Гороховец
[1] [2] [3]– Ну, не так, чтобы картины… – понимая, что влип, начал мямлить я.
– А что? Ты же сказал, что ты писарь на призывном?
– Не совсем, я "печатник", ну, на печатной машинке умею, почти вслепую и быстро, а рисовать или писать…
– Значит так, воин. Скажешь, что ты писарь, но с неустоявшимся почерком. Понял?
– А как?..
– Это приказ! Понял? Не слышу! Родина тебе приказала, ты должен исполнить приказ – спасти Родину. В машину!!
– Я не могу врать…
– Это приказ, солдат!! Ты в армии. А в армии приказы не обсуждают, а выполняют. – И, чуть подумав, добавил:
– И только попробуй где-нибудь ляпнуть, что ты не писарь, в полк тебе лучше не возвращаться. Сгною.
Через десять минут УАЗик выбежал из расположения дивизии.
Я вдыхал ветер, рвущийся в окна, и думал, что это первый мой почти свободный выезд из городка. Я уже начал забывать угрозу начальника штаба, первый раз ощутив воздух свободы. Свободы без
"отцов-командиров", без сержантов, без гневных или недовольных взглядов. А главное, главное, я видел девушек, и каждая из них был прекрасна. Они шли по дороге, их груди вздымались под блузками при каждом вздохе, а юбки шелестели на ветру, предоставляя простор воображению, они улыбались, и мне казалось, что все они улыбаются мне. "Как там моя ненаглядная?"- подумал я.
– О чем задумался, солдат? – бросил мне через плечо прапорщик.
– О бабах, – расхохотался развалившийся на сидении рядом со мной сержант мотострелкового полка. Его кожаный ремень, одежда, значки и расстегнутый крючок показывали на то, что служит он уже не первый месяц. – О чем ему еще думать? Сколько уже службу тянешь? – глянул он на меня.
– Почти месяц, – ответил я.
– Ого, – хохотнул водила, – "дембель".
В его словах не было злого умысла, и я радостно ответил:
– Ну, до дембеля еще немножко надо подождать, а Вы… ты сколько?
– Я череп, – ответил водила, крутя руль.
– Кто? – опешил я. Кто такие "дух", "дед" и "дембель", я уже знал.
– Ну, вот ты кто? – переспросил меня водила и, не ожидая ответа, продолжил:
– "Дух", то есть только начавший служить, через полгода ты будешь
"молодым", а через год, когда тебя "переведут", то станешь
"черепом", ну или "черпаком", а после уже "дедом". Ясно?
– Ага, – постигая суть армейских категорий, ответил я. – А Вы сколько прослужили, товарищи сержант? – обнаглев, спросил я у сидящего рядом.
– Старенький я уже, старенький, – потянулся, лениво зевнув, пехотинец.
– "Дед" он, разве не видно? – засмеялся водила. – Даже в штаб дивизии сегодня опоздал.
– Я всю ночь пахал, – заверил сержант, – как папа Карло. Да еще наш начштаба меня утром задержал, то одно ему покажи, то другое. Ты его на блядки возишь, а мне паши. Сам, блин, ничего не может, а я отдувайся.
– А Вы, чем помогаете начштабу? – поинтересовался я.
– Всем, – гордо ответил сержант.
– Писарь он, – захохотал водила, – писарь, штабная крыса.
– Цыц, ты как с дедом разговариваешь?- дал сзади по голове водиле сержант.
Но водила не обиделся, хмыкнул и только вел дальше машину.
Сержант Серега, как он представился, был писарем всю свою службу, о которой говорил, как о тяжелых армейских буднях, а также ночах. По мнению писаря молодому солдату было невозможно понять и оценить все тяготы и лишения писарской жизни. Он рассказывал шутки из офицерской или писарско – штабной жизни, мы смеялись, а цель нашей поездки неумолимо приближалась. Серега заверил, что все десять дней мы будем кататься, как сыр в масле, обещая золотые горы и молочные реки, но это меня не прельщало.
– Ко мне послезавтра должны родители приехать, – начал горевать я. – Может быть, дадут на день в часть съездить? – с надеждой в голосе вопрошал я у спутников.
– Это вряд ли, – тоном бывалого ответил мне писарь. – Тут ты пролетел. Раньше, чем закончим, не выпустят. Не горюй, в другой раз приедут.
Такая перспектива была грустная, но я все еще надеялся, что вдруг получится позвонить родителям и предупредить их. А тем временем машина подкатила к воротам полигона "Гороховец" под Горьким.
Прапорщик решил необходимые формальности, и мы вкатили на территорию известного всему Советскому Союзу учебного стрелкового полигона.
– Прапорщик. – Полковник с танками в петлицах высокого роста выглядел куда страшнее подполковника встреченного мной в штабе дивизии.- Вы кого мне привезли? Я Вам что, девка?
Было похоже, что прапорщик согласен на все, и даже на то, чтобы полковник был девкой, лишь бы его самого не трогали.
– Вы можете мне ответить, КОГО Вы мне привезли?
– Кого получил, того и привез, – промямлил прапорщик.
– Вы кто?
– Фельдшер.
– Кто? – Глаза у полковника выражали полное недоумение, как будто бы он не видел змею, свернувшую шею на чаше в петлицах прапорщика. -
Какой еще фельдшер?
– Фельдшер танкового полка, меня сопровождающим послали, только, чтобы я их привез и обратно. А кто и кого я даже не знаю.
– Прапорщик, Вы должны были привезти мне четырех художников.
Четырех!! Художников!! А не… Ты кто? – глянул на меня полковник.
– Курсант Ханин.
– Художник?
– Никак нет.
– А кто? Чего тебя прислали?
– Не знаю. Я печатник – на печатной машинке могут…
– Ну, прапорщик, нахрена мне этот печатник? Вот этот, – он тыкнул пальцем в сержанта-пехотинца, – писарь. По морде вижу, что писарь.
Он, подлец, даже с воротником расстегнутым перед старшим офицером не побоялся появиться. Я вот его на все десять суток на тутошнюю "губу" посажу, нахрен. Ты писарь, сержант? – повернулся он к пехотинцу.
– Так точно, – перепугано, цепляясь пальцами за крючок воротника и стараясь им попасть в петлю, хрипло выдавил сержант. -
Мотострелковый полк.
– Ты что ли писарь Егоркина?
– Так точно, товарищ полковник. Товарищ майор просил…
– Знаю, знаю. А ты, – полковник вновь посмотрел в мою сторону, – совсем не художник? Что мне делать? – обращаясь как бы не к кому, спросил полковник.
Не зная, что ему ответить, и желая помочь, я вспомнил, как пару лет назад простым карандашом в альбоме неплохо нарисовал черепаху и рыбку, и решил уточнить требования:
– А что нарисовать надо, товарищ полковник? Может я смогу…
Полковник улыбнулся. Слабая, очень слабая надежда появилась у него на морщинистом лице. Он подвел меня к стене, на которой весела картина размером два на три метра. На картине было изображено современное сражение и не в виде схемы, а с полной расстановкой сил и средств современного танкового полка. Картина не смогла бы занять достойного места в Русском музее или Эрмитаже, но сразу было видно, что писал ее профессионал.
– Вот, сынок, – сделав широкий жест в сторону картины, показал полковник, – таких надо за десять дней сделать шесть штук. Сможешь?
Я с детства любил Остапа Бендера, но оказаться в роли Кисы
Воробьянинова, как мальчика-помощника было рискованно. Я понимал, что даже за плохо выкрашенную рамку такой картины мне предстоит остаток своей жизни провести в карцере гауптвахты или чего-нибудь еще пострашнее, и врать полковнику, выполняя приказ майора, я не рискнул. На горизонте появилась возможность увидеть родителей, и я честно признался:
– Нет, не смогу.
– Прапорщик, – тут же развернулся полковник, – ты кого мне привез? Забери его обратно нахер и привези мне…
– Товарищ, полковник, но это же не я решаю? – развел руками фельдшер.
– Ладно, – махнул рукой полковник, – УАЗик сдать. Тебя, – указал он на сержанта-писаря, – пусть проверят наши писари, чего ты там можешь. А вы оба можете возвращаться.
"Нет худа, без добра", – подумал я. – "И прокатился, и другое место посмотрел, теперь и вернуться можно, а послезавтра мои приедут. Еще и Катерина обещала".
– Пошли, – грустно сказал мне прапорщик. – А чего ты не сказал там, что ты писарь?
– Так не умею я…
– А тебе же ваш начштаба приказал…
– Но я действительно не умею, – развел я руками.
– Зря ты так, достанется тебе. Пошли, пообедаем.
Прапорщики в советской армии – это страшная сила. Фельдшер тут же повел меня в столовую, провел переговоры, и нас неплохо накормили, как командировочных. Деньги в размере одного рубля и тридцати копеек остались у прапорщика, но я не смог набраться смелости и попросить свою часть.
К вечеру вся наша команда собралась вновь.
– Ба, знакомые все лица, – хлопнул меня по плечу водила. – Как дела? Жив, курилка?
– Так я им не нужен, – радостно, как старому знакомому, ответил я, – а ты чего?
– А я не затормозил вовремя, когда надо было. Ну, они и отправили меня назад, мол, испорченные машины шлют. Садись, сейчас назад поедем.
[1] [2] [3]