Все тот же сон ! (2)
Я сказала:
- Хромай отсюда. Костыль!
Вот так...
Наши судьбы, сведенные однажды промозглой ночью под испуганно шелестящей чинарой, разлетелись врозь, каждая в своем направлении. До меня, конечно, долетали обрывки слухов - что Сенька закончил театральный институт, но не актерский, а режиссерский факультет, потом попалась однажды на глаза заметка, в которой ругали спектакль, им поставленный, за бездоказательно новую трактовку какой-то исторической пьесы. Заметка, надо сказать, тоже была достаточно бездоказательна.
Лет через пятнадцать я оказалась в родном городе. Перезвонилась с одноклассниками, узнала новости - кто кем стал, кто с кем разошелся, у кого сколько детей.
- Про Плоткина слышно там, в столице? - спросила одноклассница. - Он же у нас режиссер, знаменитость. Говорят, кошмарно талантливый. Вроде его в Москву приглашали даже, обещали постановку в каком-то театре... Ты встреться с ним, он совсем не зазнался. Телефон дать?
...Я не стала звонить Сеньке. Просто пришла на репетицию в наш старый драмтеатр, где Семен Плоткин числился очередным режиссером. Мы с ним столкнулись в пустом фойе. Он оторопел, удивился, обрадовался, обнял меня.
- Какими судьбами, Григорий?
- Мог бы изречь что-нибудь потеатральней, - заметила я. - Ты ж, говорят, молодой талант.
- Я старый хрен, - возразил Сенька. - Смотри, половины зубов нет. Скоро буду булькать, как Баба Лиза... Знаешь, я ее иногда приглашаю на спектакль. Жалко, старенькая... булькает...
Мы зашли в буфет, взяли по чашечке кофе.
- А ты как, Григорий? - спросил он. - Пишешь, говорят?.. Не читал, прости. Времени не хватает.
- Не беда, - простила я. - Главное, чтоб на Пушкина хватало. Помнишь сцену "В келье"? "Еще одно, последнее сказанье..." Помнишь?
- А как же! Я был тогда очень талантливый и мог перевернуть театр. Я запросто мог сыграть Гамлета.
- Тогда ты про Гамлета ничего не знал, - возразила я. - Ты был шпаной и разгильдяем... Ты всегда был на вылете.
- Я и сейчас на вылете, - усмехнулся он, - у меня напряженные отношения с Главным.
Мы еще поболтали о том о сем, допили свой кофе с каучуковыми булочками из театрального буфета, и Сенька вышел проводить меня до троллейбуса. Он шел, подняв воротник плаща, и, энергично жестикулируя, рассказывал, как задумал поставить "Макбета" - совершенно по-новому, опрокидывая все традиционные взгляды на Шекспира.
- Где ты будешь ставить?
- Пока нигде... - сказал он, поеживаясь от зябкого ветра. - Пока так... в воображении...
- Ты хоть помнишь, как мы дрожали под дождем всю ночь - решали проблемы жизни, театра?
- Дураки, - усмехнулся Сенька. - Лучше бы целовались.
- Ну, целоваться-то рановато было, - возразила я.
- В пятнадцать лет? Брось. В самый раз, - он помолчал и сказал вдруг: Ты ни о чем не жалеешь? В смысле выбора... Вот ты да я - черт-те чем заняты - химерой, вымыслом. Иногда по ночам думаю: здоровый мужик - на что жизнь кладу? Нужно ли это кому-нибудь или только нам? А, Григорий? - он смотрел на меня, и в его лице было что-то от того Сеньки, который слонялся под деревом ночью, мучаясь неразрешимыми вопросами.
Подвалил мой шестнадцатый.
Перед тем как я поднялась в троллейбус, Сенька вдруг поцеловал мне на прощание руку.
- Галантным заделался, - грустно усмехнулась я, - все равно помню, как ты дореволюционной книгой меня по башке треснул.
- Я был влюблен в тебя, - сказал он. - Ради тебя я согласился играть Пимена.
Двери сошлись, троллейбус качнулся.
- Что ж ты молчал, костыль несчастный? - воскликнула я, но Сенька меня уже не слышал. Он стоял, улыбаясь вслед троллейбусу - руки в карманах, шпана неотесанная...
1985