Робин Скотт. Короткое замыкание (1)

Робин Скотт

Короткое замыкание

— Ну, парень, ты действительно мастак, — сказал Махас, очищая себе место среди обрезков хлеба, сыра и помидоров, кусков проволоки и различного электронного барахла, которое, словно море, бурлило, и пенилось в подвальной мастерской, снимаемой им и Хейери Первым. Махас высоко ценил работу Хейери не только по чисто эстетическим соображениям; он, как коммерческий директор их фирмы, добывал средства пропитания на двоих случайной продажей опытных изделий, которые Хейери Первый создавал в ходе своих «фундаментальных исследований».

— Ну как? — спросил Хейери Первый, не отрывая взгляда от дымящегося паяльника.

— Потрясно!

Хейери Первый выбрал шестнадцатидюймовый кусок ярко желтого провода двенадцатого калибра с поливиниловой изоляцией на шестьсот вольт и припаял его к коричневой клемме списанного зенитного прицела перехватчика спутников со счетно-решающим устройством типа «Марк-1 V». Немного выждав, пока серебристый блеск расплавленного припоя не потускнел и олово не затвердело, он подергал провод, свернул его спиралью и подтянул свободный конец к седьмой ножке на цоколе электронной дампы 117L7, болтающейся вверх тормашками на старом перевернутом «Моторолле», Провод пришелся как раз впору, и Хейери прихватил его паяльником.

— Ну, на выставке все рты разинут, — заметил Махас. — Я хочу сказать, что теперь у нас будет куча денег, Хейери.

Но Хейери Первый ничего не ответил. Его безразличие не было наигранным. Он жил только своей работой и разделял радость Махаса при удачной продаже лишь тогда, когда испытывал недостаток в сырье.

— Вот моя работа, — заметил он, выстраивая в ряд двухсотмикрофарадные конденсаторы и подгибая выводные концы к ушкам клеммной гребенки «Дженерал телефон». — Я хочу сказать — вот мое дело. Каждый должен делать свое дело, не важно какое. Разинут рты — хорошо, не разинут — тоже неплохо, — произнес Хейери необычайно длинную для него речь.

Махас, гордившийся собственной практической сметкой, неодобрительно покачал головой, подчеркнуто выказывая свое презрение.

— Что с тобой говорить, балда ты этакий, — сказал он. — Занимайся своим делом, но ради бога оставь эту штуку как она есть. Такую я продам в один момент. Недели не пройдет, как она с выставки попадет прямо в апартаменты какого-нибудь богача. Эти шикарные парни — декораторы интерьеров — в лепешку расшибутся, чтоб ее заполучить, вот увидишь.

Хейери Первый равнодушно пожал плечами и углубился в работу. Он на скорую руку приварил два перевернутых трехдюймовых параболических рефлектора к круглому серому шасси какого-то опытного прибора военно-морской акустической лаборатории, который попал в утиль после того, как обошелся налогоплательщикам в полмиллиона долларов. Затем Хейери отступил назад, чтобы взглянуть на плоды своих трудов, и ударом молотка сбил один из рефлекторов. Вместе они производили чересчур сильное впечатление, торча, словно женские груди, и нарушали общую картину, что было явно ни к чему.

Весь агрегат возвышался почти на семь футов. Механический каркас состоял из серых, эмалированных, сделанных под муар стоек фирмы «Бад», которые едва виднелись сквозь толстый слой кабелей и проводов яркой окраски, деталей, выдранных из тысяч различных устройств, которые покупались оптом у Джейка в магазине списанного военного оборудования на Сорок пятой улице,

Хейери Первый даже отдаленно не представлял, каково было первоначальное назначение используемого им радиоэлектронного барахла. Но стоило оно дешево, как раз в пределах той сметы, которую выделял ему Махас, после того как расплачивался с домовладельцем, бакалейщиком и мясником.

Хейери Первый всегда приходил в восторг от ярких красок, блеска медных и латунных деталей, атласной глади поливиниловых проводов и трубок из пластика, от плавных изгибов высокочастотных волноводов, причудливых, экзотических очертаний длинных тонких рубиновых стержней, оплавленных стеклом; от круглых, квадратных, шестигранных алюминиевых кожухов; маленьких цилиндров с нанесенными на них цветными полосками или точками; штепсельных разъемов с множеством штырей и гнезд — если он достаточно долго подбирал эти разъемы, они плотно входили друг в друга, образовывая сложнейшие соединения. Среди барахла валялись стеклянные трубки с маленькими металлическими моделями сказочных стран, старинные латунные шкалы с красивой, отделанной под орех облицовкой, на которых было написано «Рио», «Париж», «Берлин», «КБ», «СВ» и «ДВ».

Были тут и предметы в форме блюда, которые, если их толкнуть, медленно поворачивались туда-сюда на карданных подвесах; и квадратные трубопроводы — отвернешь кран, и они тут же начнут извергать квадратные струи воды; и какие-то черные приземистые тяжелые устройства, напоминавшие катки — они сами просились в руки; и линзы — в них виднелась призматическая чернота; и целые мили провода, оголенного, блестящего провода, провода изолированного — зеленого, черного, белого, красного, розового, пурпурного, желтого, коричневого, голубого; провода, окрашенного цветными полосами или в цветной горошек; провода двойного, тройного, многожильного, скрученного так, словно на одном его конце земной шар стоял неподвижно, а на другом Вселенная повернулась раз десять.

И вся эта Ф-образная конструкция сверкала мириадами крошечных паек, фосфоресцирующих, словно светлячки в тропиках.

Когда Хейери Первый задумал создать эту конструкцию, он, полный благоговейного трепета, приступил к работе: принял ванну, стащил где-то чистую рубашку и две недели проработал на электронном заводе фирмы «Сильвания» в Лонг-Айленде. Там его научили работать с паяльником, действовать отверткой и гаечным ключом.

И он паял, завертывал болты, затягивал гайки. Любая деталь, которую можно было привернуть к другой, была привернута. Ко всем клеммам подходили провода, а так как последних было больше, чем первых, то места паек виднелись прямо на крепежных стойках, на волноводах, каркасах оптических устройств и рефлекторах.

Ни одного свободного конца не оставалось, каждый куда-то вел, кроме двух. Двух толстых черных кабелей.

Махас и Хейери Первый в восхищении отступили назад.

— Ну, скажу я, старина, вот это да! Сила!

Хейери Первый кивнул головой. Он тоже так считал, если бы не эти два кабеля.

— Тут вот два конца болтаются. Их не к чему присоединить. Никак не могу взять в толк, откуда…

Махас ущипнул себя за маленькую, клинышком, бородку и сказал:

— Почему бы тебе не вытащить их совсем?

Хейери затряс головой.

— Черт возьми, я не знаю, откуда они идут. А начнешь копаться, так все дело испортишь.

— Брось-ка ты их тогда! Не лезь в это дело! Потом вспомнишь. Есть из-за чего ломать голову.

Но Хейери Первый никак не мог успокоиться. Он во всем любил завершенность, поэтому свободные, праздноболтающиеся концы не давали ему покоя.

— У меня от них прямо шарики за ролики заходят, — сказал он. — Ведь сегодня днем придут эти типы с выставки, чтобы забрать нашу дорогую мамуленьку.

Опасаясь, как бы Хейери Первый второпях не испортил свой шедевр, Махас сказал:

— Хейери, успокойся. Пусть забирают. Да мы в любой момент, хоть сегодня ночью, можем забраться на выставку.

Хейери Первый, пусть и неохотно, но согласился, и когда на грузовике с подъемным краном его творение, его детище увезли на выставку, он отправился вместе с Махасом выкурить трубочку.

Решение само пришло ему в голову, когда он расположился в их скудно меблированной квартире, как раз над мастерской.

— Ура! Вспомнил! — вскричал он.

Растянувшийся на своей кровати Махас, который вот уже полчаса рассматривал обложку старого номера журнала «Ридерс Дайджест», взглянул поверх страниц на Хейери.

— Я знал, что ты разгрызешь этот орешек. В чем там дело? Растолкуй-ка мне, старик.

Из-под заднего сидения самолета «Гудзон терраплейн» модели тысяча девятьсот тридцать восьмого года, которое вместе с кроватью составляло всю меблировку их жилища, Хейери Первый выудил потрепанный шнур единственной в комнате настольной лампы.

— Да проще простого, — заявил он. Махас, чей запас слов на время иссяк, вопросительно глядел на Хейери,

— Видишь вот эти два провода, Махас? Скажи куда они идут?

— К лампе, старик. Чтобы туда попало электричество.

— Я говорю о другом конце шнура.

— А-а, усек. К штепселю… на стене.

Озарение, словно солнце, поднявшееся над полями Нью-Джерси, засияло на худом лице Махаса.

— Так вот оно что! — закричал он. — Твоему агрегату не хватает штепсельной вилки! Эти два кабеля…

— Ну как, разве не здорово? — спросил Хейери Первый.

У него было такое же выражение лица, какое, видимо, было у Архимеда или человека, поймавшего под проливным дождем такси в час ленча.

Торопливо одевшись, они тем же вечером отправились па Сорок пятую улицу. Магазин радиодеталей был еще открыт, и Джейк сам встретил их у входа.

— Как дела, Хейери? Что, нужно еще мешочка два барахла? Тут как раз прибыла куча хлама из «Дженерал дайнамикс» и чуть поменьше из ЦРУ.

— Нет, — ответил Хейери Первый. — Мне сейчас нужно только одно — штепсельная вилка.

— Штепсельная вилка?! Какого типа? Мы найдем любую…

— Нужна большая, силовая. Квадратная — зеленая или черная.

— А какой ток? Сколько ампер она должна выдержать?

— А кто ее знает, — пожал плечами Хейери Первый. Он никогда не задумывался над этим вопросом. — Неважно. Лишь бы она была квадратной — черной или зеленой.

Джейк покопался в одной из бочек.

— Как вот эта? — спросил он, показывая массивную двухштыревую вилку. — Их используют на выставках. Это на сто ампер.

— Отлично, старик, — сказал Хейери Первый. — Я ее беру.

— А тебе есть куда вставлять вилку? — спросил Джейк, стремясь продать побольше.

— Да, подбери-ка мне к ней и штепсель.

— А как насчет подключения гнезд к сети? Кабель не нужен?

Хейери Первый нерешительно посмотрел на Махаса.

— О каких еще гнездах он толкует?

Джейк вздохнул и, тщательно подбирая слова, стал говорить:

— Гнездо — это то место, куда вставляется вилка. Тебе нужен хороший силовой кабель, чтобы подключить источник тока к гнезду штепсельной розетки; когда вставишь одну половину в другую, это будет равносильно подаче потока электричества к той чертовщине, к которой она присоединена.

— Хорошо, старик, я их беру.

Джейк продал Хейери Первому штепсельную вилку вместе с розеткой и больше ста футов двухжильного кабеля четвертого калибра.

Поторговавшись, Махас расплатился с Джейком, а затем они вместе с Хейери Первым влезли в автобус и поехали на опустевшую выставку.

Сломав изрядное число кустов и отдавив друг другу руки, они ухитрились открыть отверткой окно на первом этаже. Включить свет они побоялись и в темноте ощупью пробрались в выставочный зал, где стояло детище Хейери. При тусклом свете, падающем из окон домов на Сорок второй улице, Хейери Первый принялся за дело. Махас помогал ему — зажигал одну за другой спички, а их у него всегда было в избытке.

Хейери подсоединил концы двух болтающихся кабелей к зажимам штепсельной вилки. С гнездами розетки справиться оказалось трудней, но после множества проклятий он все-таки ухитрился подключить к ним один конец стофутового кабеля, купленного у Джейка.
[1] [2] [3] [4]