(Синявский Андрей Донатович). Голос из хора (1)

[1] [2] [3] [4]

- Скорей, не жди погони,

Пришла я за тобой!

Там за стенами кони

И сумрак голубой.

Это как в балладах Жуковского. Я почему-то вспомнил "Ленору".

Не грусти, милая. Волей судьбы мы перенесены в тот светлозеленый, романтический период юности, когда объясняются в чувствах пылкими письмами, клянутся в дружбе навеки, делятся планами жизни и вздыхают над фотографиями. У нас не было этой увертюры, и вот она сыграна где-то в середине действия, немного невпопад, на старости лет - для восполнения пропуска. Она позволяет все начать сначала и с толком с расстановкой пройти эти первые шаги, которые обычно пробегают, не оглядываясь, не думая о прошлом. А у нас есть на что оглянуться и на кого посмот-реть, прибавив к прошлому трепетную надежду и робость бесстыдно, навзрыд произнесенного первого слова: - Возлюбленная!

6 мая 1966.

Воспоминание. Во чреве китовом. Лестницы, снасти, мачты, палуба корабля, почему-то внутри корабля, железный трюм, железные внутренности, полутьма, кажущаяся мраком в первый момент, память: "где-то в кино видал", расставленные ноги на палубе, вытянутая, настороженная шея, взмах руки, проходите, азбука жестов, заменяющая голоса, тишина, торжественное спокойствие клиники, больницы, медицинская часть - поэтому тишина. Палата. Приемный покой. Раздевайся. В тишине ненатуральное, цокающее щебетание птиц.

Снасти. Стропила. Пловучий дом отдыха. Лубянская тюрьма.

Человек попадает в "ситуацию искусства" подобно тому, как, родясь, попадают в "ситуацию жизни". Тогда для него всё - искусство, под каждым листком - и дом и стол. Говорят: "- Он что-то видит" (потому что художник). А что он видит? Только одно: что всё полно искусством.

Я один кругом на свете,

Без подпорок и корней,

Без родных сестер и братьев,

Без отцов и матерей.

Тут вся сила во множественном числе. Безграмотность и неправильность речи, отклонения в жаргон, в диалект смещают слово - в поле слуха. Случается, и беспризорная сказка звучит реально, несмотря на заезжий сюжет злой мачехи или чужого отца. Восьмилетний ребенок слышит, как отчим матери:

- Или он - или я!

- Не беспокойся, Степа, через неделю мы его похороним.

Тогда он убегает из дому, и начинается жизнь. "Наблюдается социальная запущенность и патологическое развитие личности " (из психиатрической экспертизы).

Когда ничего другого нет под руками, искусство начинает рассказывать о себе и на этом сюжете развязывает язык. Существовали поэты только о том и писавшие, что они - поэты. Искусство, как женщина, вертится перед зеркалом и смотрится на себя в ожидании гостя. Бывает, весь век оно так и сидит - в девках, но это уже не имеет значения.

Хорошо, когда в песне слово тянет слово и сюжет срабатывает, как условный рефлекс.

Там в семье прокурора, безупречно отрадной,

Дочь-красотка жила с золотою косой,

С голубыми глазами и по имени Нина,

Как отец, горделива и красива собой.

(Вероятно, правильнее: "безупречно невинной": рифма, и по смыслу экспозиции.)

Было ей восемнадцать. Никому не доступна.

Понапрасну ребята увлекалися ей

Не подарит улыбкой, не полюбит как надо

И с каким-то презреньем все глядит на людей.

(Вот и нагляделась!)

Но однажды на танцах к ней небыстрой походкой,

И прилично одет, подошел паренек,

Суеверный мальчишка из преступного мира,

Поклонился он ей и увлек на бостон.

(Правильнее, наверное, все-таки: "и на танго увлек". Бостон показался шикарнее и выбил рифму. Прекрасен эпитет "суеверный", не имеющий никакого смысла, кроме декоративного.)

И красавица Нина, та же дочь прокурора,

Отдалась безвозвратно в его полную власть,

С немигающим взглядом и пытливостью вора

Осмотрел он ее, что козырную масть.

(Последние две строки - по высшему баллу.)

Сколько было огня, сколько было там ласки!

Воровская любовь коротка, но сильна,

Ничего он не хочет, ничего не желает,

Только тело красотки, только рюмку вина.

Но судьба уркагана изменяется быстро

То тюрьма, то свобода, то опять лагеря...

И однажды во вторник, суеверный мальчишка,

Он спалил на бану и ее и себя.

(Вот мы и свели счеты с прокурором!)

Вот за красным столом в отуманенном зале

Воду пьет прокурор за стаканом стакан.

А на черной скамье - его доченька Нина

И какой-то совсем незнакомый жиган.

(В жизни коллизия совершенно невозможная - чтобы прокурор судил свою же дочь. Но художественно - достоверная и решающая. На сходном повороте построен, кажется, финал "Девяноста третьего года" Гюго.)

Расставалася молча, как всегда горделиво,

Попросил уркаган попрощаться с женой,
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.