Степанович. Виктор Вавич (Книга 2) (12)
[1] [2] [3] [4]Они уж входили во двор. В темном дворе глухо гудели люди. Слышно было, как Воронин кричал:
- С резерва всех, всех гони сюда, сукиного сына, гони! гони! всех!
Вавич протолкался через городовых, наглядел, где суетилась серая шинель Воронина, мутно летала среди черных городовых.
- Куда вести? - ловил он Воронина за рукав. - Давай, я построю.
Вдруг Воронин на миг остановился. Он в темноте приглядывался.
- А, ты! Да чего суешься, ты ж откомандирован. В Соборный же. - И Воронин махнул рукой, повернулся. - Выходи, выходи, на мостовой рассчитаешься. Ну, ну, сукиного сына, а ну, жива! Глушков! Глушков! Где?
Плюгавый совался, не поспевал за Ворониным.
- Здесь я, здесь.
- Здесь, здесь, запел тоже рыбьим голосом, - ворчал Воронин.
На мостовой городовые молча строились в две шеренги, и рогатый штык берданки шатался возле каждой головы. С крыльца сбежали еще двое квартальных. Воронин шлепал вдоль черного фронта - глухим голосом считал ряды. Старший городовой черной горой шатался сзади.
Виктор стоял на тротуаре. Он в досаде сверлил панель каблуком. "Эх, мне бы" - и хотелось крикнуть - он даже откашлялся - "по порядку номеров рассчитайсь!.. на первый и второй рассчитайсь!"
Воронин вышел из-за фронта, он шел к крыльцу и стал, повернулся, поглядел на Вавича. Вдруг быстрым шагом подошел вплотную.
- Иди, дурак, домой, иди скорей, сукиного сына, сейчас пристав придет, - зашептал Воронин. - Иди, тут такое будет... и черт его знает.
И Воронин махнул рукой и быстрым шагом зашлепал к крыльцу.
Городовые стояли недвижно, и шепота не слышно было.
Как черный забор стояли черные спины. И стало слышно, как треск лучины: где-то загоралась и затухала стрельба. Среди темной тишины.
Виктор повел плечами. Наверху хлопнули двери, и шевельнулись черные спины. Громко было слышно, как спускались по лестнице.
"Сейчас, сейчас", - подумал Виктор и задышал часто. Шаги стали. Виктор не оборачивался. Прошла секунда.
- А это что за франт? - крепко ударил в воздух голос пристава. - Марш в строй, нечего торчать! Виктор скачком шагнул с тротуара.
- Смирна! - скомандовал пристав. Городовые замерли, придавились друг к другу.
И тонко-тонко звенел вверху в участке в открытую форточку телефонный звонок. Прерывисто, тревожно, требовательно. Все слушали.
- Ряды! - произнес пристав.
И вдруг затопали сверху сапоги, не бежали, враскат катились вниз, и вот городовой размахом летел с крыльца.
- Что случилось? - крикнул пристав.
- Господин полицмейстер к телефону, чтоб немедленно, - запыхавшись, крикнул городовой.
Пристав злой походкой заспешил в участок. Люди зашевелились, легкий гул пошел над головами. Воронин подошел к крыльцу, стал боком, поднял ухо. Махнул серым рукавом на людей. Стало тихо.
- Слушаю. Виноват, как говорите? Только резерв? - слышно было в форточку.
Люди зашептали, загомонили глухим гамом, и только выкрики без слов долетали из форточки.
Воронин махал рукой, чтоб молчали, чтоб дослушать, но ровным гулом стоял говор.
- Смирно! - крикнул Воронин. Гул оборвался. Но сверху не слышно было слов. Воронин ждал. Люди замолкли. Опять стало слышно, как потрескивала стрельба вдалеке и где-то совсем близко прокатился воем по улице ружейный выстрел. Старший городовой подходил осторожными шагами, как по болоту, он стал в трех шагах, глядел на Воронина, на завернутое к форточке ухо. Прошло минут пять. Воронин не шевелился.
И вдруг:
- Разойдись!! - будто ахнуло что сверху и разбилось вдребезги. Люди не двинулись, замерли. Минуту молчали.
- Ну пошли! - глухо сказал Воронин. Он быстро затопал к крыльцу, приподнял спереди шинель, шагал через две ступени. Вавич спешил следом. Воронин толкнул дверь и тем же ходом зашагал к светлому матовому стеклу, к пристанской двери. Он схватился за ручку и на ходу буркнул: - Разрешите?
- К чертям! - как выстрелил пристав. Воронин отдернул руку, как от горячего.
- Что за е... ерунда, - шептал Воронин и в полутьме глядел на Вавича.
Иди
САНЬКА запыхался, расстегнул шинель для ходу - вон оно, крылечко, столовка. Нет, кажется, нет городовых. Никто не идет в столовку - опоздал, или закрыта. Санька вбежал на крылечко, еще ступеньки, еще дверь. Не поддается. Нет, вот туго пошла. Приоткрылась. Глядит в щель в папахе. Впустил. Битком. И вон по колено над всеми, оперся локтем в колонну, подпер рукой голову, в очках - Батин, наверно. Батин, насупясь, строго глядел очками - темными, может, нарочно. И волосы прямые косо висят на лбу. Вот, не спеша, говорит учительным усталым баском:
- ...завтра, может быть, товарищи, меня уж не будет меж вами, - провел по лбу, откачнул волосы и строгими очками поводил кругом, - но я прямо вам говорю, что вовсе не близок победы час, и не голыми руками берут победу. Нет победы без жертв. И боя нет без крови. Заря взошла - в крови горизонт. Самодержавие не сдается даром.
Батин встряхнул вбок нависшую желтую прядь.
- Нет, товарищи! Бастовать сложа руки и отсиживаться по домам, когда там, - Батин вытянул руку над людьми и острой ладонью потряс вперед, - там люди, которым нечего терять, кроме жизни, люди эти вышли против штыков, вышли на смерть, на погибель, вышли умереть за лучшую долю...
Батин секунду молчал.
- ...они погибнут, и мы ответственны за их гибель и смерть. И напряженный вздох прошумел над головами и летел к Батину.
- Но уж колеблются штыки...
И холодом, стальным вороненым холодом пало слово на все головы. Батин откашлялся. И пристальными зрачками глядела на него тысяча глаз.
- Товарищи, - вдруг новым голосом сказал громко Батин, - мы вышли на революционную дорогу и отдали руку, - Батин вскинул руку, - рабочему классу!
И снова опустил брови, и одни очки блестели из лица.
- И завтра же нам придется быть в бою... ни на шаг позади, - совсем глухо сказал Батин.
Он замолчал и медленно обводил взглядом лица.
- Прощайте, товарищи, - еле слышно сказал Батин, он слез вниз, и голова его потонула в толпе. Все молчали, и тогда стало слышно возню у дверей. И вдруг загудели, заплескали голоса. Все глядели на двери, как они распахнулись, - вошло несколько человек студентов. Санька стоял на подоконнике, он глядел туда, где стоял Батин, тряс головой.
- Героем каким, - шептал Санька. - А, может быть, настоящий. - И зависть горячей кровью бросилась в грудь, в лицо. - Сделать такое что-нибудь, чтоб прямо... и язык потом ему показать. Нет! А просто не посмотреть. - Санька слезал с подоконника, среди гула голосов кто-то выкрикивал резким голосом:
- ...освобождения арестованных...