(Вендровский Давид Ефимович). Наша улица (сборник) (13)
[1] [2] [3] [4]- А, у Ротштейна и Клинковштейн а? Как ваша фамилия, молодой человек? Гм... Нет, молодой человек, служащие нам не требуются...
Все чаще и чаще приходили мне на память святые слова, которыми пан Липецкий проводил меня с последней должности: "Человек, который не знает, что клиент всегда прав, не годится ни для нас, ни для кого другого".
У меня не оставалось сомнения, что я попал в "черный список" и должен навсегда распрощаться с суконным миром. С тех пор как я был изгнан из царства сукна и шевиота, я перепробовал разные занятия: служил агентом у гравера и живописца вывесок, искал покупателей дтя какого-то фабриканта на визитной карточке, собирал объявления для вечернего листка, в котором никто не хотел объявляться, посылал корреспонденции в газеты, которые не платили гонорара, учился на зубного техника. Но после всех этих дел моим зубам работы все-таки не было.
Мое питание состояло главным образом из кисло-оладкого хлеба с изюмом, который я покупал у турка на углу улицы. Пять копеек стоил свежий хлебец и четыре копейки черствый - вчерашний. В большинстве случаев я покупал вчерашние хлебцы.
- Ничего, изюм на второй день не менее свеж, чем в первый, - острил рыжий парень, мой сосед по комнате, за которую мы, платили шесть рублей в месяц.
Этот рыжий парень, такой же полуголодный безработный, как и я, был весельчак.
Прихлебывая из чашки чай без сахара, он мне советовал:
- Мешай, мешай, внизу сахару много.
Внизу, под нашей комнатой, находилась бакалейная лавчонка.
Когда у нас не было керосина, чтобы вскипятить чай, он предлагал мне нашться холодной воды, а потом прислониться животом к горячей печке, вот и получится чай.
- Стол сервирован, ваше сиятельство! - торжественно возвещал мой сосед, раскладывая хлебцш на газете.
Когда нам не удавалось раздобыть десяти копеек на два кисло-сладких хлебца о изюмом, он раскладывал опять-таки на газете густо посыпанные солью ломтики черного хлеба и, низко кланяясь, приглашал:
- Солененького, уважаемый господин, для аппетита, пожалуйста!
Этот юмор висельника, возможно, был и полезен для пищеварения, но сытости нам не прибавлял.
Нужда заставила меня сделать попытку вернуться к моей старой профессии переплетчика, но и это оказалось безуспешным.
Первая переплетная мастерская, куда я вошел спросить о работе, находилась в подвале, скудно освещенном газовым рожком. Не успели еще мои глаза что-либо рачглядеть, как нос уже почуял смешанный запах кислого переплетного клея, мокрых пеленок, пота немытых человеческих тел.
В углу, у единственного оконца, только одна треть которого возвышалась над тротуаром, стоял за переплетным станком человек средних лет с лицом апостола - до прозрачности бледным страдальческим лицом в рамке черной бороды - и смазывал столярным клеем корешки книг, зажатых в пресс.
- Чего желает господин? - обернулся он ко мне.
Заметив мое замешательство, он истолковал его посвоему и торопливо заговорил:
- Господин может быть спокоен... Мы делаем любую работу, чего только господин пожелает. Мы переплетаем книги, мы делаем альбомы для коллекций образцов, конторские книги. За хорошее выполнение ручаюсь.
Мы делаем хорошо и дешево.
Я не нуждался ни в альбомах для коллекций образцов, ни в конторских книгах. Работа - вот и все, чего я желал.
Человек с лицом апостола украдкой осмотрел меня с ног до головы своими усталыми глазами, от жалости ли к самому себе или к моей особе невесело улыбнулся.
- Молодой человек, - из "господина" я сразу превратился просто в "молодого человека", - вы надо мной смеетесь, что ли? Неужели такой молодой человек, как вы, не может найти ничего лучшего, чем профессия переплетчика? Разве это профессия? Чахотка это, а не профессия. Нет, молодой человек, пусть бог пошлет вам чтоннбудь получше...
Удача не сопутствовала мне и в других переплетных мастерских. Хозяева патриархальные евреи в ермолках - недоверчиво косились на франтоватого паренька, ищущего работы.
Быстро окинув взглядом мою фигуру, от котелка на голове до острых носков ботинок, хотя и поношенных, но начищенных до зеркального блеска, они все как один старались поскорей отделаться от меня:
- Идите, идите, молодой человек. Нам самим нечет делать. Никаких подмастерьев нам не требуется...
У меня не оставалось уже ни одного знакомого, помимо тех, которые не могли устроиться на работу и сами голодали, кому бы я не задолжал полтинник, а то и целую трешницу. Больше занимать было не у кого, и мне волей-неволей пришлось обратиться к моему богатому родственнику Борису Левитину, хозяину собственного магазина в Москве.
Основой благосостояния Левитина являлось право жить в тех местах, где евреям жить было запрещено. Это право дал ему диплом провизора. И вот он нашел себе компаньона, богатого шкловского еврея Хоне Кушнира, не имевшего правожительства. Кушнир вложил в дело капитал, а Левитин - свои права. Таким образом, в Москве открылся новый оптовый магазин под вывеской "Б. Левитин и К°. Меха".
[1] [2] [3] [4]