На свои деньги "ч">

В БУНКЕРЕ НА УЛИЦЕ МИЛА, 1А

[1] [2]

В БУНКЕРЕ НА УЛИЦЕ МИЛА, 1А

Бункер на улице Мила, 18, был разветвленным подземным убежищем с пещерами и потайными закутками. Хозяева его "чемпы" - люди преступного мира, воры, грабители, разбойники. Главарь шайки - Самуил Ашер, пузатый, с красным затылком, острый на язык, - был большим богачом. За долгие годы легких заработков, накопив немалое богатство, он со своими "дружниками" выстроили под развалинами трех больших домов это знаменитое убежище.

На свои деньги "чемпы" смогли оборудовать убежище по всем правилам: электроосвещение, водопровод, кухня, а главное - огромные запасы продуктов. Да и замаскирован этот бункер был лучше других, ибо он находился не под еще стоящим домом, а под развалинами.

Бункер был просторный. Выйдя из своего угла, человек мог заблудиться в поисках дороги обратно. В узком, длинном коридоре, соединявшем все подвалы, можно было передвигаться во весь рост. Во всех других местах приходилось двигаться ползком или согнувшись.

Позднее, когда уже прекратилась подача электричества, мы двигались в темноте ощупью, спотыкались, падали, валялись в грязи, пока находили кухню или кран. Иногда нужное место было в двух шагах, но мы не могли найти его.

Все эти подвалы и дыры, в которых прятались евреи, имели свои прозвища, служившие адресом и помогавшие ориентироваться в бункере. Названия этих закоулков были весьма характерны: "Треблинка", "Травники", "Понятов", "Пяски" и т.д. - все печально известные имена лагерей смерти, которые разными путями приводили к гибели: в одном людей удушали газом, в другом еще некоторое время мучили и пытали. Названия давались подвалам и закуткам не зря: они специально подбирались.

Чтобы понять, что такое Треблинка, достаточно было пробыть несколько минут в подвале, носившем это имя. Люди лежали здесь, стиснутые, на вонючих подстилках. Если кто-то хотел повернуться на другой бок, он должен был поднять соседей. И это причиняло страдания всем. Жара доходила до 60-70°, все обливались потом. Непрерывно вытирали полотенцем полуголые тела. "Треблинка" находилась около кухни, где готовили пищу для всех обитателей бункера, и потому температура там была чуть не как в плавильной печи.

В разных подвалах температура была различной. Например, в "Травниках" и "Понятове" температура воздуха была умеренной. Страшно было в "Пясках", которые, собственно, представляли собой дыру полную земли и песка. Некогда здесь, видимо, был погреб, но когда дом обвалился, балки нависли низко над землей, и люди вползали в эту дыру, распластавшись на земле, как хлеба в печи. Обитатели этой темной дыры, в которой даже спичка не зажигалась, уже не помнили, что такое сидячее положение. Если кто-нибудь, забывшись, чуть поднимался, удар по голове напоминал ему, где он находится. Над всеми этими лабиринтами, пещерами и укрытиями властвовал главарь шайки Ашер, и его слово было здесь законом. Он довольно справедливо руководил распределением продуктов и следил, чтобы люди регулярно менялись местами, дабы не приходилось одним и тем же все время быть в худших, а другим - в лучших условиях.

Из боевой организации первым вошло в этот бункер наше командование. Хозяева приняли наших хорошо. Главарь шайки сказал тогда: "Мы будем с вами делиться всем, что у нас есть, и поможем вам, чем сможем". Когда большая часть наших баз была уничтожена, в бункер на Мила, 18, потянулись другие боевые группы, и всех принимали здесь как желанных гостей. Постепенно здесь собралось около ста бойцов. Бункер этот стал потом единственной базой нашей боевой организации.

Вместе с нами стали приходить в бункер и евреи, которые вынуждены были покинуть свои сгоревшие убежища. Мест уже не было, но принимали всех. Придерживались правила: пусть каждый, кто знает местонахождения бункера, останется в нем.

В бункере становилось все теснее. Люди заполнили и длинный коридор, лежали на земле, и проходящие спотыкались о них в темноте. Было грязно, люди завшивели. У единственного крана стояла длинная очередь, капля за каплей текла вода, и люди теряли терпение, дожидаясь, пока наполнится посуда стоящего впереди. И в уборную выстраивалась длинная очередь. Тут трудно было заставить людей соблюдать правила гигиены.

Людей становилось все больше - а паек уменьшался. Голод усиливался. Детишки не понимали ужаса нашего положения и громко просили есть. Их плач и крики могли выдать всех нас, но нам нечем было успокоить детей. Хлеба и картошки уже не было. Были, правда, мука, горох и крупа. Но как печь и варить, не ставя под угрозу безопасность всех обитателей бункера? Ночь была слишком коротка, чтобы успеть приготовить еду для сотен ртов: начинали варить в 10 вечера и продолжали всю ночь. Но в б утра всегда обнаруживалось, что половина обитателей бункера осталась без еды. Мы вынуждены были гасить огонь, чтобы дым не выдал нас. Не получившие свой паек не намного были голоднее тех, кому удавалось проглотить порцию жидкого супа. Им не оставалось ничего другого, как ждать следующей ночи - последние теперь становились первыми в очереди. В эту ночь завидовали им вчерашние счастливчики. Но труднее всего было нашим бойцам: они не всегда были на месте. Когда спускалась ночь, они уходили на задания. И случалось, товарищи по 2-3 суток не имели крошки во рту.

Голод ослаблял физически и угнетал морально. Апатия и равнодушие охватывали людей. Реакция на взрывы или приближающиеся шаги врагов была просто выражением инстинкта. Многие в душе молили об одном: будь что будет, только бы скорее наступил конец. Каждый из нас был убежден, что он обречен: немцы сильнее нас, им некуда торопиться. Да и вести, просачивающиеся к нам о том, что немцы ежедневно находят убежища и укрытия и душат сидящих в них газами, усиливали сознание, что мучения наши лишь долгая прелюдия неминуемой гибели. Но и это сознание не могло вытравить в нас естественного желания выжить. Оно заставляло людей делать все ради спасения жизни. В минуты затишья, когда можно было предаться размышлениям, человек, естественно, становился апатичным. Но с приближением опасности или когда усиливались голод и жажда, начиналась отчаянная борьба за жизнь.

А голод делал свое. Все помыслы человека были направлены на одно: где раздобыть еду. Рыскали повсюду в поисках завалявшейся черствой корки или гнилой картофелины. С жадностью ели сырой горох и крупу. Люди поддерживали свое- существование иногда лишь тем, что несколько дней сосали один и тот же кусочек сахару. Одно время мы питались только маргарином. За каждый кусок хлеба дрались, вырывая его друг у друга. Но и в этих ужасных условиях люди не раз проявляли сочувствие к судьбе и нуждам ближнего.

Самым верным способом добывания пищи был выход на "шабер" (Идти на "шабер" - значило в гетто воровать, стащить что-нибудь из покинутого имущества.). Этим занималась группа, которой руководил один из "чемпов". Им были известны все уголки и закоулки гетто. У них хватало мужества ставить на карту свою жизнь ради того, чтобы раздобыть пищу. Они рыскали по еще не сгоревшим домам и забирали все, что можно было употребить в пищу. В бункере их ждали с нетерпением: все кормились плодами их "трудов". Иногда добыча была богатой, часто бедной, но никогда они не возвращались с пустыми руками. Но сколько бы они ни приносили, удовлетворить всех было невозможно: слишком велики были потребности обитателей бункера.

Когда немцы стали обнаруживать бункеры и укрытия, группа, ходившая на "шабер", высылала вперед разведчиков, которые должны были доносить о бункерах, обнаруженных и уничтоженных немцами, чтобы наши "добытчики" первыми могли добраться до этих убежищ и подобрать остатки продуктов. Многие из обитателей гетто рвались в эти бункеры, отравленные газами, чтобы поживиться продуктами, оставшимися от погибших или еще агонизирующих жертв. Брали все, что могло поддержать существование.

Конечно, совесть мучила людей, бродивших среди мертвецов, не с легким сердцем протягивали живые руку, чтобы взять то, чем не успели воспользоваться погибшие. Каждый, набрасывавшийся на эту добычу, знал, что, так же как он сегодня использовал оставшееся от убитых, так завтра другие используют оставшееся после него. Но и это сознание не могло удержать людей от стремления выжить - спастись от голодной смерти - пусть хоть на день, на два.

Действительно, не раз случалось, что люди, только вчера обобравшие бункер, который немцы забросали газовыми бомбами, не успели воспользоваться своей добычей. Не проходило и дня, как другие уже забирали ее у них, мертвых. Были и такие, которые погибали по дороге с добычей в руках. Во время перестрелки метались они между языками пламени в развалинах, перелезая через заборы, ступая по трупам, залезая в какие-то дыры, но не расставались с добытым в бункерах "добром". Иногда по ночам среди рыцарей "шабера" возникала паника: это появлялись бойцы нашей организации. С оружием, в касках они издали выглядели, как немцы. Но и в этой панике никто не бросал добытого: они упрямо рвались донести добычу до места.

Были и такие, которые искали в бункерах не только необходимое для пропитания. И в эти страшные дни, когда вещи потеряли свою ценность, находились единицы, которые не брезгали шарить по карманам убитых, ища золото или валюту. Были и такие, которые снимали с мертвецов часы и кольца, ботинки и сапоги и тут же надевали их. Но недолго суждено было им пользоваться всем этим...

Здесь, на улице Мила, 18, в этом средоточии мучений и страданий, где говорили только шепотом или нервными жестами, среди приглушенных рыданий, во власти страха перед каждым новым известием, перед будущим - здесь, в этой юдоли печали, расположились и наши боевые подразделения и командование нашей организации.

Страдания евреев гетто были и нашими страданиями, и все же мы жили и другими заботами. Наши товарищи находились в тех же подвалах и щелях, нам приходилось постоянно заниматься дележом пищи и воды, жить в стремлении вдохнуть глоток воздуха, и все же мы отличались от других: и поведением и реакцией. Ссоры, личные счеты, страх перед собственной тенью - у одних; дружба, братство, забота о товарище, дисциплина, подчинение целям общества, у других.
[1] [2]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.