Послесловие к статье Н.Винера «Наука и общество» (1)

[1] [2] [3] [4]

Действительно, вряд ли сегодня нужно доказывать, что наука вообще способна ориентировать людей в отношении достаточно отдаленных последствий предпринятых ими действий. Но совсем другое дело, в каких целях и в каких пределах данное общество использует эту способность, превращается ли она реально в общественную роль науки. Мы, конечно, далеки от мысли, будто проф. Винер не видит, что в обществе, в котором он живет, подобное использование науки подвержено весьма существенным ограничениям.

Однако именно в силу своей абстрактности схема науки, предложенная проф. Винером, легко умещает многие совершенно нерациональные, узкопрагматические, уродливые применения этого наиболее совершенного средства человеческой ориентация. Применяемая во многих частных случаях как средство регуляции человеческих действия, наука в условиях капитализма отнюдь не участвует в регулировании совокупного общественного процесса в целом.

Разумеется, когда руководителям промышленной фирмы необходимо учесть, к каким изменениям в рыночной конъюнктуре может повести сбыт нового товара, они могут обратиться к науке как орудию ориентации. Они, по всей вероятности, будут регулировать свое поведение на рынке в соответствии с добытой таким способом информацией. Но перестает ли от этого сама система хозяйства, основанного на частной собственности, быть стихийной, принципиально нерегулируемой? Становится ли от этого наука орудием хозяйственного планирования, осуществляемого в масштабах всего общества?

Вот как характеризует капиталистическое развитие (рассматриваемое именно под углом зрения господствующего в данном обществе конкретно-исторического типа использования науки) американский экономист А. Баран: «В природе капиталистического строя (и это самая примечательная его особенность) коренится то, что прогрессивное возрастание рациональности может совершаться лишь запутанным и противоречивым образом. Оно, по существу, сводится к росту частичной рациональности и ограничивается рамками отдельных участков, звеньев и аспектов социальной машины. Так, эффективность промышленных и сельскохозяйственных предприятий, рациональность в управлении ими, способы исчисления производственных издержек, цен и прибылей, при посредстве которых регулируется рынок, и т. д. – все это достигло небывалых размеров. Однако рост частичной рациональности не сопровождался соответственным ростом общей рациональности – рациональности самой системы организации и функционирования общества. Более того, общая рациональность социального строя уменьшилась… Достаточно хотя бы указать да контраст между автоматизированной, контролируемой электронными приборами фабрикой и экономикой как целым с ее миллионами безработных и, кроме того, миллионами людей, работа которых бесплодна».

Наука, таким образом, отнюдь не используется капиталистическим обществом как средство рационального регулирования общественного развития в целом. Более того, даже чисто «гомеостатические» по своему характеру исследования (то есть такие случаи применения науки, где она используется уже не просто в форме прямого практического внедрения того или иного открытия в хозяйство, но в качестве орудия ближайшей ориентации и предвидения) прекрасно уживаются со стихийностью, анархичностью, иррациональностью общественного развития.

«Интеллектуальная деятельность, – замечает А. Баран, – все чаще направляется на создание оперативных схем в интересах корпоративного предприятия, все более проникается общим духом калькуляции: превалирующее значение приобретает именно „практический ум“, способный наилучшим образом использовать рыночную ситуацию в борьбе всех против всех. Так… значительная часть математической и статистической изобретательности была превращена в подсобное средство монополистического контроля над рынком и извлечения максимальной прибыли, психология стала проституткой „исследования мотиваций“ и управления людьми».

«Создание оперативных схем», «„практический ум“, способный наилучшим образом использовать рыночную ситуацию», «математическая и статистическая изобретательность как подсобное средство монополистического контроля над рынком», «исследование мотивации» и т. д., – не есть ли все это лишь конкретные названия для «регулирующей функции науки», как она на деле обнаруживается в условиях современного капитализма, и не являются ли они в то же время характеристиками социальных искажений научного знания, противоречащих внутренним потребностям его развития?

Наука и в той функции, которая описывается схемой «гомеостазиса», применяется капитализмом сообразно его экономическим целям, сообразно объективной стихийности и анархичности общего жизненного процесса этого общества, сообразно объективной (обусловленной материальными отношениями, а не неразвитостью науки) близорукости его хозяйственной политики.

Действительное регулирование совокупного общественного процесса осуществляется здесь отнюдь не посредством науки. «Равновесное состояние» этого общества достигается за счет таких «клапанов», как кризисы, безработица, войны, массовый голод и т. д. Вся беда схемы проф. Винера в том, что «гомеостатичным», с точки зрения отдельных, индивидуальных ориентаций, оказывается и общественный механизм, содержащий подобные катастрофические явления, способные привести человечество к гибели. Не случайно в ходе рассуждения – в качестве неотделимой от представлений о гомеостазисе – появляется тема смерти: «Разве смерть не является устойчивым состоянием, завершающим все устойчивые состояния?»

Действительная роль, выполняемая наукой в обществе, отнюдь не определяется той схемой, согласно которой она хотела бы организовать свою работу, (если бы, например, все ученые и администраторы последовали рекомендациям проф. Винера), и тем запасом информации – открытий, изобретений, знаний и т. д., – который она внутри себя содержит.

Здесь следует особо остановиться на одной более общей предпосылке, из которой исходит проф. Винер. Наука, по его мнению, сама может регулировать и контролировать свои применения (об этом свидетельствует уже сам способ выражения: «Наука должна удерживать себя от соблазна…» и т. д.). Нужно лишь привить ученым определенное понимание природы науки, определенную мораль и убеждения. Наука в ее отношении к обществу сводится тем самым к сознанию людей науки. Проблема «наука и общество» превращается в проблему «ученый (или ученые) и общество». В сознания людей науки Винер видит критерий и гарантию ее рационального приведения в обществе. Конечно, внутреннее развитие науки в XX веке, которое включало в себя и развитие сознательности ученых, оказало колоссальное влияние на все стороны человеческой практики. Однако оно не сделало (и само по себе никогда не сделает) управляемыми ни собственные применения науки, ни общественно-исторический процесс. Весь могучий аппарат науки XX века, находившийся в непосредственном распоряжении отнюдь не интеллектуально отсталых людей, не позволил, как известно, предотвратить два самых ужасных столкновения, которые знала история человечества. Две мировые войны были вызваны вовсе не безответственным отношением к науке, а действием объективных законов империализма, проявляющихся в конкуренции монополий, в соперничестве империалистических держав, в борьбе за мировое господство.

Экономические процессы, а вслед за этим и другие стороны жизни (в том числе и сама наука) приобретают характер научно планируемых и сознательно регулируемых процессов не в силу внутреннего развития знания (хотя уровень этого развития существенно влияет на то, насколько дальновидным, эффективным и точным будет регулирование), а в результате коренных преобразований в материальных условиях жизни людей в процессе перехода к социализму. Предполагать, что наука может обрести эту свою историческую функцию независимо от соответствующих материальных предпосылок – значит так или иначе разделять утопический и волюнтаристский взгляд на социальную действительность.

Регулируемость общественных процессов (и соответственно участие науки в регулировании этих процессов) не является функцией от собственного развития науки. Поясним это следующим сопоставлением.

В последние десятилетия бурно развивается наука об управлении, большой вклад в которую сделан лично проф. Винером. Возможность применения этой науки к исследованию экономических (и шире – социальных) процессов стала сегодня неоспоримым фактом. Однако само такое применение ни в чем не меняет принципиального положения дел. Капитализм не может превратиться в «управляемый капитализм» за счет тех методов, которые наука об управлении предоставила в распоряжение его социологов и хозяйственных политиков. Напротив, использование этих методов само ограничивается природой капиталистической хозяйственной политики. Сами по себе они никогда не позволят овладеть хозяйственным развитием как историческим процессом, ибо он зависит не столько от рыночных конъюнктур, эффективных средств понижения себестоимости продукта и т. п., сколько от таких вещей, как изменение форм собственности, кризис колониализма и классовая борьба.
[1] [2] [3] [4]



Добавить комментарий

  • Обязательные поля обозначены *.

If you have trouble reading the code, click on the code itself to generate a new random code.