Прощай, Ковров (1)

– Товарищ майор, вы нам поставьте, что мы прибыли и…

– Вали отсюда. К вечеру ты будешь уже в части. Ничего тебе ставить не надо. Обойдешься. Патруль тебя не тронет. Если что – сошлетесь на меня.

В его словах была логика, и обойти ее не получалось.

– Есть, – махнул я рукой к фуражке. – Разрешите идти?

– Пошли нах отсюда, – уже более миролюбиво сказал майор и скрылся за дверью с табличкой "Дежурный".

– У меня в Москве тетка, – сказал Андрейчик, когда мы отошли от здания пересыльного пункта. – Давайте я позвоню, и к ней заедем. Она такие блины печет… пальчики оближешь.

– Нарвемся на патруль – нам хана, – предупредил я.

– Мы чего? Бегать разучились? Вперед.

И мы поехали к тетке Андрейчика, оглядываясь по сторонам, чтобы не бегать, как молодые солдаты, с рюкзаками на спинах.

Бегать нам все-таки пришлось. Когда до дома обозначенной тетки нам оставалось только перейти широкую улицу, из подземного перехода появился патруль в военно-морской форме. Расстояние между нами составляло не больше пятидесяти метров, но было достаточным, чтобы не отдавать честь и как можно быстрее ретироваться.

– Атас, патруль.

Не задумываясь о том, что у нас есть шанс почти официально отмазаться, мы ломанулись прямо через перила на другую сторону улицы, несясь между двигающимися машинами по шести полосам асфальта.

Патруль побежал за нами. Но куда там. Ботинки после тяжелых кирзовых сапог чувствовались на ногах как тапочки, да и бегали в пехотинцы куда больше, чем моряки. С каждой секундой разрыв между нами увеличивался и, когда мы забежали за угол дома, у нас уже был запас времени оглядеться.

– В ту парадную, – показал рукой Андрейчик, и мы влетели, толкая друг друга в грязный, заплеванный подъезд, имеющий специфический запах мочи, не переводящийся в подъездах городов России независимо от их месторасположения в стране. – На третий этаж.

Через пару минут мы, побросав вещевые мешки при входе в квартиру, сидели в гостиной перед телевизором и ждали первую партию блинов, которые тетка Андрейчика напекла к нашему приезду сразу после телефонного звонка. Блины с вареньем, со сметаной, с медом. Русские блины, конечно, обязательно должны иметь в виде наполнителя красную икру, но нас устраивал и советский, вышеописанный вариант. Исконно русская еда, рекламируемая на Масленицу, наполняла наши уставшие от пшенки и капусты желудки. Мы уплетали все с такой быстротой, что тетка не успевала печь. Когда мы наелись, и Андрейчик отошел на кухню поговорить с родственницей, мы дружно под монотонный голос, идущий из динамиков телевизора "Рекорд", задремали в креслах, решив, что все равно надо переждать, пока патруль уйдет и не будет нас дожидаться во дворе.

Продрав глаза и поблагодарив тетку за гостеприимство, мы отправились дальше по намеченному маршруту в Ковров, откуда нам так и не получилось уехать. До города мы добрались без проблем. А от патруля в Коврове убегать было проще, чем в Москве. Мы знали все дворы и узкие проходы, да и патруль не сильно стремился нас догнать, увидев, что мы перескочили через ближайший забор. К ужину мы успели вовремя. Несмотря на то, что нас должны были снять с довольствия, наряд накрыл нам отдельный стол, и мы в очередной раз за прошедшие часы вспомнили с благодарностью "теткины" блины. Сразу после ужина мы оказались в роте.

– Вернулись? – удивился ротный. – А у меня места уже заняты.

Ложитесь все в пятом взводе, у стены. И чтобы завтра я вас тут уже не видел.

Протрепавшись до двенадцати ночи в каптерке и рассказав друзьям про свои приключения, мы разошлись по выделенным койкам. Часа через два я проснулся. Проснулся не потягиваясь, а мгновенно, как бывает только в критических ситуациях. Не шевелясь, я открыл глаза и поведя ими в стороны огляделся. Раджаев стоял в проходе между соседними койками и тихо вытаскивал кошелек из кармана молодого сержанта, ездящего вместе со мной в Москву. Я старался раскрыть глаза пошире и увидеть происходящее в свете уличного фонаря, не двигаясь, чтобы не спугнуть Раджаева. Когда вор начал отходить от табуретки, на которой лежала форма, я резко встал на кровати, сделал прыжок и, оттолкнувшись от спинки кровати, ударил йоко-тоби-гири таджика в плечо, потому что удар в голову мог принести мне больше неприятностей, чем ему. Раджаев отлетел на середину расположения, упал и тут же вскочил, озираясь. Я сделал резкий шаг вперед и, подпрыгнув, ударил его еще раз йоко-мая-гири в грудь. Раджаев, широко раскинув руки, отлетел к койкам соседнего взвода и со стоном упал на табуретки.

– Встань, сука! – рявкнул я.

Солдаты начали просыпаться. Кто-то встал с койки, кто-то поднялся, чтобы было лучше видно, кто-то приподнялся на локте.

– Ты ворюга!!

– Не я. Я не браль.

– Врешь! Я сам видел!! Своими глазами! – я повернулся к младшему сержанту, который тер глаза. – На пол посмотри. Твой кошелек?

– Мой. Откуда он?

– Я не браль. Я не браль, – закрывая голову руками в ожидании очередного удара, ныл Раджаев. – Я шель туалет. Видель кошелек.

Хотель поднять и сержант дать.

– Твоя койка на три ряда ближе к туалету. Ты чего звиздишь тут, урюк? Дежурный по роте. Тебе "тумбочка-дневальный" до утра. Штык-нож не давать. В туалет не отпускать. Роте отбой. Спать, сынки. Отбой, я сказал!! Утром разберемся.

Утром, в начале восьмого, меня разбудил ротный.

– Ты точно в дизель захотел. Ты решил напоследок солдату рожу набить? Это за "яйца"?

– Я его не бил, а задерживал. Наручников у меня только не было, а то к койке бы приковал. А упал он сам. Вор он. А вор, – я вспомнил известную фразу и изменил тембр голоса, – "должен сидеть в тюрьме".

И как вор был пойман на месте преступления. Так что ему еще мало "по яйцам".

– А солдат говорит…

– У меня свидетелей полроты. А этот чурка будет много говорить, я ему сейчас рога посшибаю, – вскочил я с кровати.

– Отставить дедовщину! – поднял голос старлей.

– Что произошло? – к нам подбегал вошедший в роту Алиев. – Ты зачем его так?

– Как так?

– У него фингал под глазом.

– Не было у него фингала. Небось, сам о тумбочку приложился, чтобы меня подставить. В "душу" он у меня получил. Потом я его "на тумбочку" поставил.
[1] [2] [3] [4]