Афанасьевич. Выход из мёртвого пространства (8)

Ракета... Взлет! Собираемся в группу, берем курс на Севастополь. Через несколько минут проходим над аэродромом, с которого взлетают истребители прикрытия. Слушаю их переговоры по радио, узнаю знакомые голоса. Вот зависает над нашим "илом" истребитель, по номеру узнаю комэска Истрашкина. Слышу Татарникова, Рубцова.

На Севастополь идут бомбардировщики, штурмовики, истребители и с других направлений. Некоторые группы уже возвращаются с боевого задания. Я впервые вижу в воздухе такое количество самолетов. Какая-то фантастическая картина, честное слово!

Командир группы Коновалов докладывает по радио на КП комдиву генералу Гетьману о готовности группы:

- Я "Стрела-3"! Прошу уточнить цель!

- "Стрела-3"! Из района северо-западнее Балаклавы ведут огонь фашистские батареи. Заставьте их замолчать!

Я посмотрел вниз. Под нами Сапун-гора, которая, кажется, сплошь покрыта разрывами. На штурм ключевой позиции к Севастополю идут наши войска.

Наша группа уже начала противозенитный маневр. Еще бы: с земли по нам ведут ураганный огонь. Но Коновалов и сам маневрирует умело, и летчикам успевает подсказывать. Вот и артиллерийские батареи противника, те самые, что ведут огонь по нашим атакующим частям.

"Илы" снижаются, бьют из пушек, затем пускают эрэсы. Беспрестанно маневрируя, подходим к цели, пикируем. Теперь на батареи летят бомбы. Две подавлены сразу же. На третью бросает бомбы летчик Лебедев. Отличные попадания! Батареи замолкают. Делаем второй заход. Хотя в воздухе у нас и полное преимущество и истребители надежно прикрывают, внимательно слежу за воздухом.

И, как оказалось, не зря. Только начали наши группы уходить от Севастополя, со стороны солнца с большим превышением над нами появились две точки. Наши или немцы? Только зачем нашим забираться на такую высоту? Точки увеличиваются, уже можно различить, что это два истребителя. Но трудно глядеть: даже через светофильтры солнце слепит глаза.

Истребители перестраиваются и пикируют на нашу группу. Теперь и сомнений нет, это "фокке-вульфы", я уже видел их в воздухе, но в бой вступать с ними не приходилось. А вооружение у этого самолета мощное: две 20-мм пушки и два 13-мм пулемета.

Включаю переговорное устройство, кричу: "Фоккеры"! Маневр!" Но Коновалов меня не слышит, у него работает передатчик, он дает команды штурмовикам. Включаю световую сигнализацию: на приборной доске летчика должен замигать красный свет - предупреждение об опасности. Но и на это Коновалов почему-то не реагирует.

А в это время "фокке-вульфы" берут наш самолет в клещи. Выход у меня один: бить по истребителю, который атакует первым, а потом перенести огонь на другой.

Пытаюсь взять истребитель в прицел. Ничего не выходит! Немец атакует под большим ракурсом, а вертикальный угол обстрела моего пулемета таков, что я никак не могу до него "дотянуться". Что же делать?

Решение приходит само собой (написал так - "само собой" и понял, что это просто дежурная фраза; как случается, что в доли секунды придумываешь такое, что в другой ситуации и за большее время не придумал бы, какие-то таинственные силы организма в действие приходят, что ли?): я сбрасываю сиденье, становлюсь коленями на пол кабины и доворачиваю пулемет вверх до упора. Положение, конечно, не из самых удобных, но зато истребитель у меня в прицеле. Уж теперь я огонь открою не сразу, теперь я подожду. Подойди ко мне поближе, поближе, поближе... 800 метров, 600, 400... Нервы напряжены до предела. Только бы выдержать, выдержать!.. Тщательно прицеливаюсь и выпускаю длинную очередь. Трасса буквально упирается в "фоккер", тот даже не успевает открыть ответный огонь, вспыхивает и, объятый пламенем, несется прямо на наш "ил". Вот тут у меня - мороз по коже: неужто немец решил таранить нас? Но Коновалов, который не среагировал ни на мои крики, ни на лампочку, услышал очередь, все мгновенно понял и резко рванул самолет вправо. Горящий "фокке-вульф" пронесся рядом.

Не скрою, такое необычайное зрелище отвлекло мое внимание, и это чуть не стоило нам жизни. В это время второй "фокке-вульф" приблизился к нам справа и дал очередь. Бил он довольно метко: снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Хотя и это - надеюсь, вы мне поверите - ощущение не из приятных. Рванул я пулемет влево и увидел уходящий вверх фашистский самолет. Жму на гашетку, но уже поздно, не достать.

И тут чувствую: какая-то гигантская сила вытягивает меня из кабины, прижимает, буквально вдавливает в пулемет. Все! Значит, мы сбиты, и самолет со страшной скоростью летит вниз. Тут и страх наваливается на меня, каждая клеточка моего организма, кажется, не может, не хочет мириться с тем, что еще несколько секунд - и смерть, пустота, небытие. Но такое состояние только на мгновение. Делаю чуть ли не сверхъестественное усилие, хватаюсь обеими руками за турель. Держусь. Выглядываю из кабины: далеко ли земля? Близко, ох, совсем близко!

Но тут нагрузка спадает. "Ил" переходит в горизонтальный полет. Живем, значит?.. Но живем довольно хреново (простите, конечно!): хвостовое оперенье разбито, в фюзеляже две пробоины, переговорное устройство не работает. Поворачиваюсь к кабине летчика, тот что-то согнулся, но самолетом управляет, мотор работает, кажется, нормально. Коновалов поворачивается ко мне, показывает большой палец: мол, самочувствие отличное, самолет в порядке. Ничего себе отличное, ничего себе в порядке! Я вижу окровавленное лицо Коновалова, брызги крови попадают на стекло фонаря машины. Но все равно: живем! А раз живем, то и воевать должны продолжать! Поэтому бросаюсь к пулемету. Там, оказывается, задержка: разрыв гильзы. Задержку устраняю быстро, хотя пальцы и продолжают дрожать. Слежу за воздухом, ведь до нашего аэродрома еще далеко!

"Ил" несется низко над землей в сторону Балаклавы. Других самолетов нашей группы не видно. Коновалов поворачивает на север, прижимается к гряде гор. И тут я замечаю двух "мессершмиттов", идущих вдоль южного берега. Не нам ли вдогон? Да, самое время...

Теперь вижу и двух "яков", но они еще далеко, а "мессеры" уже перестраиваются для атаки. Не в тех мы теперь условиях, чтобы поджидать да прицеливаться, поэтому открываю упреждающий огонь. Первый "мессер" прекращает атаку и начинает набирать высоту. Тут его настигает "як" и сбивает. Второй "мессер" отворачивает в сторону и исчезает.

Коновалов слышал и как я стрелял, и "мессеров" видел, по маневрировать просто не мог: машина плохо слушалась его.

Это же было причиной того, что мы оказались в ущелье. Да, положение... Справа и слева горы, впереди гора, а развернуться невозможно. Вот уж действительно смерть гонится за нами по пятам. Но Коновалов - мастер, причем мастер высочайшего класса: на подбитом "иле" с минимально возможной скоростью все-таки набирает высоту и буквально в нескольких метрах от вершины горы переваливает ее. Теперь разворачивается влево и берет курс на север. А над нами, как бы подбадривая, барражирует пара "яков". Они сопровождают нас до Симферополя и только тогда уходят на свой аэродром.

Коновалов ведет машину в самом выгодном режиме, бережет горючее. Плавно снижаясь, летим в направлении нашего аэродрома. Наконец Тумай. Такое чувство, будто в отчий дом возвращаемся. Вижу родное, покрытое ровной зеленью поле, землянку командного пункта, самолеты на стоянках. У КП толпятся люди, видно машину с красным крестом. Дома, наконец-то мы дома!

Коновалов выпускает шасси и идет на посадку, но почему-то не садится, уходит на второй круг. Смотрю вниз и вижу, что левая часть знака "Т" завернута: это нам дают сигнал, что левое колесо не вышло. Коновалов заходит снова и знаками дает мне понять, чтобы я прыгал с парашютом. Ну уж нет, с меня на сегодня довольно, с парашютом мне еще прыгать не приходилось, и сейчас дебют я устраивать не буду, провались все пропадом, выживу - так выживу, погибну - так погибну. Коновалов, видимо, понимает мое состояние и показывает мне, что будет садиться на одно колесо.

Вот и земля. Изо всех сил вцепляюсь в борта машины. А самолет, пробежав немного, клонится все больше и больше влево и, задев консолью крыла за землю, разворачивается на 180 градусов. Только-то и всего! Тряхнуло, конечно, но что это рядом с тем, что сегодня уже пришлось пережить!

Выскакиваю из кабины и бросаюсь к летчику. Тот - ничего, хоть и отбросился устало к бронеспинке, и лицо в крови, но даже улыбается, смотрит на меня:

- Вот гады! Еще бы чуть-чуть - и оставаться Юрке и Вальке сиротами!

Юрка и Валька - дети Коновалова, о которых он часто и с удовольствием рассказывает. Ранение у него неопасное, но потеря крови сказывалась. Его пошатывало, а он уверял, что все это чепуха, что хорошо отделались и вообще жизнь прекрасна и замечательна.
[1] [2] [3] [4]