25
[1] [2]25
Когда Джек ехал в гостиницу, его переполняла радость. Ему хотелось устроить себе праздник. Теперь, когда решение было принято, страхи и сомнения последних нескольких дней казались далекими и беспочвенными. Джек испытал облегчение, обнаружив, что он недооценивал честность и порядочность Делани; Джек был благодарен другу за то, что тот проявил свои лучшие душевные качества. К этим чувствам примешивалось чувство удовлетворения. Его позвали на помощь, и он выручил друга. Хотя ситуация оказалась более сложной и опасной, чем можно было ожидать, Джек полагал, что Делани спасен. И это было отчасти заслугой Джека. Эндрус крайне редко оставался довольным собой: нетривиальность проблем служила дополнительным вознаграждением.
Он был бодр и зверски голоден. Джек предвкушал удовольствие от обеда и трех мартини, которые ему предстояло выпить за Делани. Боль, вызванная смертью Деспьера, не притупилась, но она отошла в глубь души благодаря приливу оптимизма и возбуждению, связанными с предстоящим началом новой жизни. Риск, которому он подвергал себя, теряя должность в солидной организации и право на пенсию, опасность того, что все три картины не удадутся и на пороге пятидесятилетия он останется без работы, – все это усиливало ощущение вернувшейся молодости. Готовность с легкостью идти на риск, презрение к опасности были компонентами молодости. Возможно, лучшими компонентами.
Риму не составляло труда казаться лучшим в мире городом для проживания, и сейчас Джек не сомневался в том, что это правда. Он решил как можно скорее привезти сюда Элен, чтобы она начала подыскивать жилище для семьи. Дом в Кампанье, недалеко от Рима, решил он, с садом. Оливы, виноградник (заманчивая библейская мечта северян), голоса детей, говорящих по-итальянски с садовником и прислугой, близость пляжей, существенная в жаркую пору. Было бы неплохо снова разбогатеть после долгих относительно бедных лет, не думать о том, могут или нет они позволить себе новый автомобиль, новую одежду, отдых… Свободный характер новой работы, возможность быть хозяином самому себе, говорить с кем угодно на равных – все это казалось радужной перспективой после многолетней придавленности бюрократической пирамидой, после длительной боязни произнести какое-то слово, способное повысить военный потенциал русских или вызвать гнев начальства. Человек, работающий в аппарате НАТО, зачастую окружен скучными, заурядными людьми, которых среди политиков, чиновников и генералов гораздо больше, чем в кинематографической среде, где человек в большей степени принадлежит себе.
Джек сидел на переднем сиденье возле Гвидо, любуясь Римом, его еще оживленными улицами, и даже льющийся из автомобильного динамика голос певицы, исполнявшей «Volare, cantare», не мог ухудшить ему настроение. Он даже не попросил Гвидо выключить приемник.
Когда «фиат» подъехал к гостинице, Джек сказал Гвидо, что он примет душ, переоденется и через четверть часа спустится вниз. Он зашагал по вестибюлю, напевая себе под нос; ждавшие Джека душ и переодевание казались ему частью ритуала обновления и очищения перед новым жизненным этапом.
Подойдя к стойке портье, он замер.
Возле нее стояла Вероника.
Голова девушки была наклонена, Вероника писала что-то на листке бумаги и не заметила приблизившегося к ней Джека.
Джек едва узнал ее, так она изменилась. На ней была шуба из бобра, явно новая; шляпа скрывала зачесанные наверх волосы. Она казалась более взрослой и ухоженной, чем та девушка, с которой познакомил Джека Деспьер; Джек замер возле Вероники, не отрывавшей взгляда от листка бумаги.
– Шестьсот пятьдесят четвертый, пожалуйста, – произнес он. Услышав его голос, Вероника перестала писать. Она смяла записку и бросила ее в пепельницу. Только после этого она повернулась к Джеку.
– Я писала тебе, – сказала она. – Теперь в этом нет нужды, верно?
– Да, – согласился Джек. Он взял ключ у портье.
– Поднимешься со мной?
– Нет, – сказала Вероника. – Не с тобой.
Она говорила торопливым шепотом, не глядя на Джека. Я поднимусь на другом лифте. Через пару минут.
– Что здесь происходит? – спросил Джек. – Ты не обязана со мной говорить, если не хочешь.
– Меня не должны видеть с тобой, – сказала она. – Я вышла замуж. Приходится быть осторожной. Сейчас я выйду из гостиницы и обогну здание.
– О, Господи, – сказал Джек. – Ты помнишь мой номер?
– Помню, помню, – отозвалась Вероника.
Она стремительно направилась к двери. Джек бросил взгляд ей вслед. Замужество не изменило ее походки.
Постучав в дверь, Вероника перешагнула порог номера; с улыбкой на лице, уверенно, как хозяйка, она прошла в комнату. Остановившись в центре гостиной, она огляделась по сторонам.
– Здесь все по-старому, да? – сказала девушка. – Ты рад меня видеть?
– Не знаю, – ответил Джек. – Я еще не разобрался в своих чувствах. Сейчас я просто растерялся. Ты не хочешь снять шубу?
– Мне очень жаль, но я не могу этого сделать, – притворно-вежливым тоном произнесла Вероника. – Я располагаю только одной минутой. Мне надо встретиться с мужем в «Хасслере». У него деловое свидание, поэтому я смогла заглянуть сюда. Ты не должен испытывать растерянность.
Она недовольно поджала губы.
– Иначе я буду жалеть о том, что пришла к тебе.
– О, Боже, – сказал Джек.
– Ты по мне соскучился? – спросила она.
– Присядь.
Вероника покачала головой.
– Не могу.
– Ну, тогда я сяду, – сказал Джек.
Он опустился на диван и положил ноги на журнальный столик. Вероника по-прежнему стояла на середине гостиной, глядя на Джека и откинув шубу на плечи по своей старой, памятной ему привычке. Он вспомнил букву В, выведенную ею помадой на зеркале в ванной после их первой близости, и еще вечер на пляже во Фреджене; Джек почувствовал себя неуверенно, его охватила неприязнь к ее мужу, которого он не знал.
– Я боялась, что не смогу увидеть тебя, – сказала Вероника. – Мы приехали сегодня утром. А завтра летим в Афины; мы проведем там медовый месяц. Остановиться здесь на день было моей идеей. Я должна была повидать тебя.
Она нервно облизала уголок рта.
– Я почувствовала, что должна все тебе объяснить.
– Я думаю, это самое подходящее место для объяснений, – Джек кивком головы указал на спальню. – Сними шубу.
Он знал, что его слова прозвучали резко, но он хотел быть резким.
– Если ты будешь так говорить, – сказала она, – я немедленно уйду.
– Хорошо, – сказал он, – я вообще ничего не буду говорить. Объясняй.
– Хотя, – произнесла Вероника, улыбаясь, – я рада, что ты по-прежнему хочешь меня. Я боялась, что ты уже меня забыл.
– А я не рад тому, что хочу тебя, – сказал он. – Если ты собираешься дразнить меня, можешь убираться.
– Ты стал менее любезен, чем был две недели тому назад, – обиженным тоном заметила Вероника. – Гораздо менее любезен.
– Это верно. Каждые две недели я меняюсь в худшую сторону. Она с беспокойством взглянула на новые часы, украшенные бриллиантами. Джек прежде не видел их у Вероники. Похоже, она действительно только что прилетела из Швейцарии, подумал он.
– Правда, глупо так стоять, – сказала она и села в кресло, находящееся возле дальнего от Джека края дивана.
Вероника, зашуршав шелком, закинула ногу на ногу; Джека захлестнула волна чувственного возбуждения, которая впервые поднялась в нем тогда, когда он, сидя в кафе, увидел ее безупречные розовые ноги, обутые в римские остроносые туфли; Эндрус рассердился на самого себя.
– Находиться рядом с тобой – сущая пытка, – сказал он.
– Что? – удивленно произнесла Вероника. – Что ты сказал?
– Не имеет значения.
– Это прозвучало оскорбительно.
– Возможно, ты права, – сказал он, сидя совершенно неподвижно.
– Я хочу внести в наши отношения полную ясность и определенность, – с легкой гримаской обиды на лице произнесла Вероника. – Для этого я и пришла сюда. Но если ты намерен говорить гадости…
– Ладно, – сказал он, – я не буду говорить гадости. Ты что-то сказала о своем замужестве? Охарактеризуй его с ясностью и определенностью.
Я не стыжусь своих поступков, – тоном дерзкой школьницы, которую застали лезущей после отбоя в окно общежития, заявила Вероника. – Я сделала то, что было необходимо сделать для моего спасения.
– За кого ты вышла замуж? – спросил Джек. – Я знаю этого человека?
– Нет, не знаешь, – ответила она. – И я не скажу тебе, как его зовут.
– Он меня знает?
– Нет.
– Ему что-нибудь известно обо мне?
– Разумеется, нет, – спокойно сказала она, поменяв ноги местами. – И не станет известно.
Я вижу, твой брак обещает быть счастливым, – сказал Джек.
– Можешь говорить все, что тебе угодно, – заявила Вероника. – Твой цинизм меня не задевает.