Часть II. ПОХОД (4)
[1] [2] [3] [4]— Ну, что же вы? — истерически выкрикнул Чаплицкий. — Они высоко оценят такую лояльность...
— Что вы несете, Чаплицкий? Слушать противно! — взорвалась Лена.
Чаплицкий круто повернулся к ней:
— Почему же? Новые времена, новая мораль — сын на отца, брат на брата. Идеи дороже живых людей! Невесты предают своих женихов!
Лена долго, неотрывно смотрела на него. Потом разлепила пересохшие губы:
— Мне сейчас очень больно, Петр... Я вас тоже любила когда— то... — И добавила с мукой: — А вы... Вы горестный и кровавый шут...
Контрразведчик издевательски развел руками:
— Мы все шуты... на подмостках времен!
Лена взяла себя в руки. Показала Чаплицкому лесенку, ведущую на второй этаж:
— Приведите себя в порядок, умойтесь и ложитесь спать. Я постелю вам сейчас... — И так как Чаплицкий молчал, добавила непреклонно:— А утром уходите. Я больше не хочу вас видеть.
Чаплицкий поднял на нее потухшие глаза:
— Я не стану злоупотреблять вашим гостеприимством. Через полчаса смена патрулей, и я уйду...
Лена не ответила.
Чаплицкий сказал горько:
— Но если вы сообщите Шестакову, что я был здесь, они поймают меня и убьют.
Он подошел к ней вплотную и с гримасой боли и ненависти добавил:
— Прекрасный сюжет: советская Джульетта сдает Тибальду из Чека своего Ромео! Прощайте!..
Лена со слезами на глазах бросилась вон из комнаты. Чаплицкий крикнул ей вслед:
— И запомните: моя кровь падет на вас! Запомните это! Падет на вас!..
Шестаков и Болдырев направились в Чека.
По дороге Болдырев говорил недовольно:
— Ну, и чего мы достигли? Только парня хорошего в лазарет уложили. Да еще двое раненых... И пальбу на весь город подняли.
Шестаков с ним не согласился.
— Это ты не прав, дорогой мой, — говорил он снисходительно. — Конечно, ребят жалко, что тут говорить. Да ведь и сам знаешь, как народ говорит: «Пошел на войну по голову чужу и свою захвати!» Как— никак шестерых бандитов мы положили?
Болдырев угрюмо кивает.
— Да двоих взяли... — продолжает довольно Шестаков. — Это раз... Во— вторых, убедились категорически, что в штабе засел предатель.
— А то раньше не знали, что он засел, предатель— то, — пробурчал Болдырев.
— Раньше мы предполагали, а теперь точно знаем. И мы его обязательно найдем.
— Найдем, — спокойно согласился Болдырев. — Куда он от нас денется...
Шестаков размышлял дальше:
— Тут что еще важно: теперь, после засады на «Пронзительном», враг знает, что мы его игру разгадали.
Нахмуренное лицо Болдырева немного разгладилось.
— Это факт, — сказал он довольно. — Теперь небось поостерегутся хватать любые слухи — вдруг снова ловушка? И вообще, когда враг опаску имеет, у него возможности вредить меньше. А то обнаглели...
Они вошли в помещение городского Чека, расположившееся в небольшой каменной усадьбе за глухим забором, бывшем имении купца Малодворова.
В одной из комнат русый вихрастый чекист лет девятнадцати настырно допрашивал диверсанта, который первый влез на борт «Пронзительного».
Арестованный был спокоен, развалившись в очень свободной позе на стуле, он развязно отвечал на хитрые вопросы следователя.
Чекист, видимо не очень довольный результатами своего расследования, с обидой доложил Болдыреву:
— Вот, полюбуйтесь, Андрей Васильевич: клянется— божится, что ничего про организаторов злодейского покушения на буксир «Пронзительный» якобы не знает...
— Даже как главаря звать?... — сощурился на развязного диверсанта Болдырев.
Диверсант словоохотливо ответил:
— Звать— то знаю как, да что толку... Что мне с его званию — навар— то какой... Мне, небось, в зятья к нему не собираться...
— Так как его звать? — перебил Болдырев.
— Лександром звать его, головоря— то нашего, Лександром. И боле ничего про него не знаю. Да мне— то зачем? Лександр — и ладно. Лишь бы в дело взял, да опосля долей не обидел, да работой доволен был бы...
Болдырев спросил терпеливо:
— Одет— то он как, «головарь» ваш?