Против Сталина при Сталине (2)

[1] [2] [3]

примат инстинкта над разумом, предания над наукой

антиинтеллектуализм: "на дураках мир держится"

национализм, который, однако, легко оборачивается национальной изменой, антипатриотизмом. (Этот феномен часто наблюдался в ХХ в., случалось и мне видеть его воочию)

непризнание за людьми никаких прав, за исключением "права" быть послушным быдлом в руках неких избранных

Оба выделяемых генеральных направления легко прослеживаются через всю историю человечества. Либеральное учение слышится уже в речах Солона, Перикла и Демосфена, в проповедях пророка Исайи и апостола Павла, в лозунгах Гракхов и популяров начала римских гражданских войн. Умерев вместе с Катоном Утиченским и Цицероном, оно возрождается в рационалистических ересях и республиканских трактатах гуманистов, например Колюччо Солютати, а уже с XVII века закрепляется в освободительных движениях гёзов в Нидерландах и вигов в Англии, в философии Просвещения, в идеалах и декларациях Американской и Французской революции. В Лиге борьбы против войны и хлебных законов Кобдена и Брайта и Альянсе Социалистической Демократии Бакунина, и, наконец, в марксизме и Интернационалах.

Второе - реакционное - направление тоже известно от века, т.е. с начала времен, о которых мы имеет письменные свидетельства. Оно в апологетических текстах всего Древнего Востока, в христианской патристике (особенно у Тертуллиана). В императорском Риме реакционная литература еще словно стыдится оправдывать гнуснейшую политическую практику, зато расцветает полным цветом в Византии (Иоанн Дамаскин, Кекавмен). В Западной Европе их идеологические эквиваленты - Бернард Клервоский, доминиканцы, а затем иезуиты и другие герои контрреформации. Прямая ветвь развития от них идет к реакционерам XIX в. де Местру, Бональду, к реакционерам "конца века", все более приобретающим фашистский облик (черносотенство, нацизм, на новом этапе - фундаментализм и "Память").

Обрисованное разграничение крайне просто и ясно. Нужно, стало быть, твердо встать на сторону добра, правды, свободы и разума против зла, лжи, угнетения и мракобесия. Надо бороться с ними до полной победы, чем полнее тем лучше. Однако более тщательный анализ показывает странную закономерность. Когда силы добра, свободы и разума приближались к полной победе, они начинали зловеще приобретать черты своих врагов, иногда только по существу, с сохранением внешнего "левого" декорума, а иногда, если "перевертывание" длится достаточно долго, с постепенной идеологической перекраской в противоположные политические цвета. Например, что, казалось бы, более враждебно авторитарному деспотизму, чем популярское движение в консульстве Тиберия Гракха (139 г. до н.э.). Между тем, именно это движение в течение последующих 100 лет превратило гордую республику в гнусную цезаристскую деспотию, пролив при этом реки крови. Правда, еще долго (целые столетия!) тираны, стоявшие у власти в Римской империи, прятали свою деспотическую "праворадикальную" власть за республиканскими декорациями и лишь к моменту распада страны расхрабрились на принятие откровенно монархических внешних форм. Сходную эволюцию проделала практически все средневековые итальянские городские тираны, вначале выдвигавшиеся как борцы с патрициатом, затем - как "вожди народа" (capitano del popolo), и в конце концов приобретавшие титулы герцогов и роднившиеся со старой знатью (типичный пример: флорентийские Медичи).

В конце 40-х г.г. было уже совершенно ясно, что сталинский режим окончательно покидает идеологическую почву марксизма, с тем чтобы перекочевать на позиции нацизма и фашизма. Бурные националистические (в том числе крайне глупые приоритетческие), антисемитские, а затем и антимасонские выступления не оставляли в этом сомнений. Очевидно, фашистские тенденции устраивали Сталина больше, чем старый традиционный большевизм. Лежащим на поверхности объяснением этой тенденции было то, что к концу 40-х гг. все прежние козлы отпущения: буржуазия, помещики, попы, кулаки - свою роль до конца выполнили. Срочно нужны были новые враги, и легче всего было позаимствовать их у побежденного противника. Но в этом объяснении была лишь часть правды. Хотя она и помогла нам найти параллели между сталинским и гитлеровским режимами, но проблему не сняла.

Учитывая вышеприведенные исторические примеры, можно легко повторить известную фразу: "крайности сходятся". Но почему они сходятся? И почему именно на позициях рабства, а не на позициях свободы?

Возникла задача: применив марксистскую методологию, дать правильный анализ социальной и экономической структуры противостоящего нам общества. Для этого, однако, потребовалось дорабатывать марксистскую методологию, ибо для анализа тоталитарных систем она изначально приспособлена не была.

Всякое движение должно иметь классовые формы. Фашизм и нацизм явно не укладывались в представление об их буржуазной или хотя бы мелкобуржуазной природе, обычно даваемое в нашей официальной и официозной литературе. Решая поставленную задачу, мы убедились, что понятие о классовой структуре в социологии Маркса до крайности упрощенное. Это, видимо, оказалось следствием гегелевского влияния, требовавшего до предела обострить и упростить ("поляризовать") противоречия. С этой точки зрения, необходимой предпосылкой рассуждений являлась идея об "абсолютном обнищании" пролетариата, исчезновении всех промежуточных слоев между "60 семействами" и полностью обнищавшими пролетариями. Эта идея, во-первых, противоречила всеобщему закону усложнения любых биологических и социальных структур в связи с их развитием (еще в прошлом веке этот вопрос был предметом спора между Г. Спенсером и Н. Михайловским). Во-вторых, эта идея противоречила хорошо известным фактам.

Занимал нас и другой вопрос, обладающий решающей важностью. Классический марксизм придал огромное значение отношениям собственности при решении проблем классовых противоречий, одновременно умалив значение отношения к труду. Нам представилось, что это был шаг назад по сравнению с учением физиократов, деливших общество на производительные и непроизводительные (т.е. паразитические) классы. Действительно, можно ли считать организатора производства, капиталиста-функционера, как его называет Маркс, менеджера, как его называют сейчас на Западе, паразитом только на том основании, что он - человек небедный? Можно ли считать, что источник его доходов - прибавочная стоимость, а не необходимый продукт сложного труда, оплачиваемого высоко в силу его сложности и относительной редкости?

С другой стороны (и это сделалось краеугольным камнем нашей концепции), можно ли сравнивать социально-политическую роль рабочего класса - творца всех ценностей на Земле и люмпен-пролетариата - массы паразитов, вовсе ни в каком труде не заинтересованных? Роль люмпенов не игнорировалась классиками, но они говорили об этом слое вскользь, от случая к случаю, а между тем, социальное качество люмпенов и настоящих рабочих фактически противоположно. Рабочий класс и буржуазия равно являются необходимыми элементами капиталистического производства (особенно, если буржуа капиталист-функционер). Они борются между собой за долю общественного продукта, это вполне естественно: чем меньше достается одним, тем больше другим. Но оба класса заинтересованы в сохранении и приумножении производительных сил - больше будет чего делить! Люмпены же занимают некое внешнее положение по отношению к производственным силам. Их, например, не могут интересовать условия труда, в котором они не участвуют. Единственное, что может их привлекать - это ограбление, а при случае и порабощение производителей. Под этим углом зрения мы проанализировали (разумеется, лишь в самых общих чертах) весь ход истории. Везде обнаруживалась гигантская политическая роль деклассированных элементов, скажем, греческого охлоса или римского пролетариата. Мы обнаружили массу литературы по этому вопросу. Следствием изысканий явилось понимание, что с господством люмпенов органически связан деспотизм, так же как с господством феодальной аристократии - монархия и олигархия, с господством буржуазии парламентская демократия, а с властью рабочего класса - демократия социалистическая. Но что же собой представляет в социально-экономическом плане деспотизм, являющийся следствием охлократии?[2] Здесь ответ совершенно ясен: классовая форма господства люмпен-пролетариата тоталитарно-государственно-монополистическая система с внеэкономической формой принуждения. Весь образ жизни люмпенов - чисто паразитический. Они могут быть выходцами из любых общественных слоев, их отбросами именно в силу неспособности играть какую-либо роль, кроме преступной. Поэтому они являются очень удобным орудием в руках любого кровавого авантюриста. Их господство не может не быть террористическим. Из их среды легко вербуется бюрократия, причем не полезная часть ее, сведущая в производительных (спецы-управленцы) и производственных силах или других, например в общественных отношениях (юристы), а именно "номенклатурная" часть, которую сегодня можно бросить (используя терминологию К. Маркса) на внутренний грабеж - сбор податей и даней, завтра - на внешний грабеж - то же самое, только за пределами страны плюс собственно грабеж в прямом смысле слова. Казалось бы, не годятся люмпены на роли хранителей племенных верований и морали (жрецов и священников), чему вроде бы мешает их профессионально необходимая аморальность. Но на деле играть любую подобную роль представителям данного общественного слоя оказывалось вполне по плечу, опять таки в силу их профессиональной лживости.

Мы попытались проследить судьбу люмпенства в историческом прошлом.
[1] [2] [3]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.