Лист дела 22

Лист дела 22

Я послал в Москву, в Министерство торговли, запрос о клейме на расческе. На интересный ответ особенно не рассчитывал – ведь расческа могла дать только географическое направление поиска. Вот рецепт – штука сугубо индивидуальная, и если бы нам удалось его расшифровать, то очень многое сразу бы стало на свой места.

Я приехал в Управление и поднялся на третий этаж, в НТО -Научно-технический отдел. Эксперты, которых мы называем «халдеями», занимали две комнаты, заставленные какой-то совершенно немыслимой аппаратурой и громоздким оборудованием. Сознавая свое превосходство над нами, непосвященными, «халдеи» ведут себя чрезвычайно покровительственно, когда принимают нас в своих владениях. При всем том эксперт Леонтьев встретил меня радушно, хотя сразу же потребовал отчета!

– Какие можете дать показания?

– Я, наоборот, хотел у вас чего-нибудь дополнительно узнать насчет рецепта.

– То-то,– иронически прищурился Леонтьев.– Может быть, хоть теперь вы поймете: эпоха личного сыска умирает. Будущее криминалистики – это наука и техника.

– Ага. Точно. Математики будут вычислять фармазонщиков, а физики -хватать ширмачей.

– Цинизм без юмора – это ужасно,– схватился за голову Леонтьев.

– Да? Может быть,– согласился я.– А все-таки, что можно узнать насчет моего рецепта?

– Вы дитя своего времени. Этот типичный сиюминутный практицизм. Возмутительно! С вами нельзя поговорить серьезно.

– Почему же нельзя? Можно. Даже нужно,– робко сказал я.– Только покороче.

Леонтьев, безнадежно махнув рукой, нажал кнопку – на окне опустилась темная штора, и к экрану протянулся дымящийся луч от проектора. Изображение рецепта, который я недавно держал в руках – маленькую замызганную бумажку,– возникло на белом полотне.

– Вот ваш рецепт, обработанный люминофорами и сфотографированный в ультрафиолетовом косопадающем освещении. Общий вид. Нравится?

– М-да. Изумительно, – сказал я. – И что?

– А вот что. – Леонтьев уперся световым лучом указки в верхний край рецепта.– Эта часть, где были штамп поликлиники и фамилия пациента, оторвана. Вот здесь мы видим хорошо сохранившуюся пропись латинскими буквами… Латынь вечна, – назидательно добавил он.

– Еще бы,– поспешил я согласиться. – Язык цезарей и фармацевтов.

– Внизу полустертая печать и неразборчивая подпись, – игнорируя мое замечание, сказал Леонтьев. – Дата – 20 августа.

– Значит, рецепт пролежал в кармане две недели,– предположил я. – Но эта дата и подпись врача без печати нам ничего не говорят. Нам нужна печать.

– Вот вам печать, – сказал Леонтьев и сменил диапозитив. В центре печати отчетливо была видна надпись: «++я рецеп++в».

– Ну, это понятно, – сказал я. – «Для рецептов». Дальше.

– Пожалуйста. – Леонтьев показал следующий кадр – круг рецепта с надписью: «+++лин + а+ ++и+ + +ая +п+ ++кл».

Я удрученно промолчал. Леонтьев неуверенно спросил:

– Вам что-нибудь говорят эти пляшущие человечки?

– С человечками было проще – они ведь все разные… А больше ничего нельзя из ваших люминофоров выжать?

Леонтьев развел руками:

– Двадцать лет назад и это было невозможно…

– Утешительно… – пробормотал я. – Какие же тут могут быть слова?

– Наверное, характер учреждения? Я стал перечислять:

– Амбулатория, поликлиника, клиника, больница, медсанчасть… В печати есть буквы "п" и «кл»…

– Поликлиника, – уверенно сказал Леонтьев.

– А если клиника? А?– безнадежно махнул рукой я. – Теперь – «лин».

– Это из названия. Впрочем, в системе здравоохранения этих названий тысяч десять…

– Или сто,– сказал я с добродушным ехидством.– Вот она, ваша косопадающая наука.

– Не ерничайте,– обиженно сказал Леонтьев.– Вы же прекрасно знаете, что наука не всемогуща.

– Да я шучу, – улыбнулся я. – Ведь наука – это же будущее криминалистики. А пока придется заняться личным сыском…

Да-а, эта задачка, скорее, для вычислительной машины, чем для следствия.

ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО ПО ДЕЛУ 

Обрывок рецепта, обнаруженного на месте происшествия (фотография), масштаб 2:1

[Rp: S. Atropini Sulf. 0,1% – 10,0… DS… При болях 5-10 капель… 20/VIII… Аар]