Когда я снова стану маленьким (3)

[1] [2] [3] [4]

- Нельзя!

Вот и поговори тут с зайцем, когда он свою шкуру спасает, что можно, чего нельзя!

Перед игрой всегда уговариваются, что можно, чего нельзя, но в минуту опасности не до правил.

Если мы устали, или игра не клеится, или кто-нибудь уж совсем ничего знать не хочет - игра прерывается, и начинается ссора.

Не ссора, а так только, перебранка, чтобы отдохнуть немножко или что-нибудь изменить в игре. Одного исключим, другого примем, собака становится зайцем, или совсем другую игру придумаем.

Потому-то и приятнее играть одним, без взрослых. Взрослому заранее известно, как все должно быть, он сам решает, кому что делать, подгоняет всех, словно ему времени жалко, А ведь он нас как следует не знает.

Для отдыха иногда и поспорить хорошо.

Ребята соберутся в кучку, совещаются. Когда спокойно, а когда и поссорятся.

Если кто ударился или штаны порвал, всю вину сваливают на нарушившего уговор.

- Все из-за тебя!

Тот хоть и защищается, но чувствует свою вину. Неприятно сознаваться, и мы его не принуждаем, разве только если уж слишком много себе позволяет.

- Ну, хватит.

- Так что же, играем мы или не играем?

- Ну ладно, ладно, начали.

- Да хватит вам ссориться!

- Кто не хочет, может уйти!..

Так вот, заяц в ворота - и на улицу. Мы - за ним. Он на другую сторону, и мы тоже. Нам легче, потому что стоит одному из нас замедлить бег, как другой зайдет сбоку и пугнет зайца. Мы прямой дорогой, а ему зигзагами улепетывать. Но мы хорошо выбрали: заяц на два года старше, он быстрее бегает. В конце концов мы его поймаем, но вся штука в том, чтобы он продержался как можно дольше.

И вот мы схватили его на третьем этаже. Измучился, еле дышит. Живьем поймали, он уже даже и сопротивляться не стал, сам поддался.

Уселись на ступеньках, разговариваем. Мы тоже устали: ведь все вверх по лестнице... Но мы твердо решили, что ему все равно не уйти,- наш будет!

Мог бы еще, пожалуй, забиться в квартиру - в нору. Но он не из этого подъезда.

А он говорит:

- Кабы я захотел, вы бы меня не поймали.

Мы говорим, что вот ведь, не убежал же, не смог.

А он:

- Захотел бы, так убежал!

- Ну, и мы бы могли тебя скорее поймать, только силы берегли. И тебя жалели.

- Вот так жалели! Ни минуты передохнуть не давали. Даже настоящая гончая так не гонит.

- А что же ты на улицу убежал, когда уговор был?

- А куда мне было бежать?

- Ну, мог бы поддаться.

- Ишь, какой умный! Надо было стрелять. Если бы ты меня ранил, я бы уж не ушел. Револьвер держит, а не стреляет!

Это правда: Михал должен был стрелять, а он тоже гнал. Забыл, что он охотник, а не собака. Это была ошибка. Если бы Михал выстрелил, Фелек упал бы, раз уж он очень устал, и сдался бы с честью. Михал взволнован.

- Под Цецорой от самого короля револьвер получил, а зайца подстрелить не может. Герой! Михалу досадно:

- Будешь смеяться, так я тебе больше ничего рассказывать не стану. Вацек испугался, что они поссорятся, и говорит:

- А помнишь, как мы в тигров играли? Помнишь, он из цирка убежал, а я был укротителем?

Мы говорим о дрессированных животных, кто каких видел. О львах, которые скачут через огненные обручи, о слоне, который умеет ездить на велосипеде. Об обезьянах и собаках.

О собаках интересно говорить, потому что их каждый сам видел, а про других животных все больше слышали или читали.

У Фелекова дяди есть собака, которая служит, носит поноску, умирает и никого к себе не подпустит. А тут приезжал на побывку один солдат, так у него была дрессированная собака, и он проделывал с ней во дворе разные штуки. Солдат показывал ребятам винтовку со штыком и рассказывал о пулеметах и бомбах.

- Начнись война, я бы сразу пошел добровольцеем!

- Сперва спроси, возьмут ли. Мал еще!

Вздох.

Мы говорим о собаках-водолазах, о том. что у них. наверное, плавательные перепонки, как у уток, и что они спасают утопающих. И об утопленниках. Уже стемнело, и разговаривать об утопленниках страшно.

- Нам учитель в школе про эскимосов читал.

Мы говорим об эскимосах и о школе.

Вот было бы хорошо, если бы настоящие путешественники, изобретатели и военные рассказывали в школах о том, что они делают и что видели!

- Нам один раз учительница рассказывала, как она ездила в Татры. Какая была буря, молния! Когда человек сам что-нибудь видел, он об этом совсем по-другому говорит, не то что по книжке. Куда интереснее,

- Ну да, путешественники много чего рассказывают, да только взрослым. Станут они с ребятами разговаривать!..

Мы притихли. А сторож свет зажигает на лестнице. Увидел нас и гонит.

- Вы что тут в потемках делаете? Идите-ка домой!

И так подозрительно нас оглядывает, будто мы тут что-то плохое делали. Наверное, думает, что мы курили, потому что рядом спичка валяется,- то на спичку посмотрит, то на нас.

Может быть, нам это только показалось, но обидно, когда тебе не верят. И еще у них есть привычка при случае припоминать все зараз. Пока тебя не видят, так ничего, а как заметили, сразу:

"Застегни пуговицу. Почему у тебя башмаки грязные? А уроки ты сделал? Покажи уши, остриги ногти!"

И мы начинаем избегать взрослых, прятаться от них, даже если ни в чем не виноваты. А чуть только взрослые на нас взглянут - мы уже ждем замечания. Потому-то мы и не любим подлиз. Он, может, даже и не подлиза, ко, если чересчур много вертится около взрослых, не боится их взгляда,- значит, он с ними заодно.

Когда я был учителем, я поступал, как все взрослые. Мне казалось, это хорошо, что я все вижу, на каждую мелочь обращаю внимание. А теперь я думаю: нет, неправильно это. Ребенок должен чувствовать себя свободным. А если уж хочешь сделать ему замечание, так говори не то, что случайно пришло в голову, а то, что действительно хочешь сказать.

Ну хорошо, мы сидим на лестнице в потемках. А как же еще нам сидеть, если свет не зажжен? Сидим, разговариваем. А скажи, что мы разговариваем, непременно ответят:

- О чем вы там можете разговаривать? Наверное, о каких-нибудь глупостях.

Конечно, не об умном. Просто так. А взрослые, что ли, всегда только об умном разговаривают? Почему же такое презрение?

Взрослым кажется, что они нас хорошо знают. Ну что в ребенке может быть интересного? Мало жил, мало видел, мало понимает. Потому что всякий забывает, каким он был в детстве, и думает, что только теперь поумнел.

- Пошли домой! А ну, пошевеливайся!

Мы расходимся неохотно, медленно. Чтобы он не подумал, что мы его боимся. Веаь если бы мы и в самом деле захотели делать что-нибудь за-претное, то он бы за нами не уследил. Не здесь - так в другом месте, не теперь - так потом.

Дома ужин еще не готов, и я стал играть с Иренкой.

Ведь у меня есть маленькая сестренка. Да, и мать, и отец, и маленькая Иренка.

Мы играем так: я закрываю глаза, затыкаю уши и отворачиваюсь к стенке. Она прячет куклу, а я ищу. А когда найду, то как будто бы не хочу отдавать держу ее высоко над головой. А Иренка тянет меня за руку л хнычет:

- Отдай куклу, отдай, отдай!

Иренка должна сказать: "Отдай куклу!" - пятнадцать - двадцать раз: это выкуп. Если сразу нашел, то меньше, если долго искал, то больше.

Однажды она спрятала куклу под подушку: я сразу нашел. И Иренка прокричала десять раз:

- Отдай куклу!

В другой раз спрятала в карман пальто. Третий раз - в шкаф. Четвертый под кровать. А когда спрятала в кастрюльку, я искал долго-долго и ей пришлось тридцать раз прокричать:

- Отдай куклу!
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.