Афанасьевич. На развалинах третьего рейха, или маятник войны (5)

- Да, тот самый, известный и у нас в стране! Он живет в Вердере.

Я, конечно, слышал о Келлермане в Военном институте иностранных языков, но увидеть живого автора "9 ноября" вот так запросто было для меня событием.

Мне рассказали, что, когда наши саперы восстанавливали разрушенный мост через реку Гафель, в руки одного офицера-инженера, знавшего немецкий язык, попала книга Келлермана и он начал ее перелистывать. Один из немецких ребятишек, подружившихся с нашими саперами, сказал, что автор книги, Бернгард Келлерман, их сосед, что он жив и здоров и живет рядом. И вот капитан, который не мог не познакомиться с писателем, уважавшим трудящихся, писателем, который приезжал в Москву по случаю столетнего юбилея Льва Толстого в 1928 году и встречался с Луначарским, Бернардом Шоу и другими писателями и политическими деятелями, стоит у добротного, просторного, но уже обветшавшего дома, который в Вердере знали все. Да, это был тот самый Келлерман! Даже в период господства нацизма он в своих книгах продолжал утверждать, что судьба немецкого народа, его будущее и счастье в мирном, созидательном труде, упорной работе. Он верил, что "страшная ночь" пройдет, и писал для будущего.

Саперы решили своими силами отремонтировать его дом, а комендатура выделила семье писателя корову. В то голодное время это была действенная помощь автору романов "9 ноября", "Туннель", "Ингеборг", мудрому человеку, сказавшему: "...Я понял, почему именно вы, советские, одолели фашистов. Ни одному другому народу это не удалось бы..."

Знал я и другие его высказывания, например: "Что творилось в фашистской Германии: вожди лгут, чиновники бесчинствуют, а верноподданные хлопают в ладони!" Я с удовольствием читал его статьи в газете "Теглихе рундшау" ( "Ежедневное обозрение"), которая издавалась для немцев.

Коллеги-переводчики рассказали мне и о судьбе еще одного всемирно известного немецкого писателя - Гергарда Гауптмана. В Берлин поступило сообщение, что в Верхней Силезии, которая теперь отошла к Польше, на своей вилле "Визенштайн" он в бедственном положении доживает последние дни. Говорили, что местные польские власти обращаются с ним сурово: чинят всякие препятствия. Его судьба встревожила поэта Иоганна Бехера - председателя "Культурбунда" - организации, объединяющей прогрессивных деятелей немецкой культуры. Он обратился лично к маршалу Г. К. Жукову.

Георгий Константинович для ознакомления с положением на месте и принятия необходимых мер направил группу немецких и советских работников во главе с Бехером. Я видел виллу "Визенштайн" на открытке. Возвышаясь на вершине горы, она производила впечатление средневекового замка: массивные каменные стены, высокая башня, резко устремленная ввысь, черепичная двускатная крыша. Дворец и неприступная крепость одновременно... Первыми словами Гергарда Гауптмана, обращенными к нашим военным, были: "Я благодарю новую победившую Россию, чьи люди первыми посетили меня в эти смутные и трудные дни моего одиночества". Он показал им сборник "Россия и мир", выпущенный в начале 20-х годов им совместно с Фритьофом Нансеном и Максимом Горьким, которого очень уважал и с которым переписывался. В предисловии к книге, написанном Гергардом Гауптманом, был дан ответ на призыв Максима Горького к ученым и писателям всего мира помочь молодой Советской Республике. Средства от продажи этого издания предназначались в фонд помощи голодающим Поволжья. На собранную, солидную по тем временам, сумму денег закупили медикаменты и пароходом отправили в Россию.

Имя Гауптмана было хорошо известно в России еще до революции. Его пьесы переводились на русский язык и ставились в театрах Петербурга, Москвы, Киева и других городов. К. С. Станиславский, как бы объясняя творческую близость Художественного театра с драматургом Гауптманом, писал: "Сила Гауптмана, как и Чехова, была в том, что его правдивые, внутренне наполненные пьесы всегда затрагивали многие из проблем, волновавших передовую русскую интеллигенцию".

В августе 1895 года в Берлине В. И. Ленин смотрел в театре его пьесу "Ткачи", о которой Франц Меринг писал как о произведении "революционном и в высшей степени актуальном", "содержащем социалистические тенденции, что в нем... бьет ключом подлинная жизнь, потому что "Ткачи" - плод усердных трудов и тонкого понимания искусства".

Первое собрание сочинений Гергарда Гауптмана вышло в России на русском языке за много лет до того, как оно появилось на родине писателя. Гауптман начал свою литературную деятельность пьесой "Перед восходом солнца", а в 1932 году написал "Перед заходом солнца" - пьесу, которую тогда многие восприняли как сигнал тревоги. Он как бы предупреждал немецкий народ о грозящей ему опасности, о наступлении фашизма. Не подлежит сомнению, что Гауптман никогда не разделял идеологии фашизма...

Жена писателя во время нашего посещения рассказала о том, как входили русские части в их населенный пункт: "После непродолжительной артиллерийской перестрелки в селение ночью вошли советские войска. Писатель лежал больной. У его постели находились я и массажист. Все остальные, жившие в доме писателя, спрятались в подвале. В парадную дверь постучали. Перед советскими солдатами распахнули двери. Войдя в просторный холл, они не смогли скрыть своего удивления. Включив свет, они рассматривали произведения искусства, собранные писателем за долгую жизнь. Сначала они посчитали, что это музей, а затем, узнав, что это просто жилой дом богатого человека, хотели его занять на постой своей роты. Массажист принес номер советского журнала "Театр" № 1 за 1941 год с портретом В. И. Ленина на обложке. В нем была напечатана статья о Г. Гауптмане. Солдаты извинились за беспокойство и выставили перед виллой часовых, чтобы никто не нарушал покой больного писателя.

На следующий день виллу посетил молодой лейтенант. Он говорил немного по-немецки, пожелал выздоровления автору "Ткачей"... Зашел у них разговор и о судьбе послевоенной Германии, об ответственности немецкого народа, в частности немецкой интеллигенции, за все злодеяния гитлеровцев.

Тогда беседующие еще не предполагали, что спор этот только начинался, что он затянется на много лет, пройдя водоразделом через всю немецкую культуру, через страну, через судьбу народа и судьбы отдельных личностей.

В мандате, подписанном Г. К. Жуковым, было написано весьма четко и ясно: "Оказать писателю Гауптману всяческую помощь и содействие во всем, в чем он будет нуждаться. В случае необходимости и возможности - организовать его переезд на новое место жительства". Писатель дал согласие поселиться в Берлине или Дрездене, сказав при этом: "Если, конечно, от моего милого Дрездена еще что-нибудь осталось..." Он рассказал о бомбежке Дрездена американцами в ночь с 12 на 13 февраля 1945 года, происшедшей на его глазах. За всю войну на Дрезден не упала ни одна бомба. Одни считали это просто чудом, другие утверждали, что это Сикстинская мадонна вымолила у Бога, чтобы он пощадил город. Ходили и более прозаические слухи о том, что англичане не бомбили Дрезден потому, что в районе "Вайсер Гирш" живет какая-то родственница английской королевской семьи, а вокруг нее много особняков, принадлежащих английским аристократам...

С утра 12 февраля, в последний день Дрездена, милой Флоренции на Эльбе, маленькой жемчужины среди германских городов, было солнечно и морозно, и Гауптман поднялся бодрым, веселым, испытывая творческий подъем.

...Ровно в двадцать один час по всему Дрездену завыли сирены... На рассвете самолеты, всю ночь налетавшие волна за волной, убрались восвояси, бомбежка кончилась. Гауптман, которого с двух сторон поддерживали за руки супруга и секретарша, вышел из подвала и тут же чуть было не упал от ужаса, увидев Дрезден, превращенный в сплошное море огня и руины. От края до края небо опалили сплошные зарева, красные и фиолетовые, черно-коричневые и голубые, белые и опаловые. На их фоне разрушенные здания, охваченные пламенем, остовы дворцов и соборов, мосты через Эльбу казались зловещими призраками. Надо всем этим повисла густая и мрачная, как грозовая туча, сплошная пелена дыма, пара и чада. Видно было, как по мосту метались люди в горящей одежде. Многие, как живые факелы, бросались в Эльбу, захлебывались и уходили на дно... "Содом и Гоморра! - шептал Гауптман, и слезы текли по его лицу. - Я хочу умереть. Сию же минуту..." Тогда же, вечером, он продиктовал секретарше в свой дневник несколько страничек, которые озаглавил: "Я плачу".

Умер Гауптман у себя в Силезии, хотя для него была подготовлена вилла в Берлине, куда он должен был переехать. Он просил похоронить его на острове Хиддензее, что и было выполнено...
[1] [2] [3] [4]