2.Труд (1)

Дезорганизация, вызванная "контролем над производством", и нежелание превратить его в систему самоуправления, побуждают Ленина перейти к национализации всех средств производства. Происходит переворот, значение которого, может быть, оценено лишь десятилетия спустя. Совершается эксперимент, исхода которого не знали авторы. "Рабочий класс для Лениных, – писал Горький, – то же, что для металлистов руда. Возможно ли при всех данных условиях – отлить из этой руды социалистическое государство? По-видимому невозможно, однако – отчего не попробовать? Чем рискует Ленин, если опыт не удастся?"5 На второй вопрос М. Горького ответить легко – Ленин не рисковал ничем. На первый вопрос: можно ли "отлить из этой руды социалистическое государство" – ответ менее однозначен. Он требует прежде всего определения понятия "социалистического государства". Бесспорно, Горький в 1917 г. имел в виду нечто иное, чем Ленин. Бесспорно и то, что "из этой руды" – из российского рабочего класса, затем из крестьянства – было "отлито" государство неизвестного ранее типа, называющее себя социалистическим. Советская история свидетельствует также о том, что в ходе "плавки" из имевшейся "руды" был создан новый материал. В процессе плавки", потом будут говорить "перековки", важнейшее значение сыграла национализация средств производства. Обобществление, огосударствление фабрик, заводов, железных дорог, мелких предприятий, торговли родило новое отношение к труду. Теоретически все становится "нашим", общим". Как выразился Ленин: "Происходит величайшая в истории человечества смена труда подневольного трудом на себя".6 Практически все принадлежит государству.

Возникает конфликт: рабочие ждут от государства улучшения своего положения, государство требует от рабочих самопожертвования, новых и новых усилий, поскольку они работают на социализм, т. е. на себя. Разочарованы обе стороны. Рабочие – ибо их положение после октябрьского переворота резко ухудшилось. Государство – ибо рабочие не оправдали его надежд. Ленин знал, чего он хотел: "Коммунистический труд… есть бесплатный труд на пользу общества… труд добровольный, труд вне нормы, труд даваемый без расчета на вознаграждение…"7 Русские рабочие оказались, как быстро понял Ленин, недостаточно зрелыми, недостаточно сознательными – они отказывались работать бесплатно. Вождь революции приходит к выводу, что рабочие не хотят работать, не умеют работать.

Даются разные "научные" объяснения причин нежелания работать: по Ленину – наряду с несознательностью, недостаточной зрелостью пролетариата, важное значение имела пресловутая "русская лень" – "русский человек это плохой работник по сравнению с передовыми странами…"8; по Троцкому – "человек, как правило старается избежать работы. Ему не присуще усердие…"9

В годы пятилеток родилась формула замечательно выражавшая отношения между руководителями и руководимыми: не можешь – научим, не хочешь – заставим. Открытие насилия, как средства решения всех трудностей, происходит раньше – в первый же день революции. В марте-апреле 1918 г. Ленин приходит к выводу, что необходимо применить насилие по отношению и к рабочему классу, что необходимо заставить его работать и научить работать. "Дисциплина" становится волшебным словом, чудодейственным ключом. Вождь партии и государства говорит весной 1918 г. о "железной дисциплине", о "беспрекословном повиновении воле одного лица, советского руководителя, во время труда".10 Воспитание "новой дисциплины" объявляется "новой формой классовой борьбы в переходный период"11 – т. е. "классовой борьбой" с пролетариатом, нежелающим работать в новых условиях. Идеолог "рабочей революции" В. Махайский, беспощадно критикуя "ленинский социализм", как обман пролетариата, указывал на то, что "без принуждения нельзя заставить раба прилежно работать на своего эксплуататора. Голодный не станет добровольно носить на своей спине сытых паразитов".12 Руководители коммунистической партии великолепно это понимали: призывы к дисциплине, законодательно оформленные в апреле 1918 г. декретом о трудовой дисциплине, стали исходным пунктом для создания теоретического оправдания необходимости принудительного труда.

Ленин, убедившись, что бесплатный коммунистический труд пока недостижим, излагает новую концепцию труда в переходный период, при социализме: "Социализм предполагает работу без помощи капиталистов, общественный труд при строжайшем учете, контроле и надзоре со стороны организованного авангарда… Причем должны определяться и мера труда, и его вознаграждение".13 Партия, "организованный авангард", должна контролировать, надзирать, определять норму и оплату труда. Троцкий, в полном согласии с концепцией Ленина, дополняет ее откровенным определением принудительного труда: "Мы идем к типу труда, социально регулируемого на базе экономического плана, обязательного для всей страны, т. е. принудительного для каждого рабочего. Это – основа социализма…"14 Совершенно согласен с Лениным и Троцким Николай Бухарин: "… С точки зрения пролетариата, как раз во имя действительной, а не фиктивной, свободы рабочего класса необходимо уничтожение так называемой "свободы труда"." /подч. автором/. Ибо последняя не мирится с правильно организованным "плановым" хозяйством и таким же распределением рабочих сил. Следовательно, режим трудовой повинности и государственного распределения рабочих рук при диктатуре пролетариата выражает уже сравнительно высокую степень организованности всего аппарата и прочности пролетарской власти вообще".15 Вожди октябрьского переворота правильно оценили значение принудительного труда, его связь с планированием и прочностью власти. Полвека спустя советские юристы назвали важнейшими элементами "социалистической организации труда": "планомерное привлечение граждан к труду и распределение их между отдельными отраслями, отдельными предприятиями, подготовка кадров, регулирование заработной платы, обеспечение социалистической организации производства, охраны и дисциплины труда…"16

На заре революции вожди партии пришли к выводу, что принудительный труд на основе железной дисциплины является не временной мерой, обусловленной чрезвычайными обстоятельствами революционной ломки, но "закономерностью" социалистического строительства. Анонимный автор статьи в правительственной газете Известия в 1919 г., выражая распространенные в партийном руководстве взгляды, настаивал: "Политическая диктатура пролетариата требует и экономической диктатуры… Необходимо ввести дисциплину на каждом предприятии и назначить диктатора… Без таких мер, как сдельная работа, премии, штрафы, увольнения и диктаторские меры специалиста-администратора, экономика страны… не будет восстановлена…"17 В 80-е годы, когда советское государство считало себя "супер-державой" и требовало "паритета" с США, экономические словари выделяют слово "дисциплина", как основу основ социалистической системы. Кроме статьи.дисциплина", в словарях имеются статьи: дисциплина государственная; дисциплина плановая; дисциплина производственная; дисциплина технологическая; дисциплина трудовая.18 Политический словарь Дополняет этот набор термином: дисциплина нравственная.19

Наиболее удачная формула отношения к труду, как идеологической категории, сочетающей общественно полезную деятельность с воспитательной функцией, была предложена председателем ВЧК Дзержинским. Излагая в феврале 1919 г. цели концентрационных лагерей, действовавших уже более полугода, Дзержинский предлагал "оставить эти концентрационные лагеря для использования труда арестованных, для господ проживающих без занятий, для тех, кто не может работать без известного принуждения… за недобросовестное отношение к делу, за нерадение, за опоздание и т. д." Председатель ВЧК чеканит формулу: "Предлагается создать школу труда…"20 Концентрационный лагерь – высшая форма принудительного труда – должен был вызывать страх у тех, кто не был арестован, учить работать тех, кто был арестован.

Сталинский гимн "труду в СССР" на воротах советских лагерей, восхваление воспитательных достоинств труда в сегодняшних советских лагерях, свидетельствуют о неизменности отношения к трудовой деятельности в Советском Союзе.

Вписанный в первую же советскую конституцию закон -"кто не работает, тот не ест" – не был так однозначен, как могло бы казаться. Революция, перевернувшая социальную пирамиду России, узаконила новую иерархию так же и в трудовой деятельности. Работа перестала равняться работе. Было необходимо работать, но вид труда определял положение человека в новом мире. Конституция прежде всего отнесла крестьянский труд к низшему разряду человеческой деятельности по сравнению с промышленным трудом: первый был индивидуальным, порождал мелкую буржуазию, второй -коллективным, порождавшим класс, которому предназначалось будущее. Иерархия труда была отражена в конституционных правах: во время выборов в советы голос одного рабочего равнялся пяти голосам крестьян; значительная группа крестьян, "использовавших наемный труд", вообще лишалась права голоса. Торговля, объявленная непродуктивным трудом, была ненужной, вредной деятельностью – пережитком капиталистических отношений. Частная торговля была ликвидирована, торговцы лишены права голоса, готовилась замена государственной торговли, существовавшей в годы военного коммунизма только на бумаге, социалистическим распределением.

Частная торговля, разрешенная в годы НЭПа, оставалась малопочтенным занятием, допущенным из милости в социалистическую систему буржуазным элементом. Уголовный кодекс делал границу между разрешенной "торговлей" и строго наказуемой "спекуляцией" чрезвычайно зыбкой, неопределенной. Слово "нэпман", определявшее всех представителей "частного сектора", было синонимом замаскировавшегося врага, который будет неминуемо разоблачен. Минуло семь десятилетий после революции, но отношение к торговле, к сектору обслуживания остается прежним: это труд низшей категории, обязательно ассоциирующийся с обманом, воровством, коррупцией.

Период НЭПа был временем испытания, сравнения двух систем: государственного сектора и частного сектора. Несмотря на все административные и финансовые препятствия, воздвигаемые на пути развития частных предприятий (прежде всего сельского хозяйства, но также небольших фабрик, иностранных концессий, магазинов и т. п.), их успех не вызывал сомнений и в значительной степени способствовал восстановлению страны. Экономический успех частного сектора подчеркивал его идеологический вред. Сохраняя и развивая капиталистические отношения в государстве, приступившем к строительству социализма, частники задерживали приход к цели, мешали воспитанию нового человека.

Возвращение к системе военного коммунизма, но в значительно усовершенствованном виде, стало неизбежным. Сталин дает сигнал к второму "большому прыжку" в конце двадцатых годов.

Период "реконструкции", как называли годы первых пятилеток и коллективизации, создает благоприятные условия для выработки советской модели народного хозяйства с особым, советским отношением к труду. Гигантские армии малоквалифицированных, часто неквалифицированных рабочих (в большинстве своем вчерашних крестьян) используются для сооружения гигантских комбинатов, заводов, плотин, железных дорог. Трудовая деятельность носит преимущественно экстенсивный характер, позволяющий успешно использовать стратегию "больших батальонов". Индустриализация становится войной, в которой масса, толпа, под водительством комиссаров – представителей партии, использующих, строго контролируя, техников, совершает подвиги, неудержимо продвигаясь вперед. Каждый построенный завод, каждый кубометр бетона или километр железнодорожной дороги, изображаются как выигранные битвы войны, победа в которой неизбежна.
[1] [2] [3] [4]