* * * *

«… уже ни нам, ни нашим владениям не дают достойных имен, поскольку считают, что это слишком хорошо для нас. В проекте указа говорится о «крупных поместьях, называемых доменами знати». Напротив, можно привести в качестве примера евреев, которых также не называют их именем, но по противоположной причине, а именно, потому что считают его слишком позорным для них. В указе, разрешающим евреям покупать землю, они называются «исповедающими религию Моисея». Эти евреи, если только они на самом деле сохраняют верность своей религии, неизбежно являются врагами любого существующего государства (если же они не верны своей вере, то являются лицемерами). Они располагают огромными суммами наличных денег; как только земельные владения достаточно упадут в цене, чтобы им стало выгодным их приобретение, они тотчас же перейдут в их руки; в качестве землевладельцев евреи станут основными представителями государства, а наша старинная и почтенная бранденбургская Пруссия превратится таким образом в новомодное еврейское государство (em neumodischer Judenstaat)».

В первоначальном проекте протеста говорилось о «новом Иерусалиме». Тема иудаизации христианских земель разрабатывалась многими писателями-романтиками и превратилась в Германии в литературный штамп, поскольку собственность на родную землю – это могучий символ. Ахим фон Арним посвятил этой теме роман «Старшие в роде» («Die Majoratsherren», 1820). В этом романе упадок благородной семьи древнего происхождения объясняется еврейской алчностью. Призрак порабощения христиан описывается там следующим образом; «… затем город попал под господство чужестранцев, наследственные поместья были запрещены, и евреи покинули свои узкие улицы, в то время как весь континент попал в оковы подобно преступнику, схваченному на месте преступления… ».

У фон Арнима навязчивая идея по поводу евреев проявлялась как в творчестве, так и в повседневной жизни. В 1809 году он основал в Берлине патриотическое общество «Deutsch-christliche Tischgesellschaft» («Немецкое христианское общество за обеденным столом»), в которое не допускались «филистеры и евреи»: «… ни евреи, ни обращенные евреи, ни потомки евреев».

Шурин фон Арнима Клеменс фон Брентано, особенно прославившийся благодаря своим сказкам про зловредных евреев, говорил членам «общества за обеденным столом" о еврейской сущности: «Это то, от чего любой еврей хотел бы избавиться ценой всего, что есть в этом мире, кроме денег». В отличие от евреев, филистеры считались неспособными понимать, кто они, а определение, которое давал mi Брентано, было довольно смутным. Это напоминает «евреев и поставщиков» маршала Гнейзенау: какие бы выражения ни использовались, это всегда «евреи и компания», светящаяся голова и хвост с неопределенными очертаниями кометы, приносящей несчастье. Напротив, Беттина фон Арним, своенравная сестра Клеменса, талантливая писательница и выдающийся человек (она была маленькой Беттиной Гете), принадлежала к числу того непокорного меньшинства, которое существует везде и всегда и борется против сплоченного большинства, защищая дело евреев. Однажды, когда ей было двадцать лет, ее случайно увидели на берлинской улице с метлой в руке, когда она подметала лачугу какого-то бедного и больного еврея… В своих романах и полувымышленных диалогах она выступала за эмансипацию евреев. Можно лишь пожалеть, что не сохранилось следов дискуссий по этому животрепещущему вопросу, где сестра должна была выступать против брата и жена против мужа.

Подобные сочинения, примеры которых легко умножить, а также такие источники, как письма и личные дневники, позволяют сделать вывод о существовании определенного расположения к тем евреям, которые предпочитали соблюдать старинные правила игры и сохраняли свое традиционное положение.

Именно такова была позиция молодого Бисмарка, повторившего в 1847 году на Франкфуртском сейме догматические аргументы Бональда, но с характерными для того времени ораторскими оговорками: «… я признаю, что в этом отношении я полон предрассудков; я впитал их с молоком матери, и никакая, даже самая тонкая система доказательств не поможет мне от них избавиться. Я признаю, что одна только мысль о том, что еврей может выступать в роли представителя августейшего королевского величества, которому я должен буду выказывать повиновение, да, я признаю, что одна эта мысль внушает мне чувство глубокого смущения и унижения; она вполне может лишить меня той радости, того чувства чести и честности, с которыми я в настоящее время стараюсь выполнять свой долг перед государством. К тому же я разделяю эти ощущения с массами людей из народа, и я не краснею оттого, что оказался в их обществе… » Некоторое время спустя в письме к жене Бисмарк с похвалой отзывался о старом Ротшильде из Франкфурта: «… он нравится мне именно потому, что он не мелкий еврейский торгаш («Schacherjude»), и кроме того он строго придерживается ортодоксального иудаизма, не дотрагивается ни до чего, когда угощает обедом, и ест только кошерное». Таким образом, симпатия основывается здесь на двойной возможности дистанцироваться от евреев. Однако этот великий практик советовал случить «еврейских кобыл» с «христианскими жеребцами» и гарантировал хорошие результаты от этого скрещивания (хотя он воздерживался от того, чтобы рекомендовать это собственным сыновьям). «Не бывает плохих рас», – говорил он, постулируя радикальные различия между ними и полагаясь на свое тонкое чутье, чтобы издалека определять, кто еврей.

Наряду с Бисмарком следует упомянуть первого короля, которому он служил, Фридриха Вильгельма TV, который в 1842 году, в начале своего правления решил наградить вечный народ исключительной милостью, восстановив в Пруссии еврейские гетто. Этот загадочный государь говорил об эмансипации евреев с тем же отвращением, что и Гете. Он писал одному из приближенных; «Отвратительная еврейская шайка каждый день своими словами и писаниями подрубает корни немецкого бытия: они не хотят, в отличие от меня, возвышения и свободного сравнения всех государств, которые составляют немецкий народ, они хотят смешать в одну массу все государства».

Со временем благодаря успехам ассимиляции тема особой вредности невидимых евреев стала любимым аргументом воинствующих антисемитов. Так, Дрюмон писал:

«… всякий видимый еврей, всякий известный еврей не представляет особенно большой опасности, иногда он даже заслуживает уважения; он поклоняется Богу Авраама, и это право никто не стремится у него оспаривать, а поскольку известно, чего можно от него ожидать, легко за ним присматривать. Опасность представляет неопределенный еврей… Это по самой своей сути вредное и одновременно неуловимое существо… Это самый сильный источник беспорядков, какого когда-либо рождала земля, и он идет по жизни с радостью, которую всегда дает евреям сознание того, что разными способами они постоянно причиняют зло христианам».

В антисемитской полемике Германии начала XX века термин «цивилизованный еврей» («Zivilisationsjude») приобрел оскорбительное значение «фермента разложения». Окончательная формулировка принадлежит Гитлеру: «Еврей всегда скрывается внутри нас, но проще поразить его во плоти, чем в качестве невидимого демона».

Народные массы, чьи идеи, по его собственным словам, разделял Бисмарк, очень редко выражали их членораздельным образом. Но в 1819 году в Германии, а также в некоторых соседних странах произошли народные волнения, которые можно рассматривать как выражение чувств и отношении этих народных масс к евреям.

Чтобы нарушить существующий порядок, народ обычно нуждается в подстрекательстве со стороны влиятельных или образованных людей. В Германии у истоков погромов 1819 года обнаруживается националистическая экзальтация «освободительных войн», культивировавшаяся прежде всего профессорами и студентами. Помимо философа Фихте следует упомянуть таких пропагандистов, как Эрнст Мориц Арндт и Фридрих Ян. Первый из них, ярый галлофоб, выступал за систему непроницаемых границ между народами Европы, которую даже расистские теоретики Третьего рейха считали слишком жесткими; второй, знаменитый «отец гимнастики» (Turnvater John), уверял, что смешанные народы, подобно животным-гибридам, утрачивают свою «силу национального воспроизводства». Он также провозгласил, что поляки, французы, приходские священники, юнкеры (мелкие прусские помещики) и евреи были несчастьем для Германии, что составляло слишком много несчастий для одной страны.
[1] [2] [3]