Критика библии

Критика библии

Правительственная карета зачастила в Ворбург. «Высокий гость» и «одинокий еврей», как говорили обыватели села, затеяли что-то очень важное, сидят взаперти часами, секретничают. О чем? Жители Ворбурга не могли догадаться, что философ создает труд, которому суждено будет произвести переворот во взглядах на Библию.

Де Витт не всегда приезжал один. Иногда он брал с собой ученого Христиана Гюйгенса и адвоката Авраама Куфелера.

Пораженный исключительным дарованием философа, Гюйгенс писал своему брату Константину: «Спиноза в оптике — великий князь». От Гюйгенса не ускользнул и взлет мысли, проницательный и обобщающий ум Спинозы, но «Богословско-политический трактат» не вызвал у него никакого интереса. Аристократ по происхождению, Гюйгенс не был расположен к философии мыслителя-плебея, «еврея из Ворбурга», как он титуловал его в своей переписке с выдающимися учеными эпохи. И Спиноза не счел возможным откровенно изложить перед X. Гюйгенсом свои сокровенные мысли о природе, боге, Библии, истинном благе. Сердцем он понял, что различие в общественном положении является серьезным препятствием к установлению единомыслия по важнейшим проблемам этики и политики. Контакт между Спинозой и Гюйгенсом ограничивался лишь их общей заинтересованностью в оптике. Куфелер часто приезжал в Ворбург. Спиноза полюбил его и читал ему начальные страницы «Этики», доказанной в геометрическом порядке («Ethica ordine geometrico demonstrata»), В результате этих встреч Куфелер в 1684 году опубликовал свою «Пантософию» — первое произведение в XVII столетии, которое излагало и защищало основные положения спинозизма.

Спиноза ввел Куфелера в круг проблем «Богословско-политического трактата».

— Тому, кто решил подвергнуть Библию критике, — заметил Куфелер, — следует иметь ясное представление о боге. Ведь он главный предмет священного писания.

— Совершенно справедливо, — сказал Спиноза. — Я всегда высмеивал представления о небесном правителе и творце мира. Я отстаиваю принцип гармонии и единства мира. Природа — создающее начало и единственно реальная сила всего сущего. И никакое здравое основание не побуждает приписывать природе ограниченную мощь и силу и утверждать, что ее законы приноровлены только к известной сфере, а не ко всему.

— Следовательно, — пришел к выводу Куфелер, — кто утверждает, что бог делает что-нибудь вопреки законам природы, тот вынужден одновременно утверждать, что бог поступает вопреки своей природе.

— Нелепее этого ничего нет. — заявил Спиноза, — природа сохраняет вечный, прочный и неизменный порядок, ничего не совершается вопреки природе. Так можем ли мы мыслить о боге, как о законодателе или властелине, предписывающем людям законы? Конечно, нет. Бог, говорю я, только сообразно понятиям толпы и только вследствие дефекта в мышлении изображается как законодатель или властитель и называется справедливым, милосердным и прочее.

— Из всего этого вытекает, — умозаключил Куфелер, — что утверждения Библии о наличии божественных законов — выдумки богословов.

— Более того, — добавил Спиноза, — отсюда следует, что сама Библия никак не может быть боговдохновенным словом. Она — творение людей определенной эпохи и определенных представлений. Обожествлена она по тем же причинам, по которым закономерным явлениям природы приписывается сверхъестественное вмешательство, а именно: вследствие невежества толпы.

Спиноза не понял социальной сущности религии, не понял, что придавленность народных масс порождает и закрепляет веру в существование потустороннего мира «добра и блаженства». Религия, вера в бога, возникла как фантастическое, извращенное, превратное отражение в умах людей господствовавших над ними стихийных сил природы и общества. Классовый подход к религии был чужд мыслителю XVII века. И все же ссылка Спинозы «на невежество толпы» побудила критику сорвать божественный покров с Библии и доказать несостоятельность откровения. Только невежество и суеверие, хочет сказать Спиноза, считают Библию боговдохновенным писанием. На самом деле Библия — обычный человеческий документ, подлежащий разумному рассмотрению. Это Куфелер понял. И не только он один. Современники поняли, что Спиноза подрывал веру в святость основополагающей книги двух религий Востока и Запада.

— Теологи утверждают, — сказал Куфелер, — что слова Библии необычные, ибо пророки были преисполнены духом божиим. Но что такое дух божий? Объясните мне, пожалуйста, господин Спиноза.

— В Библии на древнееврейском языке, — ответил Спиноза, — дух божий обозначается словами «руах Элохим», или «руах Яхве». Слово «руах» истолковывается богословами как «дух». А на самом деле оно означает «ветер». «Руах Яхве нишба бой» (Исайя, глава 40, стих 7) означает: «Ветер Яхве веет на него»; «руах Элохим мрахепет ал пней хамаим» («Бытие», глава 1, стих 2) означает: «Ветер божий проносился над водою». Все, что людям времен Библии было непонятно или казалось необыкновенным, все это становилось в их представлениях божественным. Так, грозу называют в Писании «бранью божией», гром и молнию — «стрелами бога», «высочайшие горы» — «горы божии». В Псалтыре кедры называют божьими, подчеркивая их необыкновенную красоту... Богословы, которые приписывают пророкам дух божий, выдают пророков за людей необыкновенных, имеющих возможность непосредственно общаться с богом и проповедовать от его имени. Но посмотрите, — добавил Спиноза, — как выглядит бог в устах пророков. Библия учит, что бог создал человека по образу и подобию своему. Вчитываешься в слова Писания и приходишь к противоположному выводу. А именно: бог создан по образу и подобию человека. Образ бога в Библии, его поведение и действия находятся в полной зависимости от темперамента, воображения и воспитания того, кто от его имени пророчествует. Каков пророк — таков в его устах и бог. Михей, например, видел бога сидящим, а Даниил — в виде старца, накрытого белою одеждой. Иезекииль же — в виде огня, а те, которые находились при Христе, видели духа святого в виде нисходящего голубя, апостолы же — в виде огненных языков, и, наконец, Павел до своего обращения увидел его, как великий свет. Не удивительно, что священные книги приписывают богу руки, ноги, глаза, уши, душу и душевные движения: например, что он ревнив, милосерден, мстителен и т. п. Не удивительно также и то, что бога рисуют, как судью, сидящего на небесах, как бы на царском троне, а Христа — по правую сторону от него. Библейские пророки — люди невежественные; они обладали даром воображения, а не способностью познавания действительных причин и объективных законов развития природы. Поэтому их учение противоречит разуму и ничего общего с наукой не имеет.

Спиноза познакомил Куфелера с теми главами своего трактата, в которых неопровержимо доказано, что бог Библии — плод фантазии темных и необразованных людей, не способных разумно познать могущество и законы природы.

— Люди деревенские, — иронизировал философ, — лишенные всякого образования, даже наложницы, как Агарь — служанка Авраама, обладали даром прорицания. И это согласуется с опытом и разумом. В самом деле, кто более всего наделен воображением, тот менее способен к отвлеченному мышлению, и, наоборот, кто более всего наделен разумом и больше всего его поощряет, тот обладает способностью воображения более умеренно и более подчиняет ее, держит как бы в узде, дабы она не смешивалась с разумом. Библия, все ее построения и доводы, мифы и легенды, сказания и притчи сложились в древности, когда люди не были в состоянии объяснять явления природы, проследить их закономерности... Но между верой, или богословием, и философией нет никакой связи. Это теперь никто не может не увидеть. Ведь цель философии есть только истина, веры же — только повиновение и благочестие. Стало быть, — заключил Спиноза, — те, которые стараются искать мудрости и познания о материальных и духовных предметах в пророческих книгах, идут всецело по ложному пути.

— Какой смелый, точный и верный вывод! — воскликнул Куфелер. — Время и философия настоятельно требуют сказать об этом открыто, во всеуслышание.

— Скажу. И я мало забочусь о том, — добавил вольнодумец, — какой вой поднимут изуверы, которые всей душой ненавидят тех, кто посвящает себя истинной науке.

Куфелер обратил внимание Спинозы на то, что Библия часто ссылается не только на пророческие видения, но и на небесные чудеса.

— Библия, — подтвердил Спиноза, — весьма часто рассказывает о чудесах, которые должны доказать как реальность божества, так и святость Библии. Но чудо, об этом я говорю в шестой главе трактата, — плод фантазии невежественных людей. Например, в Писании (Книга Иисуса Навина, глава 10) рассказывается, как Иисус Навин остановил на некоторое время Солнце. О чем говорит эта сказка? О том, что автор ее никакого представления не имел об астрономии и по невежеству верил, что Солнце движется вокруг Земли. Но допустим, — подчеркнул Спиноза, — что чудо есть то, что мы не можем объяснить естественными причинами. В таком случае мы должны допустить, что в природе могут быть такие явления, которые противоречат ее закономерностям. Но ведь всем разумным людям известно, что природа сохраняет вечный, прочный и неизменный свой порядок, что ничто не совершается вопреки природе. Законы природы, строгая причинная связь, пронизывающая все явления мира, полностью исключают сверхъестественное. Поэтому чудо, будет ли оно противо- или сверхъестественно, есть чистый абсурд. Обращаясь к богу и его чудотворению, теологи хотят не разумом убеждать людей, а стремятся затронуть и пленить их фантазию и воображение. Но все, что против природы, то и против разума, а что против разума, то нелепо, а потому и должно быть отвергнуто. Истинная наука познает действительные причины реальных явлений природы и категорически отбрасывает пророчества и чудеса — богословские бредни и выдумки невежд.

— Отрицанием откровения и чудес, — сказал Куфелер, — вы уничтожаете всю божественную прелесть Библии. Священное писание оказывается просто литературным памятником древних времен.

— До меня, — заявил философ, — Библию неоднократно «исследовали». Ее трактовали талмудисты, комментировали раввины, истолковывали теологи. Одни из них пытались разум приспособить к Библии, другие, наоборот, стремились Библию приноровить к разуму. Первых я именую догматиками, вторых — скептиками. Догматики во всем, в любом библейском знаке находили «великую тайну», сокровенный смысл божественного откровения. Скептики все бессмысленное, фантастическое, нелогичное пытались «разумно» объяснить, усматривая в божественном откровении символический образ или аллегорию. Догматики открыто защищали точку зрения «отцов церкви», стремились с ее помощью спасти религиозный догмат боговдохновенности Библии. Моя оценка этих «исследователей» сводится к следующему: и те и другие говорят нелепости, но одни без разума, а другие с разумом. Я также не могу достаточно надивиться тем людям, которые видят в Писании столь глубокие тайны, кои якобы не могут быть изъяснены ни на каком человеческом языке. Впрочем, чему удивляться, — саркастически улыбнулся Спиноза, — ведь люди, похваляющиеся, будто обладают сверхъестественной благодатью, презирают философию и отвергают свет разума. Это и понятно. Писание в своих разноречивых и путаных рассказах, кроме повиновения, ничего не требует от людей и осуждает только непокорность, а не незнание.

— Но имеются и такие теологи, которым разночтения, противоречия, нелепости Библии видны, — вставил Куфелер.
[1] [2] [3]