Борисович. Не убоюсь зла (2)

Конечно же, меня задерживали, вели со мной душеспасительные бе-седы, предупреждали, угрожали. Сначала часто, потом все реже и реже. "Хвосты" продолжали ходить и ездить, то на расстоянии, то практиче-ски вплотную, пользовались фото- и кинокамерами, но не вмешивались ни во что. "Когда едешь верхом на тигре, самое страшное -- остановить-ся", -- часто повторял я полюбившуюся мне восточную пословицу. И каждый раз, передавая очередное заявление корреспонденту под угрю-мыми взорами "хвостов", я заново наслаждался ощущением свободы, которую мы, небольшая группа евреев-отказников, завоевали для себя в стране всеобщего рабства.

В сентябре семьдесят шестого года меня задержали на вокзале, когда я направлялся в Киев на мемориальную церемонию по случаю тридцать пятой годовщины массового убийства советских евреев нацистами в Бабьем Яру. "Хвосты" привезли меня к своему боссу -- кагебешному оперативнику.

-- Есть много интересных вещей, которые я мог бы рассказать вам, Анатолий Борисович, -- сказал он мне. -- Я с удовольствием объясню, почему вам дали отказ в выезде и какие у вас перспективы на этот счет. Но, к сожалению, у вас много друзей, говорящих по-английски, и вы им все рассказываете. Если обещаете, что сохраните это между нами, я объясню вам кое-что.

-- Простите, -- ответил я, -- но я слишком боюсь вашей организа-ции, чтобы иметь с ней какие-либо секреты. Говорите что хотите, но как только я дойду до ближайшей телефонной будки, тут же позвоню ино-странным корреспондентам и расскажу им все.

-- Ну, пожалуйста, я ведь действительно хочу объяснить вам нечто важное, но вы должны мне обещать, что это останется между нами.

-- Я хотел бы это знать, поверьте мне, но это будет секретом лишь до тех пор, пока я не дойду до ближайшей телефонной будки, -- повторил я.

Так мы пикировались друг с другом, как пара персонажей из извест-ной оперетты. Наконец он сказал мне со вздохом:

-- Я вижу, вы несерьезный человек, с вами трудно иметь дело.

Так я никогда и не узнал, в чем заключалась великая тайна моего отказа. Но у меня не было ни малейшего желания нарушать свои прин-ципы и иметь секреты с КГБ. Это было необходимым условием продол-жения "скачек на тигре".

Последние десять месяцев, с момента создания группы по наблюде-нию за выполнением советскими властями Хельсинкских соглашений, я был ее членом, представляя вместе с Виталием Рубиным, а потом и с Володей Слепаком, прежде всего наше еврейское эмиграционное движе-ние. Мы, естественно, принимали участие в подготовке и передаче за-падным корреспондентам и дипломатам заявлений в поддержку различ-ных национальных и религиозных групп и отдельных людей: христиан-пятидесятников, крымских татар, украинских политзаключенных, рус-ских диссидентов-демократов -- всех тех, чьи права нарушались вопре-ки положениям Заключительного акта в Хельсинки. Возвращение к на-циональным корням, приобщение к своему народу, ощущение причаст-ности к его истории -- словом, все, составляющее самую суть сионизма, -- привело к тому, что мы почувствовали себя свободными людьми. А обретя внутреннюю свободу, человек уже не может не откликнуться на страдания других. Разумеется, и вся наша деятельность в рамках Хель-синкской группы была подчеркнуто открытой.

Нет сомнений, что даже одного интервью иностранному корреспон-денту, любого из доброй сотни подписанных мной документов, было до-статочно для ареста по обвинению в антисоветской деятельности. Опыт многих подтверждал это, и я постоянно был готов к тому, что меня рано или поздно посадят на скамью подсудимых. Но могут ли подобные эпи-зоды стать формальной основой для обвинения в измене Родине, -- ведь это должно, как нам всем казалось, подразумевать тайную связь со спецслужбами западных стран? Еще за две недели до моего ареста мы все были уверены, что нет. Сейчас я еще раз сказал себе: "Наша дея-тельность слишком хорошо известна, чтобы они решились строить на ней обвинение в измене".

Сегодня я могу лишь удивляться своему тогдашнему "здравомыс-лию". Но, может быть, именно оно не позволило страху с самого начала парализовать мою волю.

Итак, решил я, на нашей открытой деятельности КГБ свои обвине-ния не построит. Можно предположить, что они будут искать в моих контактах с иностранцами что-то тайное. Но были ли тайны? Да, были.

Когда ты передаешь корреспонденту телеграфного агентства заявле-ние, то заранее знаешь, что из него в эфир и в печать попадут в лучшем случае две-три фразы да пара наиболее известных фамилий из числа подписавших. Ну а если мы хотим, чтобы на определенной встрече или конференции был зачитан весь текст? Можно, конечно, передать его по телефону -- я, как и многие другие еврейские активисты, практически каждую неделю говорил по телефону с Израилем, Америкой, Англией, Канадой. Но аппараты наши отключались, разговоры глушились, а то и просто не предоставлялись. Зачитать во время такой беседы длинное за-явление со множеством подписей -- дело весьма сложное и малонадежное. А если речь идет об обзоре эмиграционной политики СССР на пят-надцать-двадцать страниц, какие мы составляли в последние два года примерно раз в шесть месяцев и переправляли в Израиль для публикации, -- как его передать? Как отправлять на Запад многочисленные ин-дивидуальные петиции, которые давно уже перестали привлекать вни-мание большой прессы, но могли представлять интерес для различных организаций, помогавших этим людям в борьбе за выезд? Наконец, как пересылать фотографии, магнитофонные кассеты с записями и другие материалы о жизни и борьбе евреев-отказников в СССР? Другая не ме-нее, а может, и более важная задача -- получение из-за рубежа учебни-ков иврита, книг, журналов и газет, издающихся в Израиле на русском языке. Конечно, все это: и передача информации, и получение литера-туры -дело возможное, но зависящее от случая. Встречаясь с ино-странцами, я не мог удовлетвориться крохами случайных удач. Один-два раза в месяц я отсылал толстый пакет с текущей информацией о жизни еврейских активистов, текстами их очередных писем и обраще-ний. Пакеты эти обычно готовила Дина, которая, после отъезда в про-шлом году в Израиль Саши Лунца, взяла на себя его миссию: сбор ин-формации о жизни и проблемах отказников. Сведения об узниках Сио-на шли от Иды Нудель. Я должен был лишь написать сопроводиловку и переслать все Майклу Шерборну в Лондон, Айрин Маниковски в Ва-шингтон или еще кому-нибудь из зарубежных активистов движения в защиту советских евреев. А они уже отсылали каждое из полученных писем адресатам, остальные материалы распространяли среди заинтере-сованных организаций.

Как правило, все эти документы еще до пересылки на Запад получа-ли известность в Советском Союзе, и после этого тайной было только одно: как, когда и кто вывезет их за границу. То же самое и с получени-ем литературы, которая, попав ко мне, расходилась мгновенно, как зна-менитые московские "пирожки с котятами", -- в основном, через ту же Дину, раздававшую ее евреям из провинции, часто бывавшим у нее до-ма. Особенным спросом, помимо учебников иврита, пользовались роман Леона Юриса "Эксодус" и израильские русскоязычные журналы и газе-ты.

Потери были, конечно, велики. Во время обысков еврейская литера-тура изымалась, перечень отобранного вносился в протокол, а затем на свет появлялась очередная бумажка: "Уничтожено путем сожжения в присутствии..." Но самиздат работал все же быстрее. Пока книжка будет найдена и брошена в огонь, ее успеют прочитать десятки людей, раз-множат на машинке, сделают фото- и ксерокопии.

В наших целях и действиях не было ничего тайного, ничего преступ-ного. Да, мы хотим и будем читать нашу -- еврейскую -- литературу. Да, мы хотим, чтобы мир знал о наших проблемах. Да, мы хотим, чтобы евреи Израиля и Запада поддержали нас в нашей борьбе, и открыто об-ращаемся к ним за помощью. Но, понятно, "технические" детали нашей деятельности я сообщать КГБ не собирался.

Как же мне держать себя на допросах? Еще в конце шестидесятых -- начале семидесятых годов московским диссидентом Есениным-Вольпиным была детально разработана система поведения свидетеля на следст-вии в КГБ, которая позднее в популярной форме была описана в самиздатской книжке Владимира Альбрехта "Как вести себя на допросах". Альбрехт, кроме того, неоднократно читал лекции на ту же тему раз-личным группам диссидентов, в том числе и нам, евреям-отказникам. Власти, разумеется, ему этого не простили: в конце концов он был аре-стован по обвинению в антисоветской деятельности и на несколько лет отправлен в лагерь .

Основная идея системы заключалась в том, чтобы, не отказываясь отвечать на вопросы следователя -- что преследуется законом, и не да-вая ложных показаний -- за что предусмотрена еще более суровая кара, попытаться использовать те немногие возможности, которые дает тебе УПК: контролировать допрос с помощью протокола, не позволяя следо-вателю фальсифицировать твои ответы или редактировать их, отказы-ваться отвечать на вопросы, не имеющие прямого отношения к делу, от-вергать наводящие вопросы, а также такие, ответы на которые могут быть использованы против тебя.

Вот примерная модель диалога между следователем и свидетелем по системе, разработанной Есениным-Вольпиным.

Следователь: Вам предъявляется заявление, под которым, среди про-чих, стоят подписи ваша и обвиняемого. Расскажите об обстоятельствах изготовления и передачи за рубеж этого документа.

Свидетель: Мне сообщили, что я допрашиваюсь по делу о противоза-конной деятельности Н. Я же не вижу в этом документе ничего противо-законного, а значит, ваш вопрос не имеет отношения к делу и я на него отвечать не обязан.

Следователь: Но следствие установило, что этот документ является антисоветским и, соответственно, противозаконным. Поэтому вам еще раз предлагается дать показания.

Свидетель: Если следствие так считает, то, очевидно, оно может предъявить аналогичное обвинение и мне, что переводит меня в данном случае из положения свидетеля в положение обвиняемого. А как обви-няемый я не обязан давать вам показания. И дальше -- в том же духе.
[1] [2] [3] [4]