Брюс Джей Фридман. УБИЙЦА В ТЕЛЕВИЗОРЕ (Пер. с англ. В.Устинова)

Брюс Джей Фридман

УБИЙЦА В ТЕЛЕВИЗОРЕ (Пер. с англ. В.Устинова)

Сначала мистер Ордз заметил только, что у церемониймейстера, или звезды телевизионного шоу, на голове был дрянного качества парик нелепой конусообразной формы. Программа, похоже, была задумана как полуночная «беседа», перемежающаяся песенками в исполнении некой Конни. Певичка сопровождала свои вокальные потуги тщательно хронометрированными жестами — один жест для того, чтобы передать страсть, другой — игривость и третий — наивность и первую любовь. Программа была незнакома мистеру Ордзу, хотя это не имело никакого значения, поскольку главной задачей было избежать возвращения наверх к миссис Ордз, пышнотелой женщине, открывшей для себя секс на пороге сорокалетия. Каждую ночь в бигуди она ожидала мистера Ордза, чтобы тот пришел и раскрыл ее тайны, а она, по ее словам, могла бы потерять над собой контроль и явить миру настоящее «я». Мистер Ордз уже несколько раз имел возможность познакомиться с ее настоящим «я», и сейчас старательно избегал новых открытий.

На сцену вышли четыре танцора, которые окружили певицу и, прищелкивая пальцами, затянули припев: «Ну, разве она не милашка?» В финале номера они не слишком ловко водрузили Конни на плечи.

— Разве она не сногсшибательна? — спросил церемониймейстер, подвинув вперед свой стул. Декораций в студии почти не было — только голая стена, вдоль которой было поставлено несколько стульев — обстановка в стиле «интеллектуального» разговорного шоу.

— Я бы тоже хотел сшибить тебя с ног. А потом стукнуть по башке чем-нибудь тяжелым, — сказал церемониймейстер, — но не могу этого сделать. Поэтому придется разделаться с тобой другим способом.

Мистер Ордз хмыкнул. Это был смех, долженствующий выражать удивление с некоторой долей шока. Кроме того, мистер Ордз таким образом прочищал носовые ходы.

— Ну, так вот, — продолжил церемониймейстер, — с помощью Конни я поймал тебя на крючок, хотя и без нее мог бы привлечь твое внимание, раз уж ты включил телевизор. А сейчас слушай меня внимательно. Мне отпущена ровно неделя на то, чтобы убить тебя. Иначе я не получу своего спонсора.

— А интересно, что вы так легко попадаетесь на этот фокус с церемониймейстером и прочими телевизионными параферналиями. Постарайся понять меня хорошенько. Я не собираюсь сделать так, чтобы ты сдох от смеха или радости. Клянусь Богом, я собираюсь остановить твое сердце, Ордз, заставить тебя умереть. Я тебя изучил и знаю, что могу это сделать.

Мистеру Ордзу послышалось, что человек сказал «остановить весь этот сыр-бор», но церемониймейстер повторил:

— Сердце, Ордз. Остановить твое сердце, Ордз… Ну, хорошо, в таком случае, мистер Ордз. Ради Бога, слушай внимательней. Я же тебе сказал — у меня времени — одна неделя.

Мистер Ордз несколько раз переключил каналы. Но единственное, что он мог в два часа ночи найти по другим каналам, была таблица настройки. Он отыскал «Телегид» двухнедельной давности и убедился, что на это время во вторник не значилось никакого телевизионного шоу. После этого он позвонил в полицию.

— У меня по телевизору идет какая-то ненормальная программа, — сказал он, — и я подумал, может быть, вы заглянете ко мне.

— Подождите до утра и посмотрите. Наверняка она сама пройдет, — ответил ему полицейский. — Мы не можем разъезжать по всякому поводу.

— Хорошо, — согласился мистер Ордз. — Но я никогда не вызываю полицию, а тут в самом деле какая-то чертовщина.

Пришлось ему идти спать. Ложась, он легонько похлопал жену по плечу и прошептал: — По телевизору идет какая-то ерундовина. — Но, когда она встрепенулась конвульсивно, мистер Ордз забился в угол постели и притворился, что его там не было.

На следующий вечер мистер Ордз с головой ушел в книгу по грогам Шотландии и допоздна просидел за чтением. Но в два часа ночи он отложил книгу и включил телевизор.

— Будет лучше, если ты станешь включать меня пораньше, — сказал церемониймейстер. На этот раз он был одет в кричаших расцветок клетчатый пиджак и улыбался неискренней улыбкой.

— Ты так начнешь тянуть время, пока не включишь телевизор. А раз уж ты все равно его включишь, то почему бы тебе не делать это пораньше. Ну, ладно. Сейчас для тебя будет исполнен номер, Ордз. Лично я не вижу в этом никакого смысла. По какой-то дурацкой причине я должен каждый вечер показывать тебе один номер.

Вышла вчерашняя певичка в латиноамериканском костюме и, яростно прищелкивая пальцами, стала изображать нечто зажигательное с припевом: «Ваду-ваду-ваду-вей. Хей-хей-хей-ваду-вей». Она закончила песню словом «йе» и отвесила низкий и смиренный поклон, после чего церемониймейстер сказал:

— А если ты будешь меня выключать, мне придется обращаться с тобой пожестче. Я не имею в виду, что могу дотянуться до тебя и ударить. Поясняю… Я не могу застрелить тебя отсюда или нанести смертельный удар ребром ладони. Контракт несколько иной. У нас условие такое, что мне отпущено шесть дней на то, чтобы убить тебя, но я не могу этого сделать собственноручно. Что мне придется сделать, Ордз, так это довести тебя до такого состояния, чтобы, скажем, тебя в собственном доме хватил удар. Я не знаю, все ли у тебя в порядке с сердцем. Кроме того, мне не разрешается задавать тебе по этому поводу вопросов. Но, кстати, я-таки изучал тебя. Не важно, нравишься ты мне или нет. Главное для меня — это получить спонсора. Но могу тебе и признаться, что мне на тебя наплевать. Ты такой жалкий человечек, и жизнь у тебя такая никчемная… Я это говорю отчасти потому, что действительно так думаю, а отчасти для того, чтобы посмотреть: может быть, тебя в самом деле хватит удар.

— А теперь теленовости. Согласно нашим условиям, я буду тебе показывать только сюжеты о несчастных случаях и катастрофах. Я сам настоял на этом, и мне пошли навстречу. Сначала предполагалось, что еще будет политика.

Мистер Ордз посмотрел первый сюжет — авиакатастрофу с «Дугласом Д-7» где-то в Парагвае, — а потом выключил телевизор и снова позвонил в полицию. На этот раз был другой дежурный офицер, и мистер Ордз сказал:

— Вчера ночью я звонил насчет странной телепрограммы.

— Я не знаю, с кем вы разговаривали, — ответил полицейский. — У нас много звонков по поводу телевизоров, и мы не можем ко всем высылать наряд.

— Ладно, — сказал мистер Ордз. — Хоть я и звонил вчера ночью, это не значит, что я постоянно надоедаю полиции.

Единственным связанным с телевидением человеком, которого мистер Ордз знал, был его племянник Рафаэль. Он работал техником на телестудии. На следующий день во время обеденного перерыва мистер Ордз встретился с Рафаэлем. Разговор состоялся короткий.

— Мне кажется, это скотство так допекать человека, — пожаловался мистер Ордз. — Может быть, это грубая шутка, но зачем растягивать ее на целую неделю. Что, если меня в самом деле хватил бы удар?

— Что ты имеешь в виду? — спросил Рафаэль, уплетая банан.

Он сидел на банановой диете и за обедом съел их несколько штук.

— Телевизор, — сказал мистер Ордз. — Я имею в виду, что с ним происходит.

— Да починю, починю я его, — сказал Рафаэль. — Чего ты стесняешься? Был бы ты посторонним, а родственнику я починю за так. Не вижу, чего тут стесняться. Стыдно ходить вокруг да около. Если твой телевизор сломался, я его починю. Неважно, что я с этими чертовыми штуками и так вожусь целыми днями. Ты мне ничего не будешь должен. Купишь мне гроздь бананов, и будем квиты. Паршивая диета, если не научишься себя обманывать. А я научился себя обманывать.

— Ты не понимаешь, что происходит, — беспомощно сказал мистер Ордз. — А у меня нет сил объяснять тебе.

Он вернулся на свою работу, а ночью не стал тянуть и ровно в два включил телевизор. Церемониймейстер был одет как ряженый для колядок в День всех святых.

— Итак, сегодня среда, — начал он, — и старое…

Мистер Ордз прервал церемониймейстера на полуслове, переключив телевизор на другой канал. Он подождал минут пять. В тишине были слышны удары его собственного сердца, из-за чего он занервничал и стал массировать себе грудь, пытаясь замедлить пульс. Он снова повернул переключатель, и церемониймейстер продолжил предложение:

— …сердце все еще бьется, но ты должен помнить, что… Мистер Ордз повернул ручку и на этот раз выждал минут десять, снова пытаясь унять сердцебиение. Потом он еще раз переключил канал и услышал продолжение той же фразы:

— …я создаю кумулятивный эффект. Для меня будет лучше, гораздо артистичнее, если я завершу это дело в конце недели. Вроде как постепенно нагнетать обстановку, а потом окончить спектакль, то бишь покончить с тобой, прямо под занавес. Что такое?

Церемониймейстер сложил ладонь лодочкой и приставил ее к уху, а потом сказал:

— Ага, Ордз, мне говорят, что ты там пытаешься баловаться с переключателем каналов, и тебя шокирует, что ты не можешь пропустить ничего из сказанного, даже если вообще выключаешь телевизор. Мне наплевать, шокирован ты или нет. Вообще-то, чем сильнее шокирован, тем лучше. Хотя я бы предпочел, чтобы ты не подох до конца недели.

Мистер Ордз встал перед телевизором и сказал:

— Я еще с тобой не разговаривал, но ты меня разозлил. А когда я по-настоящему разозлен, мне на все наплевать. Я могу по чему-нибудь ударить и не чувствовать никакой боли. В таком состоянии я не боюсь сердечных приступов, докторов, ударов в лицо, и самой смерти могу плюнуть в глаза. Это не имеет никакого отношения к моему росту, слабым рукам или дряблому животу. Должен тебе сказать, что сейчас я разъярен. А когда я разъярен, то внезапно становлюсь красноречивым, не боюсь никого и могу добраться до горла противника. Мне все равно, кто ты такой. Ты явился сюда и довел меня до бешенства. Поэтому клянусь, что я до тебя доберусь. Я знаю, что смогу это сделать, потому что в таком состоянии меня ничто не остановит.

— Успокойся, — сказал церемониймейстер, закуривая сигарету. — Сядь. Хорошо, я признаю, что ты меня несколько обескуражил. Но это ничего не меняет. Я действительно нахожусь в студии, но она очень хорошо замаскирована, и никто в мире не догадается, где она оборудована. Поэтому весь твой гнев ничего не может изменить. Так что успокойся немного, и ты поймешь, что я имею в виду. Пой, Конни!

Певица с угрюмым лицом вышла на этот раз одетая школьницей — в свитере и короткой юбочке. Ожидая, пока заиграет музыка, она переминалась на одной ноге, изображая невинность. Мистер Ордз закричал:

— И ее я слушать не собираюсь.

— Кто сказал? — спросил церемониймейстер, в панике приподнимаясь со стула. — Вот не было заботы. На этом проклятом телевидении ничего нельзя держать в секрете. Ну, хорошо, ты можешь выбирать из трех номеров. «Эльбайя» — танцоры в стиле фламенко, жонглеры из «Труппы Орсона» и «Акробаторама Алонсо».

— Я посмотрю «Акробатораму», — сказал мистер Ордз и еще раз погрозил телевизору кулаком. — Но это не значит, что я соглашаюсь участвовать в этом идиотизме или больше не собираюсь с тобой расквитаться. Просто мне нравятся акробаты, и я никогда не отказываюсь их посмотреть. А потом, после твоих дурацких новостей, пойду спать.
[1] [2] [3]