В мире животных
[1] [2] [3]Я думаю, у каждого для этого что-то есть: книги, музы-
ка, друзья.
Я ко всем добра и сострадаю. Но я не могу ко всем
одинаково. Общий язык у меня только с двумя. Та-ра-
ра-ти-рам-ти-ра-рай-рам… Для того чтобы нам найти
общий язык, нужно много знать: историю, философию,
Гайдна, живопись. Не художников, извините, а знать
живопись. Понимать, что происходит. Не просто пони-
мать, а так, когда уже все прощаешь, чувствуешь боль,
конечно, когда видишь невежество и понимаешь его,
видишь барство малооплачиваемого человека и пони-
маешь, откуда он и оно.
Вот сколько пунктов. На каждый я нашла бы собе-
седника, на все — только двоих… Одна здесь, но занята.
Вечно. Такая бедненькая черепашка. Та-ра-рам-ти…
Нам с ней собраться три года нужно. Она вечно куда-то
спешит, хотя, придя туда, понимает, что можно было
и не приходить. Тогда она спешит в другое место. Сидя
спешит и стоя спешит. Встать спешит, кормить мужа
спешит, кормить сына спешит, жену сына кормить спе-
шит и дочь сына, и мужа дочери сына.
А другая еще дальше, и мы переписываемся. Можно
и не писать. Я всегда знаю, о чем она думает. Мы это де-
лаем одинаково, можно часто и не писать. Та-ра-рам-
ти-рам-та-ра-рай-рам… Я, конечно, нигде особенно не
была. Не была за границей. Особенно не была в Пари-
же. Все не выползу. Я очень медленная и не могу про-
сить. А сейчас со всех сторон: «Убедительно прошу»,
«Прошу не отказать». Представляю, сколько хохота
вызвало бы заявление: «Требую оказать содействие».
Просить не могу и некоторым образом исключена из
деятельной жизни. Та-ри-рам-ти-рам-та-ра-рай-рам…
Карл сказал, что я страстная… Хотя я думаю — это
комплимент. Мы сходились лет двадцать и расходи-
лись лет шесть… Разошлись, а я его все вижу и вижу…
Черепашьи дела. На рояле играть люблю. Что-нибудь
небыстрое. «Анданте кантабиле» Моцарта. Но во всем
этом есть маленький минус. Публика на следующий
концерт жаждет смешного. Уже все! Уже что попало,
только смеши. А я все еще возле рояля. Они злятся,
а мне смешно… Та-ри-рам-тн-рам-та-ра-рай-рам… Сме-
юсь я часто, но беззвучно. Если вслед что-нибудь кри-
чат. Ну… не так уж и вслед: любой может меня догнать…
Кричат чепуху конечно. Облагают мой внешний вид.
Ой. (Беззвучно смеется.) Он не соответствует их поня-
тиям о внешнем виде. Я их понимаю и смеюсь. А от
грубого слова сразу ухожу. Поворачиваюсь, простите,
и удаляюсь. Потому что отвечать визгливо… Пытаться
убедить кого-то в трамвае… Когда он разозлен не твои-
ми очками, а просто срывает что-то на тебе… Та-ра-рам-
ти-рам-та-рай-рам… Панцирь у меня крепкий, но уши
не спрячешь. И я ухожу. Они в дом — я в квартиру. Они
в квартиру — я в шкаф. Они в шкаф — я в панцирь. Они
в панцирь — я в мысли…
Поэтому когда спрашивают, как живет тонкая, дели-
катная натура, я говорю: «Живет, но в панцире». Из книг,
нот, картин, мыслей. Бывает и грубость скажет: это —
панцирь. Уж вы не обижайтесь… (Беззвучно смеется.)
Кошка
(с грузинским акцентом)
Отворите потихоньку калитку… Ну дайте войти.
Холодно. Очень. Мы, кошки, тепло одеты, но не лю-
бим холод. Особенно ножки жалеем. Мы очень домаш-
ние. В принципе. Как мы сейчас выдвинулись, вы сами
знаете. Как поем, как играем в шахматы, как ходим, гу-
ляем всюду. Это раньше считалось, что главные из
нас — представители мужского пола. Они постепенно
съехали на нет. Все, что они могут, это усы, походка
и страстный вид. Ну и, конечно, в марте громко кричат
друг на друга, хотя до драки не доходит. Мы считали,
что из-за нас кричат, а оказалось, что какие-то старые
счеты. Мы к ним привыкли. Он вечером ушел, утром
пришел, весь в краске от крыш. Мы это понимаем. Мы
не препятствуем. Умные мы очень. Хотя это только
в последнее время начали показывать. Жить не с умом,
жить будешь не с красотой. Жить будешь с характе-
ром. А характер у нас есть. Ну отвори потихоньку ка-
литку, совсем выйти нельзя. Закрывают. Домашняя,
домашняя — это только кажется. Мы очень независи-
мые. Я не понимаю, как можно выходить по звонку
и входить по гудку, стоять по свистку. Переходить до-
рогу по чертежам. Пусть нас давят, пусть мы гибнем.
Мы будем переходить, где мы хотим, и делать, что мы
хотим. А откуда я сейчас пришла, знает только Бог,
и то если он есть, в чем я сомневаюсь из-за его ошибок.
А я помнила, где была, но тут же забыла. Видели:
в темноте у дороги глаза блестят? Отчего блестят? От
слез блестят? От радости блестят? От огня блестят!
Огонь горит изнутри. А снаружи спокойная. Мягкая.
Лежит. Погладить хочется. Не торопись. Узнай, хочет
она, чтобы именно ты ее погладил? Может, она хочет,
чтобы ее погладили, но именно ты — нет! Именно ты
чтоб ушел. А для того чтобы это был именно тот, кого
я хочу, у меня есть зубы, когти и глаза. И сердце, отку-
да огонь поднимается и через глаза выходит, если рес-
ницами не прикрою. Тебе нравится, как я хожу? Сиди
там, смотри. Нравлюсь — говори. Я красавица. Но ес-
ли ты боишься подойти, потому что я красавица, ты —
идиот. Ты подойди, а я сама решу. И смотри на меня.
Ты мне не нравишься, но смотри. Не будешь смот-
реть — я умру. Не страдай, что я тебя не люблю. Тот,
кого я люблю, страдает больше тебя. Не обижайся.
Я с тобой, но не твоя. Я сказала, что твоя, чтобы ты не
переживал, в животное не превратился. Я ничья. Я жи-
ву у тебя. Как ты можешь сказать «она моя»? Ты же
в глаза смотришь и ничего там не видишь, ты уши по-
ставил — и ничего не слышишь. Я у тебя. Может, все-
гда. Может, уйду завтра. Невыносимо тебе это. Терпи,
если любишь. Выгонишь раньше — значит, раньше вы-
гонишь того, кого любишь. Если сама уйду — дольше
будешь с тем, кого любишь. А если любишь, так и уй-
ти дашь. Не держи за хвост. Хвост оставлю… Люби, ес-
ли можешь, только дышать дай. Ты же знаешь, что для
меня хуже твоей любви ничего нет. Отвори потихонь-
ку, дай выйду к черту на мороз.
Кто-то очень быстрый
Страшно быстрая. Страшно быстро откуда-то
прилетела и страшно быстро куда-то побежала.
Такая насекомая.
Сама небольшая, рябенькая, ножки, как волоски.
Где там мышцы-то? Но помчалась будь здоров.
Я за папку.
Она под папку.
Я за обложку, она между страницами.
С усами и лапами.
А вид довоенного истребителя, присевшего на
хвост.
Помчалась между страниц, все перелистала, может,
все и прочла с ее-то скоростью.
Папку поднял, она уже мчится в другую стопку бу-
маг, все подсунутые мной карандаши обегает, ныряет
в пачку, промчалась по всем страницам, выскочила та-
кая жутко быстрая насекомая, разогналась еще быст-
рей и страшно быстро улетела.
А чего ей задерживаться?
Тексты все были старые.
Я бы тоже улетел.
Тараканьи бега
Встретились два таракана. Один из них был интел-
лигентом, а второй просто спросил:
— Как вы относитесь к большому спорту?
— Большой спорт прекрасен. Прекрасно желание
побеждать любого, колоть, забивать. И нет большей ра-
дости, чем убедиться, что другой сломлен. Я это пони-
маю, но это не для меня. Шахмат я боюсь, потому что
там обязательно унижают другого. Ему доказывают,
что он слабее, и просят не раздражаться. Видимо, это
прекрасно, но не для меня.
И они поползли дальше, преодолевая водопровод-
ную трубу.
— И, вы знаете, я любуюсь лицами чемпионов, хотя
они получаются несколько мрачноваты. По мне, пусть не
такие уж чемпионы, пусть подобрее и из дам — повеселее
и. простите, поженственнее. Чтоб не такая тяга преодоле-
вать себя и партнера, она же когда-нибудь станет женой.
Они остановились у газовой колонки. Вокруг раз-
ливалась приятная теплота.
— Я не против карьеры даже в спорте. Но спорт ради
карьеры?.. Простите. Приятно увидеться и поговорить
с Мохаммедом Али, но жить под его руководством?!
В это время вспыхнул свет. Они помчались. Один
успел нырнуть в щель.
— Куда же вы, а я?..
—Не сочтите предательством, вас опрыскали.
Может быть, большой спорт — это плохо. Но элемен-
тарная физическая подготовка… Особенно для ин-
теллигенции…
Попугай
Я вам хочу рассказать историю про попугая. У од-
ного знаменитого профессора украли все. Обокрали
в общем. В том числе украли и этого самого… ну… попу-
гая. Да… Он заявил в милицию. Милиция искала…
И вдруг попала на малину, где было много из вещей,
в том числе и клетка с этим… самым… ну…
— Попугаем.