ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПАДЕНИЕ (3)

   Кнопс правильно рассудил. Требон не торопился посылать ему подмогу;  он бы не возражал, если бы помощь пришла очень поздно или совсем  поздно.  Но то, что в дело вмешались люди Маллука, резко  меняло  положение.  Это  уже чересчур. Если туземные солдаты осмелятся поднять руку на людей Нерона, то куда это приведет? То, что с чернью будет  канитель,  можно  было  заранее предвидеть. Но чернь хлопнешь по башке - и все  опять  спокойно.  Если  же солдаты, если чиновники Маллука начнут бунтовать, то  это  уже  нетерпимо, это надо немедленно  пресечь.  Он  забыл,  что  сам  довел  до  этого,  он чувствовал полную  солидарность  с  Кнопсом.  В  гневе,  бряцая  и  звеня, отправился он требовать ответа у царя Маллука.

   У Маллука он встретил и верховного жреца Шарбиля. Шарбиль уже несколько раз за последние недели,  когда  власть  Нерона  начала  явно  колебаться, разъяснял царю, и не только намеками, но и в недвусмысленных  словах,  что пора бы предложить Цейону обмен - выдать ему Нерона,  а  за  это  получить гарантию сохранения "статус  кво".  Но  у  Маллука,  араба,  были  твердые взгляды на святость гостеприимства, и он теперь с таким же достоинством  и неподвижностью пропускал мимо ушей слова  своего  жреца,  как  в  ночь  на пятнадцатое мая слушал - не слыша - его намеки. В последние дни,  впрочем, стало казаться, что порядочность его будет вознаграждена и в  политическом отношении. Были получены достоверные вести с крайнего Востока о  том,  что Артабан одержал решительную победу над своим противником  Пакором.  А  как только  великий  царь  парфянский  получит  возможность  перебросить  на  свою западную границу достаточное  количество  войск,  римские  генералы,  даже после вступления на престол Домициана, трижды подумают, прежде чем перейти со своей армией Евфрат. Следовательно, они хорошо сделали,  что  сохраняли верность  Нерону  и  не  предприняли  никаких  поспешных  шагов.  И   вот, бессмысленное бегство Нерона сразу  разрушило  все  надежды.  После  такой стихийной вспышки народного гнева Нерона нельзя было ни на  минуту  больше оставлять в пределах Междуречья.

   Кое-что, впрочем, можно было извлечь и из этой вспышки народного гнева. То, что гнев этот прежде всего обратился против  Кнопса,  дало  Маллуку  и Шарбилю желанную возможность задержать этого человека. Он был теперь в  их руках, и это было хорошо. Ибо если Артабан одержит на крайнем Востоке - на что  теперь  есть  виды  -  окончательную  победу,   то   Рим   при   всех обстоятельствах,  прежде  чем  пойти   походом   через   Евфрат,   поведет переговоры,  и  тогда,  чтобы  доказать  свою  добрую  волю,  можно  будет предложить Риму на худой конец нероновского канцлера. Так как дело  шло  о презренном рабе, то царь Маллук, как  ни  нерушимы  были  его  взгляды  на гостеприимство, не возражал.

   Все эти вопросы царь и жрец  как  раз  обсуждали,  когда  со  звоном  и бряцанием вошел Требон. После трусливого бегства мошенника  Теренция  царь Маллук и жрец Шарбиль чувствовали себя с его ставленниками очень  уверенно и поэтому с еще большей неподвижностью и важностью,  чем  обычно,  приняли шумливого, разгневанного фельдмаршала.

   На жалобу Требона Шарбиль ответил,  что  офицер,  арестовавший  Кнопса, действовал не самочинно, а с ведома и по поручению правительства. Понятно, что население Эдессы взбунтовалось против алчности и произвола Кнопса, что оно не пожелало больше терпеть издевательств  после  того,  как  император Нерон бегством своим обрек своих чиновников на произвол судьбы.

   Только теперь понял Требон, в какой степени его  собственное  положение становилось угрожающим после бегства Нерона. Он был человеком горячим,  но в то же время и  в  достаточной  мере  солдатом,  чтобы  мгновенно  учесть военные шансы. И тут он понял, что в уличном бою  с  населением  Эдессы  и войсками Маллука у него нет никаких видов на победу.

   - Если вы так думаете, - вызывающе ответил он жрецу, в  душе,  впрочем, готовый на  уступки,  -  то  вы  в  конце  концов  и  меня  можете  велеть арестовать.

   Старец промолчал и, как показалось Требону, усмехнувшись, повернул свою птичью голову к Маллуку. Царь же в первый раз с тех пор, как вошел Требон, открыл рот и сказал:

   - Не бойся, капитан. Мы тебя не арестуем.

   Он произнес это глубоким голосом, спокойно, без  насмешки.  Но  Требону показалось, что его ударили по голове. Больше всего потрясло его, что царь не назвал его "маршалом", а сказал "капитан". Проще и  лучше  нельзя  было поставить вещи обратно на свои места. В ту  же  минуту,  как  царь  Маллук назвал его капитаном, Требон сразу превратился из всесильного фельдмаршала в рядового провинциального офицера, точно так  же,  как  император  Нерон, бежав, сразу стал снова рабом, каким и был по рождению; Маллук же  родился царем. Требон не дерзнул возмутиться, он чуть было  даже  не  поблагодарил царя. Он смолчал.

   После короткой паузы Шарбиль дал разъяснение  к  словам  Маллука.  Царь Эдессы, пояснил он, предоставляет  капитану  Требону  возможность  стянуть свои войска в цитадель и дает ему на это три часа сроку. Царь не хотел бы, чтобы Требона постигла та же участь, что и Кнопса. Поэтому  пусть  капитан использует предоставленный ему срок.

   Согнувшись, подавленный, сбитый с толку,  кляня  и  подчиняясь,  Требон удалился.

10. ПРОЩАНИЕ С ЭДЕССОЙ

   Единственный человек в Эдессе, не усмотревший в  бегстве  Нерона  краха его режима, был Варрон. Успехи Артабана на крайнем Востоке вновь  разожгли его почти угасшие надежды, и Варрон никак не хотел  признать  того  факта, что идиотская выходка "создания" уничтожила все те  преимущества,  которые давала делу Нерону победа Артабана. Наоборот, он считал выгодным временное исчезновение Нерона, так как попутно навсегда сбрасывались со счетов Кнопс и Требон.

   Он и не думал принимать всерьез  мятеж  в  Эдессе.  Как  только  победа Артабана станет  общеизвестным  фактом,  можно  будет  без  всякого  труда убедить население, будто  Нерон  вовсе  не  бежал,  а  лишь  отправился  к великому царю Артабану, чтобы обсудить с  ним,  как  использовать  крупную победу на Востоке для нанесения такого же решительного удара на Западе. Размышляя вслух, он шагал взад и вперед перед молча  сидевшей  Марцией. Он подошел к ней вплотную, взял в руки ее светлую голову, бережно  отогнул ее назад, сам откинул голову, чтобы лучше видеть.

   - Ты не напрасно отдала себя "созданию", - уверял он ее, - сбудется все же то, что я пообещал тебе: ты вступишь на Палатин.

   Приспособляясь к изменившемуся положению,  он  мысленно  уже  переносил центр тяжести своего предприятия из Эдессы в Ктесифон, столицу Артабана, и оттуда, из Ктесифона, оно представлялось  ему  в  новом  свете,  принимало огромные масштабы, расцветало.

   Да, излагал он Марции свои  планы,  он  покинет  теперь  эту  нищенскую Эдессу и перенесет свою резиденцию в Ктесифон. Не потому, что он чувствует себя в Эдессе в опасности, как какой-нибудь Кнопс или Требон; дело в  том, что ему теперь нужно, наконец, связаться лично с Артабаном. В сущности,  - упущение, что он не устроил уж давно  встречи  с  Артабаном,  чтобы  лично обсудить с ним ряд вопросов. Ведешь переговоры с послами, с министрами,  а о личности самого царя имеешь самое смутное представление, не знаешь  даже черт его лица. Варрон хочет видеть царя Артабана. Он рассчитывает  открыть царю глаза на многое и дать ему несколько полезных советов.

   Что касается "создания", то оно, вероятно, блуждает где-нибудь в степи. Более точных сведений пока  получить  не  удалось,  но  такой  малый,  как Теренций, не пропадет, он для этого слишком ничтожен; о таком  ничтожестве даже боги забывают, а Варрон слишком уверен в своей звезде, чтобы хоть  на минуту допустить возможность гибели "создания". Несомненно, наш  Теренций, поскитавшись по свету, очутится целым  и  невредимым  при  дворе  великого царя. Хорошо будет, если Варрон сможет его там встретить лично и несколько серьезнее заняться им.

   Да, бегство Нерона, нагнавшее панику на  всех  его  приверженцев,  его, Варрона, лишь подстегнуло. Он немедленно  принялся  за  подготовку  своего переселения ко двору великого царя. Он  не  хотел,  чтобы  отъезд  его  из Эдессы мог быть истолкован как бегство. Он явился к  царю  Маллуку,  желая перед тем, как покинуть Эдессу, открыто и спокойно поговорить с ним.

   Это было смело. Как  оптимистически  ни  смотрел  Варрон  на  все  свое предприятие в целом, он видел опасности, кроющиеся в  отдельных  моментах. Возможно, что царь Маллук захочет задержать его как объект для обмена  при переговорах с Римом. Но с этой опасностью Варрон считаться не мог.  Он  не мог появиться при дворе Артабана как беглец.  Он  должен  был  оставить  в Эдессе ясную ситуацию.

   И вот они снова сидят втроем - Маллук, Шарбиль, он - в покое с журчащим фонтаном. Говорят, как полагается, о безразличном, и ни Варрон, ни они  не упоминают о том, что  их  больше  всего  тревожит,  -  о  бегстве  Нерона. Наконец, выждав полагающийся срок, Варрон начал:

   - Я прошу моего двоюродного брата и великого царя дать мне отпуск.  То, что император удалился, заставляет также  и  меня  покинуть  на  некоторое время Эдессу.

   Долгое  было  молчание.  Шарбиль  смотрел  на  царя,  ждал,  пока   тот заговорит. Царь наконец сказал, и  это  прозвучало  скорее  печально,  чем иронически:

   - Ты называешь это - "удалился", брат мой?

   А Шарбиль прибавил высоким, злым старческим голосом:

   - Нам было  бы  желательно,  чтобы  это  "удаление"  произошло  не  так стремительно и чтобы мы, так долго  предоставлявшие  императору  охрану  и гостеприимство, заблаговременно были оповещены о его намерениях. Не мешает принять меры предосторожности, чтобы в будущем нас  не  застигли  врасплох внезапные решения западных людей.
[1] [2] [3] [4]