УЛИЦА ФРЕТА 16
УЛИЦА ФРЕТА 16
Дом No 16 на улице Фрета, в котором родилась Мария Склодовская-Кюри, стоял один, почти не поврежденным, в самом сердце разрушенного Старого Мяста. Будто заколдованный, защищенный высшей властью, более сильной, чем немецкие снаряды, разрушавшие старые, добротные дома в Старом Мясте.
Но дом этот был не только исторической достопримечательностью: он сыграл важную роль и в наше жестокое время. Он был теперь не просто памятным для научного мира местом, а памятником славы борцов. Здесь находился штаб Армии Людовой. Отсюда командование руководило боевыми действиями, отсюда тянулись нити ко всем позициям, ко всем повстанцам и ко всем тем, кто связал свою судьбу с судьбой восстания.
Дом этот стал и могилой штаба. Было это 26 августа. Днем появились в небе самолеты. Как всегда свист падающих бомб действовал на нервы сильнее, чем сами взрывы, но на сей раз, видно, были сброшены тяжелые бомбы и в таком количестве, что все на земле пришло в движение. Даже в глубоких подвалах люди не могли устоять на месте и вынуждены были держаться друг за дружку.
Немецкие летчики целились в дом на Фрета, 16. Дом был полностью разрушен, и под его обломками были похоронены десятки жителей и почти весь штаб Армии Людовой, который собрался как раз в это время там.
Уничтожение дома No 16 на улице Фрета и гибель штаба потрясли население столицы и были жестоким ударом для армии. Конечно, еще до этого было ясно, что дни Старого Мяста сочтены. Мы видели, что ряды наши редеют, а жертв становится все больше. Небольшая территория была густо населена - к местным жителям прибавились беженцы со всех концов Варшавы - и служила прекрасной мишенью для врага. Каждый немецкий снаряд попадал в цель. Боеприпасы кончились, запасы воды и продуктов были ничтожны, поэтому не было никакого смысла держаться на этом острове смерти, каким стало Старе Място. Но нам некуда было отступать, и только безысходность заставляла нас оставаться здесь. Гибель штаба на улице Фрета была новым доказательством того, что иссякают последние силы. Правда, место погибших членов штаба заняли активисты и офицеры, но военная организация была в сущности подорвана.
Командование Армии Людовой и Армии Краевой пыталось 26 и 27 августа организовать планомерное отступление из Старого Мяста. Мы продолжали удерживать свои позиции только для того, чтобы выиграть время: никакого другого смысла в этом уже не было.
Все наши мысли были заняты поисками выхода. Это стало нашим единственным стремлением, и каждая искра надежды на успех была как удар током. В тот момент мы не думали, что исход из Старого Мяста - только минутное счастье и что "рай" где-то "там" очень скоро тоже станет адом. Мы не в состоянии были думать об этом. В минуты отчаяния иллюзия может поднять дух, как и реальная удача.
Исход из "Старувки" (Старого Мяста) - это было магическое слово, державшее в напряжении бойцов и жителей, надеявшихся выйти вместе с нами. Об этом говорилось шепотом, из уст в уста по секрету передавались слухи, но толком никто ничего не знал. Мучила мысль: сможем ли выбраться их этих развалин?
Не покончат ли с нами немцы раньше, чем мы успеем уйти?
В развалинах дома на Фрета, 16, среди трупов, которые мы откопали, мы нашли тело Анатоля (Менаше) Матывецкого, которого все знали как поручика Настека (после освобождения польское правительство присвоило ему чин майора).
С именем Настека связана целая глава в истории революционной борьбы до войны и подпольной деятельности во время войны. Он был активным деятелем ППР. Он достоин того, чтобы рассказать о нем подробнее.
Человек с горячим еврейским сердцем, Настек не мог ограничиться лишь работой в польском подполье. Его беспокоила судьба евреев, скрывавшихся на арийской стороне. Десяткам евреев помог он, обеспечивая их всем необходимым.
Он был активным деятелем Еврейского национального комитета. Все его встречи с доктором Берманом и Ицхаком Цукерманом были связаны с планами помощи уцелевшим евреям. Он интересовался жизнью в Эрец-Исраэль и всем, что происходит там.
Когда началось восстание, Настек был назначен офицером разведки при штабе Армии Людовой. Но занятый делами восстания, он не забыл и уцелевшей группы Еврейской Боевой Организации. Его тянуло к нам. В свободные минуты он забегал к нам. Он сблизился с нами, и мы полюбили его.
Когда 26 августа мы отыскали его тело, наша группа отдала ему последние почести. Мы похоронили его на временном кладбище во дворе возле рынка на Свентоерской. Мы рыли могилу, а над нами свистели снаряды. И нам приходилось бросать работу и ложиться на землю. Потом мы поднимались и принимались вновь копать. Нам казалось, что мы копаем могилу самим себе. К несчастью, земля была твердой, как камень, да и лопаты никуда не годились. Трудно было копать ими даже в минуты затишья. А время не ждет - и хоть рой землю руками!
Мы оставили Зигмунда охранять тело, а я и Марек пошли за кирками. На обратном пути нас задержал на углу улицы Свентоерской офицер связи и приказал немедленно вернуться на позицию: немцы пошли в атаку, и у нас не хватает людей. Вместо нас он послал к Зигмунду с кирками группу венгерских евреев, не принимавших участия в боях, а лишь помогавших нам. Через несколько часов, когда я вернулся с позиции, я нашел лишь могилу поручика Настека.