(Вендровский Давид Ефимович). Наша улица (сборник) (19)

Низкое, массивное здание без окон, где, по рассказам товарищей из мастерской, хранятся деньги и короны государей всех стран, всегда возбуждало его любопытство, и теперь его фантазия разыгралась.

Это была бедная фантазия человека, выросшего в бедном, захудалом местечке. Сколько денег может быть в таком банке? Правда ли, что монеты здесь не считают, а взвешивают?

Как выглядит билет в миллион фунтов стерлингов? - вот что ему очень хотелось бы знать.

А что, если бы часть этих денег - маленькая кучка, завалявшаяся где-нибудь в уголке, - попала бы к нему в руки? - размечтался Зелик, толкая тележку.

Прежде всего он выписал бы сюда на пасху Хьену с малышами... Нет! Прежде всего он сфотографировался бы - в кресле, с альбомом в руках, или стоя у ограды - и послал бы домой карточку... Да что это он! Прежде всего он послал бы к черту хозяина и отправился в баню. Не в такую, где эти дурацкие ванны, а в настоящую, русскую, с паром, с полками, с березовыми вениками, нахлестал бы себе бока докрасна. После бани - хороший стаканчик спирта, тоже такого - девяностошестиградусного, и обед: гусятина, каша с подливкой, цимес со сливами... Эх, а не плюнуть ли ему совсем на этот богом проклятый край? В самом деле, на что ему Англия с ее туманами? Лучше поедет-ка он домой!

Свалится как снег на голову этаким франтом, при часах с цепочкой, еще и с брелоком... Что, не к лицу ему? Ого! Все к лицу, когда есть деньги, даже суконный сюртук среди недели. Наступает суббота. Он в синагоге, стоит у восточной стены [Восточная стена в синагоге - самое почетное место] и щедрой рукой жертвует на нужды божьего храма и бедных прихожан. Знай наших! Эх, Гедале-Губа лопнул бы от зависти! Мол, как это так? Давно ли он лошадей у меня погонял...

В приливе великодушия Зелик начинает понемногу оделять всю свою нищую родню.

"Все бедняки, без гроша сидят..."

Он дает на синагогу, на извозчичью молельню, на погребальное братство... "Почему бы и нет? Если, с божьей помощью, будут деньги..."

И баню он выстроит, не баню - дворец! Пусть будет в местечке порядочная баня...

- Правее, эй! Правее держи! - сердито кричали за его спиной.

Но, углубившись в мечты, Зелик не слышал предостерегающего окрика и продолжал тихонько толкать тележку.

- Правее, дубина, тебе говорят, оболтус безмозглый!

Зелик обернулся и прямо над своей головой увидел две взмыленные лошадиные морды и разъяренное лицо кучера, который изо всех сил сдерживал лошадей.

Растерявшийся, испуганный, Зелик начал пгспешно сворачивать вправо, но в эту минуту дышло омнибуса ударило его между лопаток, и он ничком повалился на землю.

Он почувствовал, как что-то громадное и тяжелое - такое же тяжелое, казалось ему, как здание банка, надвинулось на него и дробит его ноги на тысячу кусков. Жгучие искры пробежали по всему телу, к голове горячей струей прихлынула кровь - и вокруг стало темно.

Очнулся Зелик только на второй день, в больнице, и с ужасом обнаружил, что у него не хватает правой ноги.

- Слезами горю не поможешь, - утешал его доктор. - Лучше остаться в живых с одной ногой, чем отправиться на тот свет на двух. Будьте мужчиной и постарайтесь поскорее выздороветь. И предъявите омнибусной компании иск за отрезанную ногу. От слез она у вас не вырастет.

Слез, положим, Зелик пролил немало, но о совете доктора не забыл и, выйдя спустя два месяца из больницы, нашел себе благодетеля адвоката, который взялся высудить у компании денежное вознаграждение за отрезанную ногу - с тем, что треть этих денег пойдет ему. Зелик принял его условие.

Долго тянулось судебное дело, однако под конец ногу благополучно оценили в сто пятьдесят фунтов стерлингов, из которых адвокат получил обусловленную треть за труды.

Всю жизнь Зелик слыл туповатым малым, недаром же его звали Бык. Но когда он лишился ноги, оказалось, что голова у него не так уж плоха. Деньгами он распорядился с умом: приобрел лавчонку, нашел себе постоянных покупателей, сумел получить кредит, - а чем больше он входил в силу, тем больше набирался важности и, само собою, ума.

Постепенно он стал видным человеком в своем землячестве, где считался одним из самых зажиточных. Со временем прежний Зелик-Бык выветрился у всех из памяти, да и сам он его забыл. Теперь всякому был известен мистер Пупкис - владелец лавки, мистер Пупкис - староста синагоги, преуспевающий делец, который умеет блюсти интересы общины так же, как и свои собственные, и которому пальца в рот не клади: он уже и в политике смыслит.

10

После работы Хаим часто заходит в лавку к мистеру Пушшсу, просто так, посидеть.

- Хелло! - приветствует его мистер Пупкис. - Что новенького, Хейман? Вот тебе сигарета, закури.

Сунув большие пальцы в проймы жилета, он смотрит на Хаима с самодовольным видом и ждет, чтобы тот сказал ему что-нибудь приятное.

Хаиму хочется плюнуть на него и убежать. Тошно смотреть, как эта бычья башка пыжится, барина из себя корчит.
[1] [2] [3] [4]