2 (6)

– Как же – думает она! Вчера уселась реветь если не дашь пятнадцать рублей на духи, буду сидеть реветь! Мне ее надо бы за тройки ремнем пороть, а все сердце щемит, мне-то не у кого было на духи просить! Дала конечно, что ж мне – деньги ее слез дороже! Для нее только и стараюсь, и она уже знает – к отцу-то не пойдет деньги требовать.

– А почему к отцу не пойдет!

– Да чего с него спрашивать! Серый дурень городской колхозан, село неумытое.

– Простите, Настя какого мнения о своем отце?

– Не знаю, не спрашивала я ее. Так ведь не без глаз она, видит это сокровище. Я и так скрипя сердцем соглашаюсь на их свидания.

– А чем же вам так не нравятся их встречи?

– А тем, что незачем это! Не хочу чтобы девчонка выросла небесной козой. Скрипя сердцем дозволяю.

Она так и говорила – «скрипя сердцем». Она правильно говорила – я слышал пронзительный душе раздирающий скрип этого ожесточенного сердца. Оно не было смазано ни одним добрым чувством.

– А где сейчас Настя?

– На танцы убежала. У них это быстро с понтом под зонтом и помчались на танцульки, а зачем она вам?

– Хотел познакомиться поговорить спросить.

– О чем?

– О многом. Например, жалко ей Коростылева?

– А я вам за нее отвечу – ей жалко. Так себе и пометьте где это нужно. Очень жалко. Вообще всех жалко, а себя – особенно.

Перегородив дорогу между домами Кольяныча и учительницы Нади Воронцовой стоял «Запорожец». На крышу маленькой трескучей машинки облокотился высокий красивый парень в спортивном костюме с яркими эмблемами «Адидас». Уперев руки в боки с ним разговаривала Надина мать. Пока я ставил на обочину автомобиль и вылезал из кабины, не было слышно из-за шума мотора их голосов, но я видел, что говорит она с парнем сердито, а потом весело смеется. Я направился к ним, но парень в это время махнул рукой, распахнул дверцу лихо нырнул в тесное гнездо за рулем, «Запорожец» пулеметно резко затрещал и помчался вниз по скату дороги.

– Чего сердитесь Евдокия Романовна? – спросил я Дусю. Она утерла лицо кончиком платка сказала с досадой и злостью.

– Ну и люди стали – ни стыда, ни совести! Сраму не знают. Ведь сказано было сто раз: «Не ходи ты к нам не хочет тебя Надя видеть», а все прется ничем его не проймешь! Слов людских не понимает ржет как жеребец и все тут.

– А кто это Евдокия Романовна?

– Да ну его! Говорить о нем неохота Петька Есаков дармоед и пустопляс! Второй год ходит за Надей. Она его на порог пускать не хочет, а он все надоедничает: «Будешь все равно моей женой».

Я заметил осторожно:

– Парень-то он красивый, видный.

– А, что толку! Пустобрех, бездельник. Срамота, а не мужик – и от досады она сплюнула. – Это ведь надо молодой парень к Клавке Салтыковой на ночную смену работать ходит! Нахлебник!

– А днем-то он, что делает?

– Что делает! – от негодования Дуся всплеснула руками. – Физкультурник он. Здоровый мужик руками – ногами дрыгает. Да правда за работу и зарплату такую получает – сорок рублей. Это же ведь надо взрослый молодой парень сорок рублей получает!

– А где он сорок рублей получает? – спросил я.

– Тренирует при школе футбольную команду. Ему предлагали разные места, но он не хочет. Сейчас говорит ценность основная – свобода, а не рублишки. Ну ясно рублишки не ценность если ему Клавка дает сколько хочет. Вон купила своему обормоту автомобиль. Не бог весть какой маленький таратаистый, а все ж таки ездит.

Я присел на лавочку у забора закурил сигарету и спросил с интересом:

– А, что – Наде он совсем не нравится?

Дуся от возмущения подалась вся ко мне:

– Да, что же вы такое говорите? Как же Наде он может нравиться? Надя девушка серьезная, а этот – тунеядец, оболтус, бездельник. Я ему говорю давеча: «Как же ты можешь жить-то на сорок рублей?», а он регочет: я, говорит, бережливо живу…

Дуся печально покачала головой.

– Сбился с панталыку парень. Его несколько лет назад Николай Иванович, царствие ему небесное, выгнал из школы. Он ведь раньше учителем физкультуры там был.
[1] [2] [3] [4]