"Духи"
[1] [2] [3]– Я не чурка.
– Ты не чурка, ты боец доблестной многострадальной Советской
Армии. Встать в тот строй, урод!
– Я стройбат хочу. У меня там брат.
– Все твои хотелки дома остались. Тут нет "хочу". В армии существует только "надо". Встать в строй. С вопросами обратишься вечером к замполиту.
Через пару минут остались три "духа", так и не сумевших или не желавших дать вразумительные ответы на простые вопросы. Отправив их в сушилку и заперев там, я отправил остальных на обед. После обеда
"арестованные" вернулись к своим товарищам.
– А мы? – спросил меня один из молчальников.
– Что вы?
– Нас кормить будут?
– Так ты по-русски говорить научился?
– Я говорить немножко.
– Вот и славненько. Ты у меня смотри: я где нормальный, а где и беспощаден. В строй.
К вечеру остался только один упорно нежелающий выражать свои мысли на общепринятом для всего народов многонационального
Советского Союза языке. Не то воин не знал о Ленине, в честь которого стоило выучить русский, не то действительно в его ауле не говорили на этом языке, но ротный, подстраховавшись, перевел молчаливого бойца в соседний батальон водителей БТРов, где почти все солдаты и сержанты являлись выходцами из Средней Азии, и могли объясниться с вновь прибывшими на их родном наречии.
Тем же вечером, пока новоиспеченные солдаты не отправили свою гражданскую одежду родным, сержанты батальона решили повеселиться и создать серию фотографий для будущих дембельских альбомов. Я наводил более тесные контакты с солдатами продуктового склада и не знал о начавшемся новом увеселительном мероприятии. Когда я поднимался на свой этаж, то заметил, что на каждом пролете, как истукан стоял молодой русскоязычный солдат.
– Воин, чего стоишь? Отстань от стены, она не упадет.
– Мне сержант Врагин приказал.
– А сам где?
– В третьей роте.
Я поднялся в роту, открыл дверь, оттолкнув стоявшего в проеме солдата, и увидел картину, которую в пору стоило запечатлеть художникам. Посреди "взлетки", уперев лбы, обернутые полотенцами в виде чалмы, стояли на коленях облаченные в халаты узбеки. За спинами новообращенных душманов, упираясь ногой в зад одного из азиатов, улыбался довольный Самсонов. Крупный корпус сержанта крест-накрест опоясывали пулеметные ленты. За спиной торчал ствол гранатомета. В мощных волосатых руках защитника Отечества качался здоровенный пулемет со свисающей из зеленой коробки лентой, заряженной патронами. Закатанные рукава, расстегнутый ворот рубахи и перекинутый через плечо пулеметный ремень придавали вид грозного боевика из голливудских фильмов. Денискин прыгал вокруг Самсонова, меняющего позы и гримасы, щелкал фотоаппаратом "Смена" под комментарии сержантов.
– Рожу страшнее сделай, чего ты ржешь как мерин?
"Душманы" лежали, не шевелясь. Как только кто-то из них приподнимал голову, то дружный окрик заставлял его опуститься обратно на линолеум.
– Мужики, все, конечно, здорово, но кто позволил вытаскивать пулемет из ружпарка?
– Кончай, Сань. Сейчас снимемся…
– Кончать на гражданке будем. Ты не в курсе, что у дежурного по штабу зажглась лампочка о вскрытии ружпарка? Денискин, ну, Самсон молодой и глупый, а ты?
Как в подтверждении моих слов на тумбочке дневального загремел полевой телефон. Я подошел и снял трубку.
– Да.
– Не "да", а представляться надо. Дежурный?
– Старшина роты гвардии сержант Ханин.
– Ханин, зачем ружпарк открывал?
– Проверяю наличие противогазов и их пригодность для занятий на завтра. Все клапаны выкидывают, а потом…
– Уже запер?
– Еще нет, товарищ капитан. Минут десять-пятнадцать займет.
Бардак-с.
– Ладно.
– Ну, вот и все. Чего ты боялся, – Самсонов, опустив голову, стоял рядом, поставив пулемет прикладом на носок сапога.
– С дежурным вопрос решили. А если кто из офицеров зайдет? Что делать будешь? Еще и меня подставишь.
Самонов тяжело вздохнул и начал разматывать пулеметные ленты.
– Атас, шухер. Комбат, – в роту, толкая друг друга, влетели два солдата, оставленных предусмотрительными сержантами на лестнице.
Враг душманов, дергая трясущимися руками, начал быстро сбрасывать пулеметные ленты.
– Магазин, дурында, – ударил я по коробке пулемета.
Самсонов быстро открыл дверь ружпарка, сбросил за дверь гранатомет и пулеметную коробку, вслед за которой полетела уложенная внутрь лента, звеня патронами. В дверь буквально влетел комбат.
Беглый взгляд на помещение и увиденная открытая оружейная комната давали большой простор для фантазии. Но комбат только спросил:
– Чем занимаетесь?
Сержанты, быстро разбежавшиеся по углам, молчали. Солдаты, еще не успевшие снять халаты, стояли в стороне и как бараны смотрели на пастуха в майорских погонах.
– Хотели провести урок и показать солдатам вооружение мотострелков, – сказал я. – Вот выдал Самсонову пулемет…
– В журнале записал? Есть план занятий, подписанный ротным? – быстро спросил комбат.
– Мы же не выходя, товарищ майор. Чтобы, так сказать, поднять боевой дух…
– Ханин, инициатива в армии бывает плохой и наказуемой. Понял?
– Виноват.
– Виноватых бьют и… почему бойцы в халатах?
– Отправить не успели. Замерзли, наверное.
– Рехнулся? Двадцать три градуса на улице.
– У них там под сорок. Акклиматизация еще не…
– Кончай мне лапшу на уши вешать. Оружие убрать. Внешний вид привести в порядок. Займитесь делом – учите устав. Возьмите тетрадки и перепишите обязанности дневального наизусть.
– Есть!
Комбат еще раз оглядел расположение и быстрым шагом прошел в канцелярию.
– Пронесло, – тихо сказал Денискин, когда за комбатом закрылась дверь.
– "Пронесло", – подумал Штирлиц. "Тебя б так пронесло", – несясь в туалет, подумал Мюллер.
– Чего?
– Бородатый анекдот вспомнил. Все, мужики, разбежались. Духи, сдать свое спецобмундирование в каптерку. Дружно возвращаемся из
Афгана в Московский военный округ. О том, что тут произошло лучше молчите. И вам и нам жить будет легче и спокойнее.
Взвода укомплектовывались медленно. Время от времени мы обменивались кем-то из солдат между взводами или между ротами. В расположенной на этаж ниже второй роте "дух", которого распределили отдельно от "брата", трижды бегал в полк, куда был распределен его не то родственник, не то земляк. Поймав, его возвращали в роту, старались учинить жесткий контроль, но солдат, найдя первую возможность, опять убегал.
– Чечены! – влетел в роту Андрей. – Это пипец!
– Может нам не дадут?
– Да там наш лейтенант. Он глупый. С ними же справиться нельзя.
Мы побежали в спортзал, куда утром привезли большую партию чеченцев. Кто из района гор лучше-хуже, мы обсуждали накануне, когда группа азербайджанцев, только пересекшая линию двери спортзала, без причин и провокаций кинулась с ножами на армян, за день до этого прибывших в дивизию. Откуда у армян появились ножи, никто не знал, ведь обыскивали всех призывников по нескольку раз, но разнять дерущихся получилось только с помощью караула после начала предупредительной стрельбы в воздух. Чечены или осетины, в нашем понимании, были самым худшим вариантом по причине того, что они отказывались убирать места общего пользования и были очень резки.
Замполит роты, широко расставив ноги и запрокинув голову, проверял физические данные новобранца, считая количество подтягиваний крепкого, низколобого призывника. Чечен резко и легко подтягивал тело к перекладине и бросал его обратно на расслабленных руках.
– Молодец, солдат, – похвалил его замполит. – Беру.
– А братьев?
– Сейчас и с братьями разберемся, если все такие сильные. Хочешь уметь стрелять?
– Я умею. У меня ружье дома есть, – с сильным акцентом очень спокойно, чуть закатив глаза, ответил чечен. – Я на охоту хожу, волка стрелял.
– Товарищ лейтенант, можно Вас на минутку, – окликнул я замполита.
– Чего тебе?
– Очень надо. Срочно.
Лейтенант, улыбаясь, подошел к нам.
– Товарищ лейтенант, Вам нужны неуставные взаимоотношения в роте?
– Ты чего, обалдел?
– А поножовщина? Или другие сложности в роте?
– Говори конкретно!
– Не берите чеченов. Не справимся. Проверено многими.
– Ты меня пугаешь? Этого я возьму. Видишь, какой сильный парень.
– Не стоит, товарищ лейтенант.
– Я сказал, что возьму, – заупрямился лейтенант.- У нас многонациональная страна, и служить должны все.
– Только не все должны служить в нашей роте. Может быть, Вы, товарищ лейтенант, еще подумаете…
– Голова у нас, чтобы думать, а мозги – чтобы соображать. Я уже решил, значит так будет.
Мы ушли, ругая по дороге замполита. Лейтенант взял этого солдата и вернулся с ним в роту. Почти всех остальных солдат, призванных из
Чечни, перераспределили по другим частям. Чечен в тот же день нашел земляков в стройбате, что не предвещало ничего хорошего, но мы надеялись, что у него физически не будет времени с ними общаться.
Так как солдат было еще не много, то спали они все в одной части казармы, несмотря на распределение по взводам. Командовать над ними поставили молодого сержанта, интеллигентного, крепкого, но очень вежливого парня. Солдаты были совсем молодыми, и как-то, несмотря на неуверенность командира, его слушались.
Утром, услышав громкое "Рота, подъем!", я натянул одеяло на голову и отвернулся к стене. "Спать, спать, спать" – дал я сам себе команду, не давай сну уйти.
[1] [2] [3]