По семейным обстоятельствам (1)
[1] [2] [3] [4]Правила игры, о которых меня предупредил старшина, надо было выдерживать.
– Пусть твои пересчитают, все равно им делать нечего.
Пока солдаты проверяли дважды подсчитанные в казарме вещи, мы разговаривали. Солдат на вещевом складе было двое. Один из них, широколицый казах, был старшим.
– Болат, ты сколько уже отслужил? – спросил я казаха, который значился год как отслужившим, но выглядел уж очень уверенно.
– Ну, это как посмотреть, – уклончиво ответил он.
– От начала службы смотри, проще будет.
– Какой службы? – подмигнул он мне.
– Болат, ты прямо сказать можешь? Из нас двоих еврей – я.
Среднеазиаты спокойно относились к еврейской национальности. В отличие от других мест, в Азии к евреям относились если не с уважением, то без отрицательных эмоций кухонного антисемитизма, считая таким же национальным меньшинством относительно старших славянских братьев.
– Пошли, – глянул он на перебирающих грязное белье солдат, – чайку попьем.
Чай Болату присылали из дома. Настоящий, крепко заваренный чай из
Средней Азии, к которому у него всегда были сушки или пряники из солдатской чайной, именуемой в солдатской среде "Чепок".
– Я второй раз служу, – озадачил он меня, разливая чай по пиалам.
– Второй? Да такого не бывает.
– Бывает.
– Бардак с документами?
– Нет. Я вернулся домой после службы, а у нас семья большая – пять братьев и две сестры. Старший брат только женился, жена беременная. Куда он пойдет от семьи, которую кормить надо? Вот я и пошел за брата еще раз служить. А мне что? Я одинокий. Вот вернусь, женюсь.
– И надо было это тебе… Я бы не пошел второй раз…
– Это потому, что ты только полгода отслужил. А когда два заканчиваются, то уже знаешь как себя поставить, что делать, как себя вести. И служить не страшно.
– Наверное, ты прав.
– Знаю, что прав, – прищурился Болат. – Не просто же так я на вещсклад попал. – И крикнул в глубь склада:
– Орлы, долго вы там? Поторапливайтесь.
"Орлы" уже закончили и валялись поверх белья. "Солдат спит – служба идет" – вечный закон солдатской службы выполнялся при первой возможности.
Болат отсчитал мне чистые пододеяльники, простыни и прочее. Я расписался в журнале и, хлопнув по рукам, мы расстались.
– Принес? – встретил меня старшина.
– Угу.
– Все в норме? – прищурился прапорщик.
– А как же, – улыбнулся я.
– Тогда у меня к тебе будет задание.- И прапорщик отвел меня в каптерку, выгнав из нее всех остальных.
– Смотри сюда, Ханин. – С этими словами он достал исписанные половинки листов. – В армии существует закон о выплате штрафа за потерянные или испорченные вещи. Сам видишь – кругом бардак, солдаты теряют постоянно, а виноват кто? Старшина. А у меня нет денег расплачиваться за недостачу. Значит, чтобы этого не было, мы собираем объяснительные с тех солдат, которые теряют обмундирование и, не дай бог, вооружение.
– И что с этим делать?
– Я их подаю в приказ, и с них удержат, как положено. За расхлябанность. Твоя задача – собрать с раздолбаев, которые за своими трусами и портянками уследить не могут, такие объяснительные.
Чтобы писали по образцу, а ты мне будешь отчитываться. Усек?
– Усек.
– Ну и славненько. А пока гуляй. Вечером в наряд по роте заступаешь.
До наряда дело не дошло. После обеда в роту буквально влетел Костин.
– Ты тут? Молодец. Пошли. Быстро.
Мы вышли из казармы и быстрым шагом пошли по направлению к штабу полка. Майору все отдавали честь. Я с запозданием поднимал руку к пилотке, семеня за начштабом, отчего чувствовал себя почти командиром роты. Костин, думая о чем-то своем, почти бежал в штаб так, что я еле поспевал за ним.
– Давай, давай, не отставай, – подгонял он меня, не поворачивая головы.
Мы вошли в здание штаба полка, поднялись на второй этаж, и
Костин, предварительно стукнув в уже известную мне дверь, поинтересовался:
– Разрешите войти, товарищ майор?
– Входи.
Мы вошли в кабинет майора Егоркина. Перед майором стояла большая банка с карандашами, которые он правил острым выкидным ножом.
– Значит можешь ватман достать? – перешел с места в карьер начштаба.
– Могу, – подтвердил я.
– А сколько можешь? – дал наводящий вопрос майор.
– А сколько нужно? – по-одесски ответил я вопросом на вопрос.
– Чем больше – тем лучше, – не отступал начштаба.
– Десять листов.
– Тридцать.
– Больше двадцати просто не увезу.
– А прислать не могут? – начал майор.
– Товарищ майор. Надо приехать, с отцом поговорить, он должен в отдел спуститься, – сделал я ударение на последнем слове.
– И сколько тебе для этого надо?
– Пять дней.
– Обалдел? Три.
– Да у меня день дороги туда, день обратно. А родителей поглядеть? А невесту?
– У тебя и невеста есть? Ладно. Даю четыре дня и, чтобы, "как штык".
– Четыре дня и увольнительную в город на сегодня, – торговался я.
– А увольнительная тебе зачем? – опешил Егоркин моей наглости.
– Я тогда смогу сейчас выйти в город. Командировочное нужно с завтрашнего дня. Я сяду сегодня на поезд, а завтра, когда приеду, у меня уже будет действовать командировочное…
– Вот все продумал, – цокнул языком начштаба. – Поезд во сколько?
– Через полтора часа.
– Успеешь?
– Постараюсь.
– Майор, – посмотрел на Костина Егоркин. – Прикажи старшине его собрать и проверить, я дам команду выписать ему срочно документы. Но отпуск я тебе дать не могу, только "по семейным обстоятельствам", – добавил он мне.
Такие мелочи меня не интересовали. В мыслях я уже мчался домой.
Через пятьдесят минут я стоял у окошка воинских касс, пытаясь убедить сидящего за грязным стеклом с дырочками, уставшего от просьб капитана дать мне возможность купить билет. Капитан отсылал меня в обычные кассы, показывая на часы. В беготне между кассами подошел поезд, и капитан, вышедший из своей будки, толкнул меня в сторону выхода на перрон:
– Беги к начальнику поезда, плачь, что мама больная, что бабушка умирает, что угодно, чтобы только посадил.
Поезд Горький – Ленинград был переполнен, и начальник поезда категорически отказывался брать кого бы то ни было из стоящих на вокзале. Я врал напропалую, и имеющий власть человек в фуражке смилостивился: меня посадили в поезд с соответствующими указаниями проводнице. Следом за мной стоял курсант военного училища, к которому прижималась зареванная блондинка в коротком пальтишке, несмотря на уже холодный ноябрь, и кричал:
– Я тоже солдат, я курсант, если я не вернусь, то меня выгонят из училища. Я же тоже солдат, Родину защищаю.
– Лезь, – быстро бросил начальник поезда.
Курсант вскочил в вагон. Блондинка висела у него на руке.
– А ее ты куда тащишь? – рявкнул начальник поезда.
– Жена…
– Завтрашним приедет! – отрезал начальник в фуражке и стал опускать мосток.
Мы оплатили проезд плацкартом, и начальник поезда сдал нас с рук на руки одной из проводниц. Женщина лет сорока кудахтала вокруг нас, сетуя, что у нее совсем нет свободных мест в плацкарте.
[1] [2] [3] [4]