Афанасьевич. На развалинах третьего рейха, или маятник войны (17)

Я был направлен в качестве мастера по авиавооружению для прохождения дальнейшей службы в 40-й истребительный авиационный полк, который базировался в Приморье. Полк имел на вооружении самолеты И-16 с двумя пушками ШВАК калибра 20 миллиметров и двумя пулеметами ШКАСС калибра 7,62 миллиметра, а также эресы (реактивные снаряды). В то время это было секретное оружие, которое впервые наши летчики применили в воздушных боях на Халхин-Голе.

Еще недавно в полку служили летчики, воевавшие в Испании, Китае, у озера Хасан и в Монголии. Большинство из них в апреле - мае 1941 года были срочно направлены в западные военные округа.

Здесь, на Дальнем Востоке, учебные полеты проводились днем и ночью, передавался боевой опыт молодым пилотам, изучалась тактика нашей авиации и авиации противника, особенно японцев.

Служба на неспокойной дальневосточной границе была трудной. Одиночные японские самолеты неоднократно нарушали границу, нагло пролетали над нашими аэродромами. В полку постоянно дежурило звено истребителей, которое в таких случаях немедленно вылетало, но нарушитель обычно уходил на территорию Маньчжурии, а перелетать границу нам не разрешалось. Командованием полка организовывались также засады одиночных истребителей вблизи границы.

В конце мая 1941 года наша эскадрилья перебазировалась в летние лагеря на полевой аэродром. Примерно за две недели до начала войны наблюдательные посты сообщили на командный пункт, что вдоль реки Суйфун в направлении Николоуссурийска летит нарушитель границы. Дежурный летчик Михаил Кондик вылетел на перехват и попытался предупредительным огнем принудить двухмоторный самолет произвести посадку, но японец старался уйти. Тогда Кондик дал две очереди по моторам. Летчик был вынужден посадить самолет. На его борту находилась группа офицеров, которые через переводчика объяснили, что они вылетели из Харбина инспектировать укрепрайоны Кванту некой армии, но экипаж, мол, потерял ориентировку и случайно нарушил границу. Инцидент был вскоре урегулирован. Но японцы поняли, что советские авиаторы значительно повысили свою бдительность, стали более решительно действовать против нарушителей.

13 июня 1941 года в газетах мы читали заявление ТАСС, в котором было выражено отношение к распространявшимся слухам о войне. Все вымыслы о якобы предъявляемых Германией территориальных требованиях объявлялись ложными. Там же говорилось, что Германия соблюдает условия пакта о ненападении и что слухи о ее намерении совершить агрессию против СССР лишены всякой почвы.

Это заявление нами воспринималось в то тревожное время как предупреждение о нависшей опасности. Но мы бодро напевали "все выше и выше стремим мы полет наших птиц", ибо искренне верили, что "Красная Армия всех сильней".

В воскресенье 22 июня 1941 года полетов не планировалось. Летчики отдыхали, занимались спортом, купались в речке. Так как разница во времени с Москвой равнялась семи часам, то мы узнали о нападении немецких войск лишь вечером, из сообщений Московского радио.

Состоялся митинг. Выступающие гневно клеймили зарвавшегося агрессора, выражали уверенность в скором разгроме врага, изъявляли желание немедленно отправиться на фронт.

В последующие дни мы жадно ловили последние известия, сводки с фронтов. Многие догадывались, что дела на фронтах идут не так, как мы предполагали раньше, но ждали все же хороших известий. С началом войны японцы приутихли, но большинство воинов-дальневосточников было уверено, что схватки с ними не миновать.

В полку продолжалась напряженная учеба. После выступления И. В. Сталина 3 июля в тот же день было приказано срочно перегнать самолеты на другой аэродром, рядом с железнодорожной станцией: наш полк в полном составе направлялся на запад, в действующую армию. Быстро разобрали самолеты, упаковали их в самолетные ящики и погрузили в эшелоны.

И снова застучали по рельсам колеса теплушек и платформ. В вагонах с двухъярусными нарами разместились летчики, техники, весь обслуживающий персонал. В Балашове разгрузились, собрали самолеты и перелетели в Донбасс. Там полк был разделен на два полка: 40-й и 446-й истребительные. В составе 446-го истребительного полка мне пришлось пройти боевой путь с августа 1941 года вплоть до его расформирования в начале 1943 года. Это был период тяжелейших испытаний, вынужденного отступления наших войск под натиском сильного и умелого противника. Но были и периоды относительно успешных наших наступательных операций - в районе Ростова-на-Дону в конце 1941 года и Барвенковско-Лозовская операция 1942 года. Затем снова трагические провалы нашего наступления на Крымском фронте, под Харьковом. Враг уже был под Сталинградом и в предгорьях Кавказа.

Уполномоченный представитель Сталина в Крыму подмял под себя образованного, но безвольного командующего фронтом и всем руководил сам. Руководил, как может это делать человек в военном отношении мало компетентный, а по натуре сильный, не считавшийся ни с чьим мнением. Мне рассказывали, что когда после катастрофы в Крыму Мехлис явился с докладом к Сталину, тот не пожелал слушать его, сказал только одну фразу: "Будьте вы прокляты!" - и вышел из кабинета.

В своей книге "Дело всей жизни" маршал А. М. Василевский писал, что 4 июня 1942 года Ставка в своей директиве отмечала: "Основная причина провала Керченской операции заключается в том, что командование фронта - Козлов, Шиманин и представитель Ставки Мехлис, командующие армиями фронта, обнаружили полное непонимание природы современной войны..."

Командующим немецкой 11-й армии в Крыму был генерал Манштейн, который до начала 30-х годов возглавлял оперативную группу немецкого генерального штаба по вопросам изучения тактики иностранных армий. Манштейн дважды присутствовал на маневрах, проводимых Красной Армией, причем особенно интересовался вопросами ввода в бой мощных воинских соединений.

Л. З. Мехлис прибыв на Крымский фронт представителем Ставки остался верен своим привычкам: вместо конкретной помощи он стал перетасовывать руководящие кадры. Первым его шагом была замена начальника штаба фронта Федора Ивановича Толбухина - опытного военачальника. Виноватых он искал повсюду и расправлялся с теми, кого считал в чем-то неправыми, безжалостным образом. Однако в день прорыва немцами нашего фронта Мехлис, отвечающий за все, что творилось в Крыму, не долго думая, послал телеграмму Верховному Главнокомандующему (об этом очень красноречиво пишет С. М. Штеменко в своей книге "Генеральный штаб в годы войны"), пытаясь уйти от ответственности и переложить вину на других. Он прекрасно понимал, чем это грозит. Ведь это именно он занимался расследованием обстоятельств прорыва нашего Западного фронта немцами в начале войны и по его настоянию виновные, во главе с командующим фронтом Павловым, были расстреляны и объявлены врагами народа.
[1] [2] [3] [4]