Афанасьевич. На развалинах третьего рейха, или маятник войны (3)

Был он рьяным защитником социалистического строя, по крайней мере такое заключение можно было сделать из активных выступлений на партийных собраниях, в партии он состоял с 1931 года. В быту он старался ничем не выделяться. Жил в отдельном коттедже с женой и дочерью. Словом, слыл весьма добропорядочным советским человеком.

...В один из февральских дней морозной зимы 1947 года мне вдруг было неожиданно приказано убыть в Москву в распоряжение отдела кадров ВВС.

На самолете я спешно вылетел в Москву и вечером уже был на Ходынском поле. На следующий день я ждал приема в штабе ВВС. Принимавший меня полковник, фамилию его за давностью лет я запамятовал, очень удивился моему прибытию в Москву и даже, как мне показалось, в сердцах пробурчал: "В Германии очень нужны переводчики, не знаем, откуда их брать, а ты здесь прохлаждаешься..." Однако делать было нечего. Надо было ждать мои документы, которые должны прибыть только через неделю. Условились, что я должен буду явиться, как только получу сигнал о том, что документы в Москве. Действительно, через неделю я снова сидел перед знакомым мне полковником, правда на сей раз в кабинете был еще какой-то майор. Разговор пошел со мной несколько странный.

- Ну, товарищ Литвин, оказывается, ты хорош, - произнес не без иронии полковник. - На тебя пришла такая характеристика, с которой и в тюрьму не примут.

Я, зная, что вины за мной никакой нет, спокойно ответил:

- Что там в бумаге, я не знаю, знаю другое - бумага все стерпит.

- Так-то оно так, но то, что тут написано, даже ей терпеть трудно, произнес уже серьезно полковник. - Вот послушайте: "...немецким владеет хорошо, изучает английский, но по своему поведению не соответствует службе в Военно-воздушном отделе, так как нарушал правила общения с иностранцами в Контрольном совете. Неформально общается с немцами во внеслужебное время, ведет разговоры на свободные темы. В его разговорах нередко сквозит преклонение перед всем иностранным..." И так далее, - заключил чтение полковник.

Я слушал, удивлялся, возмущался в душе и думал, что тот, кто написал такое, - подлец. Гнев переполнял меня и я вдруг сорвался:

- Подлец!

- Кто подлец? Генерал-лейтенант, Герой Советского Союза, бывший командующий воздушной армией? - произнес вполне сердито полковник. - Да как вы смеете?..

Не знаю, откуда у меня взялось смелости, но молчать я не стал.

- Генерал тут ни при чем, товарищ полковник. Подлец тот, кто написал эту позорную бумагу. Генерал-то ее только подписал. Ему ли обо всех знать. Помощники подсунули, убедили, он и подписал. Одно чувствую, что тот, кто писал эту бумагу, знает меня и старается кому-то угодить, чтобы от меня отделаться.

Сидевший молча во время разговора майор неожиданно расхохотался и спросил меня:

- А знаете, кто писал на вас характеристику? Я пожал плечами. Майор не стал играть со мной в угадайку.

- Писал ее подполковник Токаев. Знаете такого? Я удивился еще больше, а потом выпалил:

- Значит, почувствовал "сверхидейный", что я понял его. Ведь он всегда говорит одно, думает другое, а делает третье.

Майор буквально вцепился в меня, что я под этими словами имею в виду. И давай вытаскивать из меня все, что я знал о Токаеве...

Вскоре я понял, что их меньше всего интересует моя характеристика, а больше Токаев. Беседа наша продолжалась часа два. Говорили о работе в Бранденбурге, затем в Берлине. К концу разговора мне предложили явиться завтра, к этому времени они примут решение о моей дальнейшей службе.

"Значит, - подумал я, - будем жить дальше".

На следующий день беседу со мной вел только один майор. Он сказал, что внимательно изучил мою биографию, знает, что я неплохо воевал и в общем-то претензий больших ко мне нет. Одновременно он предостерег меня, чтобы я не был столь откровенным, посоветовал побыстрее повзрослеть и посерьезнеть и не делать глупостей, которыми недобросовестные люди могли бы пользоваться. "Вы нам нужны и поэтому делайте выводы". Затем майор сказал мне, что он договорился с Главным управлением кадров Красной Армии и меня там завтра ждут для беседы. Мы попрощались.

В Главном управлении кадров Красной Армии принявший меня полковник Иванов объявил решение о Дальнейшей моей службе. Я направлялся в штаб Группы советских оккупационных войск в Германии. По прибытии в Потсдам я должен был доложить о себе генерал-лейтенанту Евстигнееву, начальнику разведки Группы войск, который в конце концов и определит мне место конкретной службы. Полковник посоветовал мне поменять форму, я все еще ходил в моей родной авиационной, на общевойсковую и поменьше бывать в Берлине, где у меня так много "доброжелателей". Если же меня кто-то из знакомых встретит, особенно из Военно-воздушного отдела, я должен был говорить, что нахожусь в Германии в командировке, а вообще-то служу под Москвой (работаю переводчиком с немецкими военнопленными). Эти советы звучали для меня приказом, а приказы, об этом я за годы службы хорошо знал, должны выполняться точно!..

Полковник Иванов пожелал мне доброго пути и хорошей службы. С тем я и отбыл снова в Германию. Период моей "военно-дипломатической" службы закончился. Я должен был начать службу в новом качестве.

Возвращался я тогда в Германию поездом. Помню, с трудом я пытался забыть тот гнусный оговор. Хорошо, что мне попались добрые люди. Могло бы все кончиться печально. Из ума никак не выходило: что стало причиной моего срочного перевода из СВАГ (Советская военная администрация в Германии)? Но, как говорится, все по порядку.

И вновь нахлынули воспоминания. В них много того, что даст возможность читателю понять происходившие тогда в моей жизни события. Уплывает вниз Ходынское поле, Центральный аэродром...

Первый раз лечу на Запад нормально, как все, а не задом наперед, и первый раз лечу без ненависти, желания отомстить за все, что натворили на нашей земле новоявленные псы-рыцари. Сегодня 3 сентября 1945 года. Это больше чем четыре года после начала войны и почти четыре месяца после победы над Германией. Я - уже не стрелок-радист Ил-2, а начинающий военный переводчик, и ждет меня в Германии не бой, а обычная мирная служба. А может быть, все-таки бой, только другой, мне еще незнакомый, непривычный?

Мой новый командир, начальник Военно-воздушного отдела Советской военной администрации Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Тимофей Федорович Куцевалов, по праву старшего, прошел в пилотскую кабину. Пассажиры, такие же служивые, как я, приготовились коротать неблизкий, шестичасовой, путь, примостившись на мешках и тюках. Некоторые из моих попутчиков бывали уже в Германии в конце войны, но большинство из нас направлялось туда впервые. Естественно, расспрашивали "бывалых". Но те сами знали о поверженной стране еще очень мало. К тому же, как ни велик был интерес к современной Германии, мы все еще жили минувшей войной, и невольно разговоры уходили в недавнее прошлое.
[1] [2] [3] [4]