Дневник (Ее жизнь, миссия и героическая смерть) (8)

Чувствую, что мне трудно писать. Мои руки будто задеревенели после целого дня стирки. Я сейчас на постоянной работе в прачечной и вижу, что даже в этой работе можно найти интерес и удовлетворение. Но день слишком короткий. После работы мало времени и сил, чтобы читать, заниматься, жить в коллективе. Все я делаю понемногу и ничего основательно.

Вчера было заседание в узком кругу по вопросам культуры. Пригласили также меня и хотят избрать в культкомиссию. Первое время я думала, что не буду участвовать в общественной жизни и в разных комиссиях. Сам факт избрания в культкомиссию человека, который находится здесь так мало времени, верный признак нехватки кадров для общественной работы.

И я замечаю, что здесь мало людей, которые могли бы и были способны внести свой вклад в это дело, и лучше поэтому, чтобы культработу я взяла на себя.

О моей абсорбции в коллективе еще рано говорить. Практически я здесь чужая для всех и встречаюсь с людьми лишь на работе и в {191} столовой. Понятно, что многое зависит от меня самой, так как свободное время я стараюсь использовать для чтения.

Я читаю отличную книгу - "Мать" Максима Горького. Начала читать также Канта - об абсолютном покое; и "Коммунистический манифест" попался мне в руки, но пока еще не дочитала. Нет времени.

Меня посетила Мирьям. Мы очень были рады друг другу. Так хорошо с кем-то поговорить откровенно и подробно. Она - единственный человек в стране, с которым я могу говорить о вещах, меня занимающих, и она все правильно поймет. Иногда я на минутку оглядываюсь вокруг себя и думаю, как я, по сути, одинока среди всех своих знакомых и товарищей. Так каждый человек, или только я одна?

15.1,1942

Нет желания писать. Есть много явлений, с которыми я уже сталкивалась, но не хочу пока реагировать на них в письменной форме, выражая определенное мнение. Самый трудный вопрос - коллектив. Я боюсь об этом говорить, но мне кажется, что его здесь нет, в особенности - для меня. Я все же надеюсь со временем найти то, что ищу для себя, но в отношениях людей между собой нет здесь сплоченного коллектива. Они чужды друг другу, и области соприкосновения между ними не всегда можно охарактеризовать положительно. Много равнодушия, безответственности, есть у людей личные деньги и {192} отсюда - неравенство между ними. Нет культурных мероприятий. Во многих областях отсутствует надлежащая организация экономики.

Понятно, что не все недостатки следует отнести за счет коллектива, и нет никакой уверенности в том, что другие на их месте в нынешних условиях вели бы себя по другому. И все эти факты отнюдь не приводят меня в отчаяние. Я хочу лишь глядеть на них незамутненным взором и помочь исправить положение в меру своих сил.

Возможно, что я иногда предъявляю чрезмерные требования. Но нельзя рисовать жизнь кибуца, не сопоставляя ежедневно действительность с идеальной картиной, с принципами. Одно из двух : или принципы верны, и тогда мы должны воплощать их в жизнь, точнее говоря, они должны воплощаться в повседневной жизни; или мы не способны воплотить их, и это признак того, что они нереальны, и надо их снова проверить в свете действительности. Я ненавижу бесчестную святость, которой окутывают некоторые принципы. Это выражается в том, что никто не имеет права оспаривать их, но, в то же время, никто и не думает воплощать их в жизнь. Нет незыблемых законов в жизни кибуца. В жизненных столкновениях определяется путь. Но освящать некие нормы, не проводя их в жизнь - это, на мой взгляд, дело нестоящее.

Возможно, есть известное сходство в моем первоначальном подходе к кибуцу и к Нахалалу. И там я сразу же обнаружила ошибки и {193} намеревалась исправить их, во лишь в конце я убедилась, что ничего нельзя исправить и изменить.

Нельзя, понятно, сравнивать положение здесь и там. Здесь ведь нормальная, естественная жизнь, и за короткое время своего пребывания я уже видела, что может сделать один человек, если он готов и способен действовать... У меня ни к кому нет претензий. Надо испытать жизнь такой, как она есть. Нет у меня и ни капли разочарования или отчаяния. Ни удрученного настроения, ни страха. Это просто объективная констатация тех фактов, с которыми я столкнулась.

30.1.1942

Сегодня вечером было траурное собрание, посвященное памяти члена кибуца, который погиб несколько дней назад в море во время бури, когда затонуло судно. То был как-бы намек на будущее: море своенравно, жестоко, требует и впредь потребует жертв от тех, кто хочет его покорить. Обо всем этом говорилось просто, и именно поэтому трогало до глубины души.

Я все время работаю в прачечной, а однажды вышла работать за пределы кибуца - стирать в частном доме. Трудно мне воспроизвести сейчас, спустя несколько дней, мои ощущения. Вначале был какой-то страх - просто из-за трудностей и ответственности. Во-вторых - странное ощущение из-за характера работы - обслуживание частного дома, да еще - {194} стирка - самая, можно сказать, грубая работа. Я думала о маме, о своем доме и ощущала своего рода гордость. Почему? Ведь мне ясно, что тысячи девушек перешли от прежних домашних условий к трудному физическому труду. Но их вынудили удары судьбы, и они постоянно стремятся выйти из этих условий существования, омрачающих их жизнь. А у нас есть удовлетворение от свободы выбора (может быть, это только фикция), идеологическое оправдание, цель...

Мои страхи оказались напрасными. Это был, действительно, нелегкий рабочий день, восемь с половиной часов непрерывной стирки. Но хозяйка была довольна моей работой, а я - заработанными деньгами - 35 груш. По дороге домой у меня было великолепное настроение. Я пела, смеялась и ощущала своего рода удовлетворение: если нужно - и это получается.

Понятно, речь идет лишь об одном дне. Продолжать и впредь эту работу я не могла бы ни физически, ни духовно.

Сегодня вечером я дежурю в детском доме в потому нашла время сделать эти дневниковые записи.

4.2.1942

Вернулась после короткого визита в Кейсарию. Это мое второе посещение ее. И на сей раз было хорошее впечатление, еще лучшее, чем раньше. Этот горизонт, сливающийся с морем, думы о прошедшем и будущем расширяют кругозор и {195} усиливают желание сделать что-то большое и красивое. И сама атмосфера в кибуце более интимная, и люди более сплоченные - результат совсем других условий.

До полудня я гуляла среди развалин. После обеда посетила "наши поля", точнее - то, что должно быть нашими полями.

И когда я присматривалась к морским волнам, которые с гневом и пеной врываются на берег, а затем утихают, разбившись о камни, становятся тихими и кроткими, я подумала: может быть, таковы же по своей природе наш шум, наше воодушевление, наш гнев. Когда волны движутся, они полны молодости и полета. На берегу они разбиваются и забавляются с желтым песком, как добропорядочные дети...

9.2.1942

Я совершила большую ошибку: выступила на нескольких собраниях и заседаниях в кибуце. А сейчас об этом очень жалею. Я убеждена, что большинство товарищей расценило это как желание выделиться, что отнюдь не облегчит мою абсорбцию. Исправить всегда труднее, чем напортить.

Мне кажется, что в оценке меня людьми есть три стадии. Первое впечатление - очень хорошее, но совершенно неверное. В эту категорию я включаю все поверхностные знакомства и нежелательные визиты. Вторая стадия - впечатления меняются в худшую сторону, и лишь на третьей стадии меня узнают такой, какая я есть {196} на самом деле. Но не многие достигают этого этапа. Тут, в стране, меня хорошо знает и ценит по достоинству Мирьям. А в нашем коллективе, мне кажется, я достигла лишь второго этапа. Трудно объяснить основы такого ощущения, но я чувствую по отношению к себе какую-то холодность и недоверие. Причина мне сейчас ясна: меня считают или наивной или болтливой, любящей произносить высокие слова о вещах, которые нельзя осуществить. Они полагают, что энергия и воодушевление, которые были у меня вначале, изменятся при соприкосновении с действительностью. Понятно, никто мне об этом прямо не говорит. Но человек достаточно чувствителен, чтобы понять без лишних слов. Как я должна на все реагировать? Я решила, понятно, быть сдержаннее в своих высказываниях, а больше ничего не предпринимать. Пройдет время, и люди узнают, какая я есть, и соответственно будут меня ценить - не больше и не меньше.

Иногда я спрашиваю себя, важна ли мне оценка товарищей. Ведь, прежде всего, важно, чтобы моя собственная оценка была верной. А я-то, действительно знаю, как много у меня дефектов и недостатков. Понятно, что и свои достоинства я хорошо знаю. Но, если я скажу "нет" - я солгу. В моих ушах звенят стихи Эди (Известный венгерский писатель (1877-1919).) "Я люблю, когда я любим...".
[1] [2] [3] [4]