Борисович. Не убоюсь зла (11)
[1] [2] [3] [4]Дней за десять до этого они оставили меня в покое, и вот появились снова. Шли все трое почти вплотную ко мне, не прячась, но и не пытаясь завести со мной разговор, как случалось раньше. "Хвосты" -- что могло быть привычнее! Но я почему-то сразу подумал, как только увидел их: пришел, кажется, и мой черед. Предчувствие меня не обмануло. С тех пор они демонстративно сопровождали меня до самых ворот ГУЛАГа.
Ну, а пока что "хвосты" проводили меня к Морозову, поднялись вме-сте со мной в лифте и остались сторожить у дверей его квартиры. Заперев за мной дверь, Марк сразу же, ни слова не говоря, ибо опасался подслу-шивания, написал и сунул мне в руку записку, где сообщал две неприят-ные новости: во-первых, кто-то из моих друзей -- стукач экстра-класса, постоянно поставляющий информацию КГБ; во-вторых, у органов есть запись нашего разговора с Робертом Тотом, который мы вели в его маши-не при закрытых окнах и который, как они считают, может быть исполь-зован для компрометации нас обоих.
Я вышел от Морозова, сел в такси. Один из "хвостов" подошел к шо-феру и предупредил:
-- Мы из МУРа, следуем за вами. Езжайте медленно, не пытайтесь скрыться.
К такой наглости мне еще предстояло привыкнуть в последующие две недели. Было очевидно, что они пытаются запугать меня, деморализо-вать.
Я решил тогда, что и предостережение, переданное КГБ через Моро-зова, -- из той же оперы. Но когда через два дня появилось открытое письмо Липавского, я подумал: если первая часть информации оказалась правдивой, то не следует пренебрегать и второй. На всякий случай я пе-ресказал Бобу слова Морозова о том, что какая-то из наших с ним бесед в машине записана КГБ, не назвав, естественно, имени человека, предуп-редившего меня.
Мы стали гадать, о чем может идти речь, но ничего такого в наших разговорах, что КГБ могло бы использовать против нас, припомнить не смогли. "Скорее всего, просто пугают, хотят, чтобы мы их боялись", -- сказал я Бобу, и он со мной согласился.
Но сейчас, в Лефортово, я вспоминал слова Володина: "Не было ни-каких секретов? Даже тогда, когда вы сидели вдвоем с американским корреспондентом в машине, плотно закрыв окна?" Вспоминал я и то, что сказал Солонченко об исключительных случаях, когда прокурор да-ет разрешение на подслушивание разговоров, свою фразу из беседы, со-стоявшейся в доме Лернера и записанной на магнитофон, и все пытался угадать: что же они выкроят из моих разговоров с Тотом?
* * *
Следующий хорошо запомнившийся мне допрос был в начале авгу-ста, в воскресенье. Вызов в выходной день явился для меня полной нео-жиданностью.
-- Я сегодня дежурю, заодно и с вами решил встретиться, -- объяс-нил Солонченко.
Никаких вопросов он не стал задавать, но предложил мне ознако-миться с постановлением о проведении графологической экспертизы. Текст его был примерно таков: "14 марта 1977 года дворник-сантехник гражданин Захаров, проводя уборку во дворе дома номер такой-то по улице Садово-Самотечная, в котором находится московское бюро газе-ты "Лос-Анджелес Тайме", нашел машинописные материалы с правка-ми от руки, которые сдал 15 марта 1977 года в приемную КГБ СССР. Рассмотрев эти материалы, следователь КГБ Шерудило направляет столько-то страниц на экспертизу для выяснения, исполнены ли руко-писные правки текста почерком корреспондента газеты "Лос-Анджелес Тайме" Роберта Тота".
Далее шло стандартное для протоколов такого рода описание каждой из страниц: "Страница 1-я начинается с таких-то слов и кончается таки-ми-то," -- и так далее. О содержании материалов не говорилось ничего, но по начальным и завершающим словам каждой страницы можно было понять, что речь там шла о КГБ, отказниках, диссидентах, обо мне и моем аресте.
"Вот наконец-то и детектив начинается", -- подумал я. Солонченко, улыбаясь, смотрел на меня и приговаривал:
-- Вот так-то, Анатолий Борисович, вот так-то!
Лишь недавно почувствовав себя хозяином положения во время до-просов, я не собирался позволять ему вновь изменить психологическую атмосферу наших бесед и потому, заглушая тревогу, сказал с иронией:
-- До чего ж толковые дворники у вас на службе -- найдут все что угодно, только прикажите да текст продиктуйте.
Однако следователь на сей раз хорошо подготовился к разговору. Он, казалось, только и ждал такой реакции.
-- Захаров -- конечно, случайность. Найти мог и кто-нибудь другой, но вот то, что бумаги эти были найдены и переданы нам, -- это уже, ра-зумеется, не случайность. Помните дело Локкарта -- заговор послов?
Я машинально кивнул. Вдохновленный Солонченко сел на диван ря-дом с моим столом и продолжал:
-- Тогда тоже все началось с маленькой бумажки, которую вы-ронила из своей сумочки некая мадам. А за ней шел случайный про-хожий, солдат Красной Армии; он поднял бумажку и, прочтя текст, передал ее в ЧК. Феликс Эдмундович так тогда и заявил: "То, что именно этот солдат нашел документ, -- это случайность, но то, что заговор разоблачили, -- закономерность. Потому что весь советский народ стоит на страже интересов нашей страны". Тогда, как вы по-мните, мы не остановились перед арестом дипломатов. Сейчас си-туация схожая. Так неужели вы думаете, что нас остановят какие-то корреспондентские карточки, угрозы американских сенаторов? Шпи-онскую деятельность ваших друзей мы пресекли. У нас есть доста-точно материалов, доказывающих, что и ваши отношения с ними от-нюдь не так невинны, как вы пытаетесь изобразить. Одни только беседы с Тотом в машине чего стоят!
Опять эти загадочные беседы в машине -- то, над чем я ломаю голо-ву все последние дни!
-- Неужели забыли, Анатолий Борисович? Ничего, скоро вспомните. Пора бы уж вам понять, что мы с вами здесь не в бирюльки играем, что речь идет о безопасности советского государства! Если вы оказались не-вольным сообщником американских шпионов, то чем скорее вы от них отмежуетесь, тем лучше и для вас, и для других евреев, от чьего имени вы выступали.
Было очевидно, что Солонченко пытается перейти в наступление по-сле неудач последних недель. Я же, повторяю, не хотел уступать ему инициативу, снова уходить в глухую оборону, как в первые месяцы до-просов, и, уставившись в "найденные" Захаровым листки, лихорадочно соображал, как отразить атаку следователя, как сбить с него спесь.
Вдруг мне бросились в глаза два слова: "арест Щаранского", и я вне-запно понял, какую они допустили оплошность. Обрадовавшись, я по-ступил как последний идиот...
-- До чего же замечательная, однако, метла у вашего дворника! Ме-ня не успели арестовать, впереди целые сутки, а он уже нашел матери-алы Тота о моем аресте! Вот уж действительно -- случайностей в вашей работе не бывает!
Солонченко подошел к моему столику и склонился над бумагами. Я увидел его растерянное лицо и только тогда понял, какую сморозил глу-пость, обратив внимание следователя на накладку, которая у них пол-училась. Теперь-то они уж найдут способ ее устранить.
Пока я ругал себя последними словами, Солонченко молчал, а по-том, наконец, сказал:
[1] [2] [3] [4]