Лекарь-Аптекарь, Петька и Старая Лошадь отправляются в Немухин, а за ними — и сама аптека "Голубые Шары"
Лекарь-Аптекарь, Петька и Старая Лошадь отправляются в Немухин, а за ними — и сама аптека "Голубые Шары"
Между тем выезд, на который стоило посмотреть, превратился в выезд, на который невозможно было досыта насмотреться. Прощаясь, Ученый Садовод украсил Старую Лошадь розами, и теперь она стала похожа на пряничного доброго льва, которого хотелось съесть, — так она была мила и красива. В шляпе Лекаря-Аптекаря тоже торчала роза, но бледно-желтая, чайная, называющаяся так потому, что она была привезена из Китая. А китайский чай, как известно, так хорош, что его пьют без сахара — во всяком случае, сами китайцы. Петька, который, как все мальчишки, презирал цветы, все-таки обвил водовозную бочку цветущим голубым плющом и приколол к своей курточке несколько анютиных глазок. Словом, выезд утопал в цветах, и было бы очень хорошо, если бы пассажиры (или хотя бы Лошадь) знали, куда они едут. Гусь-предатель, которого они захватили с собой, даже спросил Петьку:
— Скажите, пожалуйста, куда вы изволите ехать?
Он стал очень вежлив после того, как этот мальчик чуть не свернул ему шею. Но, увы, хотя Петька и сказал отрывисто: "Куда надо", никто не мог ответить на этот вопрос.
— Прямо или направо? — спросила Лошадь, когда они добрались до перекрестка, на котором скучал, повесив голову, длинный белый столб-указатель. "Мухин — 600 метров" — было написано на стрелке, показывающей прямо. "Немухин — тоже 600" — было написано на другой, показывающей направо.
— Аида в Немухин! — закричал Петька.
Лекарь-Аптекарь строго посмотрел на него и сказал Лошади:
— Прямо.
На ночлег пришлось остановиться в поле. Лекарь-Аптекарь завалился на боковую, а Петька стал рассматривать его банки и склянки. Одну, в которой что-то поблескивало, он откупорил, просто чтобы понюхать, — и Солнечные Зайчики стали выскакивать из бутылки, веселые, разноцветные, с отогнутыми разноцветными ушками. Одни скользнули в темное, ночное небо, другие побежали по дороге, а третьи, прыгая и кувыркаясь, спрятались в траве.
На бутылке было написано: "Солнечные Зайчики. От плохого или даже неважного настроения. Выпускать по одному".
Ну вот! По одному! А он небось выпустил сразу штук сорок. И Петька поскорее заткнул бутылочку — испугался, как бы ему не попало.
Наутро они приехали в городок Немухин и сняли комнату у веселого Портного, который целыми днями сидел, поджав ноги, и шил пиджаки, жилеты и брюки. Вечерами, чтобы размять ноги, он катался — летом на роликах, а зимой на коньках. На роликах он катался лучше всех в Немухине, а на коньках едва ли не лучше всех в Советском Союзе. Если бы не музыка, он, может быть, стал бы даже чемпионом — так ловко он выписывал на льду имя девушки, на которой собирался жениться.
— Не можете ли вы вылечить меня от любви к музыке? — попросил он Лекаря-Аптекаря. — Дело в том, что на катке каждый вечер играет оркестр, а я так люблю музыку, что забываю о своих фигурах. Однажды, например, я заслушался и вместо трех с половиной сальто в воздухе сделал только три. Ну, куда это годится!
С такой удивительной болезнью Лекарь-Аптекарь встретился впервые. Любовь к деньгам, или так называемую скупость, он лечил. Любовь к спиртным напиткам — тоже. А вот любовь к музыке… Он обещал подумать.
В общем, если бы не Гусь, который все время боялся, что его съедят, в Немухине жилось бы прекрасно. Гусь начинал ныть с утра:
— А вы меня не съедите?
— Не съедим, — отвечали ему. — Но только потому, что гусятина у тебя невкусная, старая. А то съели бы, потому что ты — предатель.
— Ну и что же? Подумаешь! Ну и предатель! Тогда отпустите. Меня дома заждались.
А домой нельзя.
Почему?
— Потому что ты скажешь Великому Завистнику, что мы в Немухине. И он такое с нами устроит, только держись!
Гусь успокаивался, но наутро опять начиналось:
— А вы меня не съедите?
В общем, все было бы хорошо, если бы аптека не соскучилась по своему Аптекарю.
Соскучились бутылки, большие, маленькие и самые маленькие, в которых едва могла поместиться слеза. Соскучились Голубые Шары, годами слушавшие бормотание своего хозяина, который разговаривал с ними, как с живыми людьми. Порошки пересохли и пожелтели. На микстурах появилась плесень. И, хотя многие врачи в настоящее время утверждают, что плесень тоже лекарство, никто еще не пробовал лечиться ею от зависти или лени. Единственный человек, побывавший в аптеке, был немухинский Портной, да и то лишь на несколько минут — в Москве у него были дела, и он торопился. Лекарь-Аптекарь дал ему ключи, чтобы он поискал лекарство от любви к музыке, мешавшей ему стать чемпионом.
Но больше всех, без сомнения, соскучились белочки. Беспокойно двигая своими пушистыми хвостами, они все прислушивались — не скрипит ли дверь, не пришел ли хозяин?
Именно они-то и начали этот перелет — повидимому, единственный в истории Аптек и Аптекарей всего мира. Присев на задние лапки, они прыгнули в маленькую комнатку за Аптекой, а оттуда в открытую форточку, ту самую, через которую вылетела Сорока.
Как они догадались, что Лекарь-Аптекарь скрывается в Неухине, осталось неизвестным, хотя можно предположить, что они узнали об этом от Портного. Так или иначе, белочки выпрыгнули и полетели — ведь они прекрасно умеют летать. За ними помчались к своему хозяину порошки, таблетки, микстуры, травы, пилюли, коробочки, пузырьки, и среди них, конечно, тот, на котором было написано "Живая вода". И, наконец, последними неторопливо поднялись в воздух Голубые Шары — левый, на котором было написано: "Добро пожаловать", и правый, на котором было написано: "в нашу аптеку".
Все это произошло очень быстро — Портной не успел опомниться, как его мастерская превратилась в Аптеку: порошки, немного перемешавшиеся дорогой, расположились на своих местах, микстуры и настойки выстроились рядами. И хотя в мастерской было тесновато, зато на длинном портняжном столе — куда просторнее, чем на вертящихся этажерках. Голубые Шары по старой привычке удобно устроились на окнах. Висевший между ними кусок картона тоже перебрался в Немухин, но теперь Петька переделал надпись: "Хотите верьте, хотите нет — аптека открыта".