Штрафники (18)

...Взлетает самолет. Братнов провожает его взглядом.

...Взлетают второй. На фюзеляже машины красуются уже три звездочки. Поодаль от летной полосы маленькие одинокие фигурки Братнова и Смита.

...Мы снова в отсеке Фисюка. Открытая кованая дверца сейфа частично скрывает фигуру Фисюка, и он среди железных шкафов и груды личных дел, заваливших стол, кажется попавшим в капкан.

Стук в дверь. Фисюк подобрался, и поспешно спрятав начатую бутылку коньяка в сейф: - Войдите!

Вошел Братнов: окинул взглядом и стол с делами, и стаканчик с коньяком на донышке, и помятое, осунувшееся лицо Фисюка:

- Ну что же, Савелий Петрович... плетью обуха не перешибешь... Не буду тебя отягощать... Выписывай документы...

- Какие документы? - Фисюк поднял глаза. И, встретившись взглядом с Братновым...- Да ты что задумал? У тебя еще... - Он быстро полистал настольный календарь до листочка, помеченного буквой "Б", - у тебя еще целая неделя...

Братнов заметил эту размашистую, подчеркнутую двумя чертами пометку и усмехнулся: - Шагреневая кожа...

- Чего?

- Распорядитесь подготовить бумаги в штрафбат.

Фисюк (настороженно): - Что случилось?

- Бывший флаг-штурман Тихоокеанского флота Братнов снова просидел в сарае два часа. Верхом на помойном ведре. С перспективой так же провоевать и всю оставшуюся неделю... Какой смысл?

Фисюк встал и, разминая затекшие ноги, обошел Братнова сзади, полуобняв его на секунду:

- Я к тебе всей душей, Александр Ильич. Ты сам видел. А что делать? По-ло-же-ние.

Вот ты стоишь передо мной. А ведь тебя нет... ни в одном списке нет. Ты, как тот... порутчик Киже. А нас теперь... Во все окуляры... поверяющих - не продохнуть... Но, может быть, еще что-то придумаем, только ты не попадайся на глаза чужим...

- А я не хочу прятаться. Не хочу быть человеком третьего сорта. В штрафбате я такой, как все. Перед пулей все равны.

- Я не хотел тебя обидеть, Александр Ильич...

Братнов усмехнулся:

- Обидеть... Мне обиды считать... Не обо мне, собственно, речь... А когда уж вокруг меня круги пошли... - И жестче: - Если вы кого обидели, то не меня...

Он смолк, и Фисюк тоже молчал, глядя, на него. Засопел, машинально допил, как воду, остаток коньяка в стакане. Сказал тяжело: - Ты это о чем?

- Я думаю, вы догадываетесь.

Фисюк встретился взглядом с Братновым, отвел глаза, наконец, выдавил с трудом:

- Может, этот мальчишка мне дороже, чем тебе...

- Дороже? - Братнов усмехнулся.

Фисюк вскочил:

- Слушай! Никогда этого никому не говорил. А тебе скажу... Нас было двенадцать корешей, воронежцы. Кончили вместе качинскую авиашколу. Один погиб в Испании, двое на финской... А остальные где? Где мы погибли?! вырвалось у него. Вот тебя... вообще ни в чем таком не обвиняли. И то... Фисюк тяжело дышал, достал таблетку, сунул под язык, запил. - Согласен... с Тимофеем вышло не так... И то, что тебя в воздух... В общем, тоже боюсь... Согласен... Такое время. Кто не гнется, тот ломается... Нынче ночью проснулся, думаю, кем ты стал, полковник Фисюк?.. Приехал сопливый мальчишка из особого отдела, а ты перед ним... Вот отчего это... -он потряс перед собой коробочкой с валидолом... - Кто же из нас штрафник, Братнов? Ты штрафник до первой крови! А я до коих пор?!

Фисюк замолчал. Потом подошел к сейфу, достал бумагу, вложил ее в пишущую машинку, сказал сипловато-измученно:

- Ну вот что... я тебе дам официальный документ об участии в боевой операции... Буду у командующего, может быть, удастся уломать, а пока что... отправляйся к Кабарову... в госпиталь... Он герой. Известный человек... ему способнее...

С утра ребята едут в Ваенгу. В увольнение. По случаю успеха. Поедешь ними...

...Море.

Черное, без проблеска, и казалось неправдоподобно твердое, точно застывшая ледяная лава, ни конца, ни края. Баренцово море. Едва уступая железному клюву кораблика, колыхались волны, темные, ленивые. От них подымался легкий парок. Братнов стоял, опершись о борт, и молча смотрел на воду. Он был спокоен и словно не замечал окружающих. И начал вдруг стал машинально насвистывать. Что это вдруг? Песня? Где он слышал ее? Где встретился с ней:

От злой тоски не матерись.

Сегодня ты без спирта пьян!

На материк, на материк

Идет последний караван...

Идет кораблик по Баренцову морю. Звучит тихая тровожная братновская песня... ...Улица Ваенги была усыпана битым стеклом, и когда летчики ступали по нему, отвечала хрустящим перезвоном. Повсюду следы недавнего налета. С угла улицы волоклись по земле клубы жиpного дымa. Аварийная команда растаскивала дымящиеся бревна. Улица одной своей стороной упиралась в порт. Второй ее конец круто поднимался вверх, к Большому аэродрому, с которого они, торпедоносцы, и взлетали, к пологим сопкам. А навстречу, с сопок вползала в Ваенгу тундра. То и дело попадались на улице огромные гранитные валуны и даже карликовые заполярные березки. Впрочем, необычнычый вид имела не только улица, но и наши герои. Они шли принарядившиеся, начищенные, как на параде... И... тащили за собой упиравшуюся козу.

Гонтарь: - Так, коза есть. Теперь что Кабарову купим? Санчес, А?

Гонтарь: - Я все знаю. Я тут двое суток стоял...

Летчики подходят к ларьку. Да, зрелище незабываемое: ларек военторга сорок второго года, да еще в маленьком портовом городке. В углу, конечно, на свежеобструганных черенках штук двадцать кос - предмет первой необходимости в городке, где на сотни верст вокруг ни одного землепашца; веер зубных щеток; мешки, коробочки; шеренга духов; гирлянды стеклянных бус; два летних зонтика.

В окошке - строгая девушка в пилотке, росточком - едва видна. Над нейзоопарк плюшевых мишек.

Гонтаръ: - Ого! Мишек еще не всех расхватали?

Продавщица (строго): - Причем тут расхватали, товарищ? У нас торговля.

Гонтарь: - Все ясно! Руки прочь от советской торговли... - Он снял с веревки детскую дудку (там их висело много).

- Подойдет командиру? - И принялся дудеть.

Продавщица: - Ну, поигрались и хватит, - и она забрала дудку.

Гонтарь: - То есть как это хватит? Заворачивай все! - и он вытащил из брючного кармана сотенные.

Ребята расхватали дудки и на этот раз загудели уже все разом. Коза шарахнулась. Тимофей едва удержал ее.

- О-о!- К прилавку протолкались четверо рослых англичан в разношерстной, с морским шиком одежде; у одного рыжая борода, другой зажимал в руке, между пальцами, горлышки сразу четырех бутылок виски. Англичане полны дружелюбия. Восклицания, хлопанье по плечам. Минута, и дудки с бусами перекочевали в руки англичан, как говорится, в знак дружбы и союзнических чувств.

Англичане с восторгом приняли подарок; надели бусы, и их трубный хор зазвучал даже более торжественно, чем хор Гонтаря.

Бусы не сумел надеть на себя только рыжебородый. Не налезали. Тогда, рассмеявшись, он надел связку всю бус на стоявшего рядом Братнова и, хлопнув его по плечу, заговорил о чем-то; потом, еще раз ударив его по плечу, догнал своих.

И они двинулись по улице городка. Без шапок, веселые и очень здоровые, мускулистые, шли прямо посреди улицы увешанные игрушками и бусами, и трубили в свои детские дудочки. Шли словно мушкетеры после победы над гвардейцами кардинала.

А кругом была старинная Ваенга, изрытая воронками, с дощатыми, некогда рыбацкими, домишками с выбитыми стеклами. С телеграфными столбами, сваленными взрывом. В госпитальном дворе раненые молча проводили их взглядом. Старушка с коромыслом и двумя полными ведрами перекрестила их.

- Ленд-лиз гуляет, - усмехнулся Гонтарь.

Братнов (снимая с себя бусы): - Гуляет, кто жив остался... Они с последнего каравана... - Он поискал взглядом, куда деть бусы, наконец положил на прилавок.

Гонтарь (машинально проводив взглядом руку Братнова с бусами): - Да... ну а что же мы все-таки Кабарову купим?..

И вот она уже готова, эта посылка. В лапы плюшевого мишки вставлена бутылки вина, и Гонтарь завязывает последний бантик.

- Ну, готово? - спросил он Санчеса. Тот протянул ему листок бумаги. Гонтарь, прочитал, прыснул: - Складно сочинил, порядок..

Все расписались. И Гонтарь, свернув записку в трубочку, надел ее на горлышко бутылки.

Только Братнов не суетился вокруг посылки и все поглядывал на дверь госпиталя. Летчики стояли посреди пыльного госпитального двора, и ждали, когда их пустят.

- Как примут раненых, сестра узнает. Велела обождать, - сообщили. Братиов вынул кисет, помял его и руках, сунул обратно в карман. - Ну что ж обождем... - благодушно сказал Гонтарь, отдав Братнову посылку. - держи Александр Ильич. - и побрел но двору, поглядывая кругом.

У дверей госпиталя было людно. Тут встретились два потока - санитары заносили в здание раненых, а навстречу им вывалилась оживленная группа выписанных из госпиталя, с вещами.

- Круговорот в природе... - мрачновато начал Гонтарь, и осекся: следом за солдатом на костылях появился другой, безрукий. Его поклажу несли сестры. А сам он зажимал под мышками два больших букета.

Гонтарь проводил его взглядом и, вздохнув, подошел к группе выписанных, которые примостились в отдалении, на вещах, в тенечке. Им обещали дать машину. Ждали, видно. долго: молоденький солдат подремывал на чемодане. К чемодану была прислонена балалайка.

Возле солдата остановился Санчес. Стал разглядывать балалайку... У госпиталя остался лишь Братнов. Держа обеими руками плюшевого мишку, он глядел вслед раненым, которых вносили в двери. Спросил у санитара: - Откуда везут?

- Все оттуда же, с Кисловки. Единственное место осталось, где фронт как был у пограничного столба, так и держится...

...Санчес тронул балалайку, и совершрино неожиданно на звук ее отозвалась коза. Все рассмеялись. - У нее хороший слух, - сказал Гонтарь.

- Она есть хочет, - поправил его Глебик, но коза отпихнула руку Глебика с бутербродом. Паренек из раненых посмотрел понимающим хозяйским взглядом на тяжелое вымя козы и проокал: - Она у вас не дОоена...

Гонтарь после секундной растерянности начал действовать. Взял у кого-то котелок, сунул Санчесу. Глебику приказал: - Держи кормилицу! Тот схватил козу за рога. Гонтарь присел и уверенным жестом дернул ее за соски.

Коза метнулась в сторону и заорала. Все расхохотались.

Открылась дверь. Вышла сестра:

- Кто тут к майору Кабарову?

Летчики бросились к сестре. Она сказала успокаивающей скороговоркой: Все хорошо, товарищи! Майора Кабарова вчера признали транспортабельным. И отправили в тыл, так что не волнуйтесь...

Летчики молчали.

- Ну что ж, - сказал Гонтарь. - Может, к лучшему. Без бомбежек жить здоровее. Ну, ничего... Спасибо. Сестричка... Вот вам... - Он повернулся к Братнову и стал деловито отвязывать плюшевого мишку от бутылки. Бутылку он сунул в карман, а мишку отдал сестре.

В руках Братнова остались только ленточка и записка.

Гонтарь (притихшим летчикам): - Ну что же, ребята. С этим все. Теперь до восьми ноль-ноль нас война не касается, двинулись...

Летчики ушли, а Братнов стоял, держа на ладони то, что осталось от посылки.

- Ну, чего вы там, Александр Ильич! - донесся голос Гонтаря.

- Да-да, - как-то поспешно сказал Братнов и, свернув записку и обмотав ее ленточкой, положил в карман...

...Музыка. Нестройный джаз. В стеклах газетной витрины отражаются танцующие пары. С газетного листа глядит на нас Гонтарь, в летном шлеме, улыбающийся. Над его портретом - заголовок статьи: "Подвиг Игоря Гонтаря". И буквами помельче: "Подводный пират взорван!.." У газетной витрины Братнов. Читает.

Гонтарь увидел братновскую спину. Расстроился. Сумрачный ушел в буфет.

Глебик за столом сосредоточенно разглядывал на свет граненый стакан с пивом.
[1] [2] [3] [4]