X

X

С рассвета до заката он был свободен. И дни становились похожими один на другой. То здесь, то там улучшал он что-нибудь в доме. Прикрепил мыльницу в ванной. Установил новую вешалку для верхней одежды. Починил крышку с пружиной для мусорного бачка. Подправил мотыгой лунки вокруг четырех фруктовых деревьев на заднем дворе. Отпилил сухие ветки и смазал специальным составом места срезов. Он переходил из комнаты в комнату, наведывался на кухню, на террасу, в беседку с электродрелью, и длинный электрический шнур, влачился за ним, как шланг кислородной установки — за водолазом. Инструмент наготове, палец на кнопке, глаза ищут, куда бы вонзить сверло… Случалось, что по утрам он садился перед телевизором и смотрел детские передачи. Закончил подстригать живую изгородь. И со своей стороны, и со стороны соседей. Порой он передвигал с места на место мебель, а назавтра возвращал ее в прежнее положение. Сменил резиновые прокладки во всех кранах. Покрасил заново навес над стоянкой возле дома, потому что заметил на одном из столбов, поддерживающих навес, небольшие пятнышки ржавчины. Починил засов на калитке. Прикрепил к почтовому ящику написанное крупными буквами обращение к разносчику газет: «Пожалуйста, кладите газеты в почтовый ящик, а не бросайте их на газон перед входом». Смазал дверные петли, чтобы навсегда покончить со скрипом. Ручку, которой писала Иврия, отдал в мастерскую, чтобы почистили и сменили перо. Лампу в изголовье широкой кровати, на которой спала Нета, поменял на более мощную. От розетки в коридоре, где на тумбочке стоял телефон, протянул дополнительную линию в комнату матери и Авигайль, чтобы у них был свой аппарат.

Мать его сказала:

— Еще немного — и ты начнешь ловить мух. Лучше бы пошел в университет и послушал какие-нибудь лекции. Или сходил поплавать в бассейне. Повидал бы людей.

Авигайль подхватила:

— Если он вообще умеет плавать…

И Нета вставила:

— А в сарае, где садовые инструменты, какая-то кошка родила четырех котят.

— Хватит, — сказал Иоэль. — Что это такое? Еще немного — и нам придется выбирать домовой комитет.

— А кроме того, ты мало спишь, — прибавила мама.

По ночам, после того как прекращались телепередачи, он еще какое-то время валялся на диване в гостиной, вслушиваясь в монотонный свист и бессмысленно вглядываясь в мелькание снежных хлопьев на мерцающем экране. Затем выходил отключить дождевальную установку на газоне, проверить фонарь на веранде, принести блюдце молока или остатки курятины кошке, поселившейся в сарае для садовых инструментов. Он останавливался у края газона, всматривался в темноту улицы, разглядывал звездное небо, вдыхал ночные запахи — и представлял себя в инвалидной коляске с ампутированными конечностями. Порой ноги сами несли его в конец переулка — туда, где за изгородью, окружавшей цитрусовую плантацию, звучал лягушачий концерт. Однажды показалось ему, что издалека донесся вой одинокого шакала, хотя, возможно, это выла на луну какая-нибудь бездомная собака. Случалось, он шел к машине, садился в нее и, рванувшись с места, мчался, словно во сне, по пустынным ночным дорогам до самого Латруна, до расположенного там монастыря, до холмов, отгораживающих арабскую деревню Кфар-Касем, а то и туда, где начинаются отроги Кармельского хребта. Тщательно следил за тем, чтобы не превысить дозволенную скорость. Иногда заворачивал на заправочную станцию пополнить запасы горючего и завязывал ничего не значащий разговор с работавшим в ночную смену арабом. Медленно проезжал он мимо проституток, стоявших у обочины шоссе, разглядывал их издали. В уголках его глаз сбегались легкие морщинки, и, казалось, на лице застывала насмешливая улыбка, хотя на губах она не появлялась…

«Завтра ведь тоже будет день», — думал он, когда валился на постель, решив наконец уснуть. Через мгновение вскакивал и мчался к холодильнику, чтобы налить себе стакан холодного молока. Если наталкивался на дочь, сидящую в кухне и читающую в четыре часа утра, он обычно обращался к ней со словами:

— Доброе утро, юная леди» Что вы читаете?

А она, дойдя до конца абзаца, поднимала стриженую голову и отвечала негромко:

— Книгу.

Иоэль спрашивал:

— Можно ли к тебе присоединиться? Не приготовить ли нам какое-нибудь питье?

Нета отвечала глухо, но почти что с нежностью:

— По мне…

— И возвращалась к книге.

Так продолжалось, пока снаружи не доносился слабый шлепок. Тогда Иоэль стремглав вскакивал, безуспешно пытаясь поймать разносчика газет, который снова бросил газету на дорожку, ведущую к дому, вместо того чтобы опустить ее в почтовый ящик.

К той маленькой статуэтке в гостиной он не притрагивался. Даже не приближался к полке над камином, где она стояла. Словно бежал от искушения. Самое большее, косился исподволь, воровато; так мужчина, сидящий в ресторане с дамой, украдкой взглядывает на другую, за соседним столиком. Возможно, новые очки для чтения и позволили бы ему кое-что разгадать, но им нашлось иное применение: сквозь новые линзы в черной оправе, а также «докторские» очки Иврии он систематически и тщательно рассматривал, чуть не вплотную, снимки монастырских развалин. Нета прихватила их из кабинета матери в Иерусалиме и попросила повесить здесь, в гостиной, над диваном. Он заподозрил присутствие у монастырских ворот, какого-то странного, неуместного предмета — то ли сумки, то ли футляра от самого фотоаппарата. Но вещь была слишком мала, чтобы удалось прийти к точному выводу. От сильного напряжения у него снова заболели глаза. Иоэль решил, что как-нибудь исследует снимки под сильной лупой, а уж затем, возможно, отдаст их на увеличение в лабораторию отдела — там это сделают охотно и на высочайшем профессиональном уровне. Но он все никак не мог решиться, потому что не представлял, — как объяснит, в чем, собственно, дело. Ведь он и сам этого не знал.



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.