Больница Преображения (12)
[1] [2] [3] [4]Огромные куски разодранных простыней носились под уцелевшими лампами. В общем гаме можно было разобрать кукареканье, свист и, казалось, бесконечный визгливый крик: "пуническая война в шкафу!" Утопая в вонючей насыпи из перьев, Стефан остервенело пробивался вдоль стены. Два раза его сваливали на пол, однажды он упал прямо под ноги Пащчиковяку, который огромными прыжками пересекал палату из угла в угол, словно стараясь побороть земное притяжение.
Обезумевшие, ослепленные яростью, больные метались по палате, врезались в стены так, что кости трещали, вдвоем-втроем заползали под кровать, из-под нее выскакивали их дрыгающиеся ноги. Стефану с огромным трудом в конце концов удалось добраться до парнишки. Отыскав его, он пустил в ход кулаки, чтобы пробиться к двери. Но там парень уперся ногами в пол и начал тянуть Стефана в угол. Вытащил из-под матраса что-то большое, завернутое в мешковину. И только тогда позволил довести себя до двери.
В коридоре Стефан облегченно вздохнул; на его халате не осталось ни одной пуговицы, из носа сочилась кровь. В палате рев усилился. Стефан передал паренька Юзефу, который помогал устраивать укрытие в квартире Марглевского, и спустился вниз. Уже сходя с лестницы, он заметил, что держит в руках сверток, - тот, что сунул ему парнишка. Взяв его под мышку, достал сигарету и испугался: руки его, когда он чиркал спичкой о коробок, ходили ходуном.
После третьего по счету приступа буйства в квартире адъюнкта, ставшей укрытием для больных, вездесущий Пайпак велел всем им дать люминал. И на рассвете тридцать запертых в трех квартирах больных забылись наркотическим сном.
Их истории болезни собственноручно уничтожил Пайпак, не обращая внимания на опасливо разводившего руками Стефана. И, только поднявшись с пола и закрыв дверцу печки, в которой догорали эти листочки, вытирая вымазанные сажей руки, он сказал:
- Я в...все это беру на себя.
Носилевская, бледная, но спокойная, следовала за адъюнктом по пятам. Ксендза Незглобу наскоро оформили на несуществующую должность "духовного лица учреждения". Он стоял в самом темном углу аптеки, и оттуда разносился его пронзительный шепот - он молился.
Стефана, который неведомо куда и неведомо зачем несся по коридору, перехватил Секуловский.
- Послушайте... господин... доктор... - закричал он, вцепившись в его халат. - А может, я... дайте мне белый халат... я же знаком с психиатрией, вы ведь знаете...
Он гнался за ним, словно они играли в салочки. Стефан остановился перевести дух, немного пришел в себя и задумался.
- А почему бы и нет? Теперь уж все равно. Устроили ксендзу, можно и вам... но с другой стороны...
Секуловский не позволил ему продолжать. Крича и не слушая друг друга, они дошли до лестницы. На площадке между этажами стоял Пайпак и давал какие-то распоряжения санитарам.
- А я говорю, всех их надо отравить! - орал красный, как свекла, Кшечотек.
- Это не только вздор, но и п...преступление, - парировал Паенчковский. Крупные капли пота сбегали по его лбу, поблескивали на седых перышках бровей. - А если, Бог даст, все переменится... что тогда? Иначе... мы просто поставим под удар и спрятанных, и себя.
- Да не обращайте вы на него внимания. Это же сопляк, - презрительно бросил из угла Ригер. Карман его халата оттягивала бутылка спирта.
- Вы пьяны!
- Господин адъюнкт, - вмешался Стефан, которого Секуловский прямо-таки подталкивал к старику. - Такое вот дело...
- Ну, как тут быть? - выслушав, протянул Пайпак. - Ну, отчего вы не захотели пойти в м...мою квартиру?
Он отер лоб большим белым платком.
- Ну ладно. Сейчас... доктор... коллега Носилевская, у вас уже есть навык в этом... в этой писанине...
- Сейчас я все устрою в книге, - своим ясным, милым голосом успокоила его Носилевская. - Пойдемте со мной.
Секуловский помчался за ней.
- Да... еще кое-что, - сказал Пайпак. - Надо сходить к доктору Каутерсу. Но я сам - мне не... не с руки.
Он дождался, когда из канцелярии вернется Носилевская. Секуловский уже слонялся по корпусу в белом халате Стефана, даже сунул в карман его стетоскоп. Но, подойдя к дверям в следующий корпус, услышал нарастающий адский вой и укрылся в библиотеке.
Стефан совершенно обессилел. Посмотрел в коридор, махнул рукой, выглянул в окно - не рассвело ли - и пошел в аптеку глотнуть брому. Переставляя на полке пузырьки, услышал чьи-то легкие шаги.
Вошел Лондковский - как обычно, в своем черном свободном костюме.
- Ваша магнифиценция?..
Профессор, казалось, был недоволен, застав здесь Стефана.
- Ничего, ничего. Нет, - повторял он. Но продолжал в нерешительности стоять в дверях.
Стефан подумал, что, вероятно, Лондковский плохо себя чувствует: он был очень бледен, на Стефана старался не смотреть. Даже сделал движение, будто собирался идти восвояси. Положил руку на дверную ручку, но отпустил ее и подошел к Стефану совсем близко.
- Есть здесь... цианистый калий?
- Что, простите?
- Есть ли в аптеке цианистый калий?
- А... а... есть, - ошеломленно пробормотал Стефан.
Он даже выронил пузырек с люминалом, тот упал на пол и разбился. Стефан хотел было собрать осколки, но вместо этого выпрямился и выжидательно посмотрел на профессора.
- Вот тут висит ключ, ваша магнифиценция... вот он, тут!
Цианистый калий вместе с другими ядами хранился в запертом на ключ маленьком шкафчике на стене.
Профессор выдвинул ящичек и, подумав, вытащил маленькую пустую стеклянную пробирку из-под пирамидона. Затем взял с полки пузырек, с помощью маленьких ножниц сковырнул с него пробку и осторожно высыпал в колбочку с десяток белых кристалликов. Заткнул колбочку пробкой и сунул в нагрудный карман пиджака. Запер шкафчик, повесил ключ на гвоздь и собрался было уходить, но раздумал и опять подошел к Стефану:
- Пожалуйста, никому не говорите о том, что... что я... - И вдруг как-то сверху (схватил обвисшую руку Стефана, сжал ее холодными пальцами и закончил вполголоса: - Очень вас прошу.
Поспешно вышел, тихо притворив за собой дверь.
Стефан так и стоял - опершись рукой о стол, ладонь его ощущала прикосновение пальцев профессора. Он посмотрел на нее. Вернулся к шкафу, чтобы налить себе брома, и замер, держа бутылку в поднятой руке...
Всего минуту назад он видел: воротник рубашки Лондковского расстегнут, пиджак - тоже и видна впалая, старческая грудь. Он вспомнил всемогущего короля из сказки и теперь ни о чем другом думать не мог.
Властелин этот стоял во главе громадного государства. К голосу его прислушивались люди на тысячи миль окрест. Однажды, утомившись, он уснул на троне, придворные решили сами раздеть его и отнести в спальные апартаменты. Они сняли с него горностаевую накидку, под которой были пурпурные, золотом расшитые одежды. Когда они сняли и их, увидели шелковую рубашку, всю в звездах и солнцах. Под ней оказалась сорочка, сотканная из жемчуга. Следующую украшали рубиновые молнии. Так снимали они одну рубаху за другой, и рядом вырос огромный, сверкающий холм. И тогда в ужасе взглянули они в глаза друг другу, восклицая: "А где же наш король?!" Ибо видели перед собой множество раскиданных богатых одеяний, а среди них не было и следа живой души. Сказка эта называлась "Очистка луковицы, или О величии".
Совещание у Каутерса растянулось на час. Хирург наконец выбрал "splendid isolation" [блестящая изоляция (англ.)]: он ничего не знает, ни во что не вмешивается. Он отвечает только за операционную. Секуловский стал врачом его отделения. Рассказывая об этом Стефану, Носилевская обронила, что у Каутерса на двух сдвинутых креслах спит Гонзага. Сестра Гонзага? У Стефана уже не осталось сил удивляться. Он одеревенел. Все вокруг видел, словно сквозь легкую дымку. Было уже около шести. Лениво бредя по коридору первого этажа, Стефан наткнулся на Ригера, который сидел посреди прохода в кресле-каталке для паралитиков. На полу перед ним стояла бутылка, он осторожно постукивал по ней ногой, как будто наслаждаясь чистым звоном стекла.
Стефана поразило его насупленное лицо; казалось, он вот-вот разрыдается. Стефан не решался заговорить, но Ригер неожиданно дернулся: до этого он пытался сдержать икоту.
- Не знаете, где Паенчковский?
- В сад пошел, - ответил Ригер и опять икнул.
- Зачем?
- С ксендзом. Наверное, молятся.
- Ага.
Увидя Стефана, из библиотеки вышел Секуловский.
- Вы куда?
- Сил больше нет. Лягу; думаю, всем нам еще потребуется много сил утром.
В белом халате Секуловский казался толще, чем обычно. Пояс не сходился; он надвязал его бинтом.
- Вы меня восхищаете. Я... я... я бы не смог.
- Э, что там. Пошли ко мне.
На лестнице Стефан заметил прислоненный к батарее сверток. Вспомнил, что его дал ему тот парнишка. Поднял сверток и с любопытством развернул. Это была голова мужчины в каске, погруженная до верхней губы в кусок камня. Набухшие глаза и раздутые щеки. Невидимый, утопленный в камень рот кричал.
Придя к себе, Стефан положил скульптуру на стол, стянул с кровати одеяло и, придвинув стул поближе, прилег, опершись на подушку. В эту минуту прибежал Ригер.
- Слушайте, пришел молодой Пощчик, забирает шестерых больных, поведет их лесом в Нечавы. Хотите идти с ними, господин Секуловский?
- Кто пришел? - одними губами, почти беззвучно спросил Стефан.
Но его шепот покрыл голос Секуловского:
- Кто? Каких больных?
Стефан, полусонный, встал с кровати.
- Ну, молодой Пощчик, сын этого электрика... из леса пришел и ждет внизу, - волновался протрезвевший Ригер. - Берет всех, кому старик не дал люминала. Ну, вы идете или нет?