мысли. Смелая революционная мысль в эпоху реакции может только прокладывать в будущем, подготовлять в сознании небольшого авангарда будущие перспективы, но непосредственного, практического приложения найти не может. С другой стороны, сильная воля, характер сохраняют в эпоху реакции свои преимущества. В партии Сталин выдвигается впервые в годы реакции, после 1907 г. В годы начавшегося подъема он еще продолжает играть незначительную роль, не более значительную, чем подавляющее большинство передовых большевиков. По тем или другим причинам во время войны, которая предвещает и подготовляет грандиозные перемены, Сталин окончательно уходит в себя. Во время революции 1917 г. он играет крайне незаметную роль.

Сталину несомненно свойственно было нечто вроде суеверного страха перед талантом и образованием. Он боялся людей, которые умеют свободно разговаривать с массой или легко и внимательно излагать свои мысли на бумаге. Еще больше он боялся людей, которые имели свои собственные мысли, способны к обобщениям, оперируют фактическим материалом, вообще чувствуют себя по домашнему в области общих идей. Условия России до двадцатых годов нынешнего столетия были таковы, что требовали общих идей литературного или ораторского таланта. Именно поэтому Сталин оставался в тени.

Только после политической ликвидации Бухарина, Рыкова и

Томского, последних сподвижников Ленина в Политбюро, после обновления всего руководящего персонала исторических комиссий и после грозной статьи Сталина "О некоторых вопросах" партийной истории", т.е. приблизительно с 1929 года, начинается радикальный пересмотр прошлого и перегруппировка всех его элементов вокруг новой оси. Те самые авторы, которые не-- сколько лет тому назад не упоминали самого имени Сталина, хотя он был уже и тогда генеральным секретарем, теперь, как бы под действием высшей благодати, открывали в самых глубоких подвалах своей памяти новые эпизоды или чаще всего общее ретроспективное убеждение, что за всеми важнейшими фактами революционного движения стоял Сталин.

Бесформенный эмпиризм, дополненный политической двойственностью, служили и направлялись нередко против Сталина в периоды, когда события быстро сменяли друг друга, когда требовалась немедленная ориентировка и когда выжидательное лавирование обрекало на запоздание. В такой период Сталин не мог не оставаться на втором плане, в тени. Так было в период до войны, во время войны 1917 г. и годы гражданской войны. Нужно было, чтобы история изменила свой ритм, чтобы прилив сменился отливом, чтобы тот ход событий, который доводил до крайности все противоречия до последних логических выводов и давал всем конфликтам крайне резкие очертания, чтобы он сменился отливом, который, наоборот, смывал острые углы, притупляя идейные противоречия, придавал политическим формулам расплывчатость и бесформенность. Только в этих новых условиях уклончивая выжидательность, дополненная лавирующим вероломством, могла превратиться в положительную силу.

Послушный полученным им конспектам и инструкциям, Барбюс пытается уподобить Сталина Ленину физически и морально. "Поразительно, как этот молодой человек ненавидел фразы. Стиль Сталина был уже с молодых лет тот же, что и у Ленина". Нельзя сделать на самом деле утверждения более ложного и более грубого в своей ложности. Простота Ленина есть результат простой работы мысли, которая пришла к полной ясности. Простота Сталина вульгарна, основана на устранении самых важных сторон вопроса, не говоря о том, что в этой простоте на каждом шагу чувствуется робость человека, не овладевшего инструментом языка.

В годы первой революции 1905-1907 гг. Сталин выступает как практический руководитель местных экономических и политических боев. Он называет себя в этот период "подмастерьем" революции. И это определение можно принять в том смысле, что он еще полностью остается фигурой провинциального масштаба.
[1] [2] [3] [4]