(Вендровский Давид Ефимович). Наша улица (сборник) (21)

А о тех днях, когда она заботилась, чтобы он поел, Дэйв и думать отвык.

Говорить ему было трудно, он только обернулся к жепе, молча кивнул на спящего Гарри, что должно было означать:

"Пусть лучше для него останется", потом ласково улыбнулся ей, прошептал: "Спи, милая, еще рано", помахал рукой и бесшумно затворил за собой дверь.

Улица встретила его холодным, пронизывающим ветром.

Шел не то снег, не то дождь. В свете фонарей вихрились снежинки, которые таяли, не достигнув земли. Под ногами стояли лужи, как после дождя. На улице было тихо и пусто.

Подняв воротник пальто и поглубже засунув руки в карманы, Дэйв быстрым шагом шел к ближайшей станции надземной железной дороги. До "часов пик" было еще далеко, но платформа постепенно заполнялась рабочими. "Неужели все они едут на тот же завод, что и я?" - с тревогой подумал Дэйв.

"Курите "Лаки Страйк"! Все курят "Лаки Страйк"! - предлагала, настаивала, приказывала, вопила трехметровая электрическая надпись вездесущей рекламы.

Дэйв почувствовал, что ему нестерпимо хочется курить. И хочется уже давно, со вчерашнего вечера. Он долго рылся в карманах, однако ничего не нашел, кроме двадцати центов - столько стоила дорога на завод "Национальной Электрической Компании" и обратно.

Но Дэйв чувствовал, что должен закурить во что бы тс ни стало. Без сигарет он просто не сможет работать несколько часов подряд. День прожить без еды можно, но без табака... Он должен купить пачку сигарет, ради этого он готов пожертвовать обратным билетом и возвращаться пешком.

Он подбежал к табачному киоску, швырнул монетку, схватил пачку "Лаки Страйк" и со всех ног бросился к приближающемуся поезду.

Дэйв надеялся, что будет первым, но когда он подошел к заводскому двору, перед закрытыми воротами уже стояла большая толпа.

"Тысячи", - подумал Дэйв, окинув взглядом толпу.

У него упало сердце.

Люди мокли под дождем, хмурые, молчаливые. Лишь изредка то один, то другой бросал, ни к кому в частности не обращаясь, несколько отрывочных слов:

- Ну и погодка!

- Глоток бренди или шотландского виски в такую погоду-в самый раз.

- Хоть бы кружку горячего кофе!

- У кого есть лишняя сигарета, друзья?

- Долго они еще будут держать нас под дождем? Черт бы их побрал!

В семь часов ворота наконец распахнулись, и толпа хлынула во двор.

Во дворе помокли еще с полчаса, пока из конторы не вышел высокий, худощавый молодой человек с лошадиным лицом и, напрягая голос, начал выкрикивать:

- Сегодня "Национальная Электрическая Компания"

примет на работу тридцать четыре человека! Десять электриков, восемь обмотчиков, восемь красильщиков и лакировщиков, трех шоферов и пять чернорабочих. Кто из имеющих названные специальности стоит поближе ко мне - пройдите по одному в контору. Остальные могут разойтись. О дальнейшем наборе рабочей силы будет объявлено особо.

Толпа зашумела, как лес перед грозой, в общем гуле слышались раздраженные гневные возгласы:

- Сукины дети! "Пять тысяч рабочих"!

- Обман с начала до конца!

- Купили себе рекламу, а я-то, дурак, поверил, принял за честную газетную информацию...

- А я сразу понял, что это блеф, - нашелся и здесь один из тех, что всегда все знают наперед.

- Чего ж ты сюда шел, если ты такой умный?

- Чтоб совесть не мучила, ну и... жена!..

Ругая на чем свет стоит "проклятых кровопийц", "проклятую газетную брехню" и собственную "проклятую богом жизнь", толпа начала расходиться.

Дэйв не жалел, что истратил последние десять центов на сигареты. От завода до дома был длинный п"ть, но Дэйву хотелось, чтобы он был еще длиннее. Явиться Фанни на глаза - после того, как он вселил в нее надежду на лучшие дни, после того, как оба они были почти уверены, что сегодня наконец-то он начнет работать, - было для Дэйва хуже смерти.

Он шел медленно, останавливался перед витринами, заходил во все попадавшиеся по пути предприятия, в гостиницы, в рестораны. Стучался с черного хода и спрашивал: не нужен ли истопник, не нужен ли мойщик посуды, не нужен ли чернорабочий?

Нет, нигде не нуждались в рабочей силе.

Уже темнело, когда Дэйв, смертельно усталый и промокший до костей, приплелся домой.

Фанни хлопотала у плиты. Ее старая мать сидела, как всегда, в уголке у окошка и по обычаю старых людей бормотала что-то себе под нос. Гарри не было дома. Около плиты, на спинке стула сушился его пиджак.

Сегодня Гарри повезло: сразу две сенсации в вечерних газетах. Пятнадцатилетний подросток зарубил топором свою мать! Знаменитая кинозвезда требует от возлюбленного миллион долларов за то, что он нарушил свое обещание жениться на ней!

Гарри охрип, выкрикивая эти новости, и промок насквозь, зато газеты разошлись все до единой, и он побежая за новой пачкой.

Дэйв вошел и бессильно опустился на стоявший у двери стул. Фанни стремительно обернулась - и ни о чем не спросила. Достаточно было посмотреть на его лицо, на растерянное, безнадежное выражение блуждающих глаз, чтобы понять: все как было и хуже, чем было.

Не проронив ни слова, она повернулась к мужу спиной.

Следовало бы заговорить с Дэйвом, велеть ему умыться и переодеться, усадить за стол, но Фанни не могла.

В груди ее б"шевала буря: сострадание к Дэйву боролось с жалостью к самой себе, и над всем поднималась волна безграничной любви к сыну, скорбной любви и боли за се обойденное славой и счастьем дитя.

Ее нервы были напряжены до предела, ее самообладание было исчерпано. Она чувствовала, что, если сейчас заговорит, с ней начнется истерика, и у нее могут вырваться слова, о которых она потом сама пожалеет.

Дэйв потянул носом воздух. Он мог бы поклясться, чго пахнет мясом с бобами.

Откуда у Фанни деньги на мясо с бобами, если утром, как это ему хорошо известно, всю ее наличность составляла одна двадцатицептовая монета?

За весь день он крошки во рту не имел, еду ему заменяли сигареты. Теперь только, услышав запах горячего мяса с бобами, Дэйв почувствовал, как он голоден.

Он еще раз вдохнул аппетитный запах и виноватым голосом тихо сказал:

- Ей-богу, кажется, пахнет мясом с бобами... Откуда у тебя деньги, Фанни, милая?

- Гарри принес, наш кормилец... Вот до чего бог привел дожить, ответила Фанни дрожащим от слез голосом, не оборачиваясь. - Ему сегодня повезло: убийство и развод. Принес доллар шестьдесят центов... О господи, господи... Переменил пиджак - вон висит, сушится - и побежал за новой пачкой. А я купила банку консервированного мяса с бобами... Надо же кормить ребенка, на него ведь смотреть больно... Ну чего ты сидишь у двери, как нищий, - сказала она с внезапно прорвавшимся раздражением. Умойся, переоденься и садись за стол.

Они только приступили к ужину, когда с улицы сквозь открытое окно донеслись крики продавцов газет; громче всех был слышен голос Гарри:
[1] [2] [3] [4]